Андрей Углицких
ЖИТИЕ ЛЮДМИЛЫ УГЛИЦКИХ
С КОММЕНТАРИЯМИ СЫНА
(опыт литературного расследования судьбы угличского этапа 1592 года)
ЧАСТЬ 5
Часть 1. Часть 2. Часть 3. Часть 4. Часть 5. Часть 6. Часть 7.
…Мы в Соликамске-городе. Не за горами — Чердынь-матушка. А пока, суть да дело, продолжаем разговор о том, что же определяет национальность человека, что делает русского — русским, татарина — татарином, удмурта — удмуртом… Может быть, рост?
АВРААМ И АГАРЬ, ИОСИФ И АСЕНЕФА, МОИСЕЙ И СЕПФОРА
А.Кестлер приводит ряд исследований, посвященных изучению отдельных национальных критериев, послуживших Комасу основой для выводов. Выясняется, что рост — один из самых наивных показателей такого рода. «В «Расах Европы», монументальном труде, изданном в 1900 г., Уильям Риплей писал: «Все европейские евреи мелки, более того, они чаще всего абсолютно чахлы». Спустя 11 лет Морис Фишберг опубликовал книгу «Евреи. Раса и среда» — первое антропологическое исследование такого рода на английском языке. В нем был приведен удивительный факт: «дети восточноевропейских евреев, иммигрировавших в США, достигали среднего роста 167,9 см, тогда как средний рост их родителей равнялся 164,2 см, то есть, за одно-единственное поколение прирост составил почти дюйм! С тех пор все имели возможность убедиться, что потомки иммигрантов — будь то евреи, итальянцы, японцы — вырастают гораздо выше своих родителей благодаря, несомненно, более качественному питанию и другим факторам окружающей среды». И что рост населения сильно зависит от социальных факторов. Даже внутри одной страны или одного города (Варшавы) рост и евреев, и католиков, как оказалось, сильно зависел от зажиточности района. Все это позволило сделать вывод о том, что «рост на роль критерия расы не годится». Хорошо, рост — не годится, но, может быть, тогда данные краниометрии (замеров размеров черепов) более убедительны? Оказалось, что — нет: «Сравнение формы черепов у еврейского и нееврейского населения различных стран выявляет близкое сходство между евреями и неевреями во многих странах, тогда как при сравнении формы черепов у евреев из разных стран обнаруживаются большие расхождения. Мало того, выясняется, что и статистика других черт фенотипа — внешнего облика — совершенно не информативна: «Обычно евреи темноволосы и кареглазы. Но насколько обычна эта «обычность», когда, по данным Комаса, 49% польских евреев светловолосы, а 54% школьников-евреев в Австрии голубоглазы?». Следуем далее… Одним из самых серьезных аргументов, по мнению А.Кестлера, является классификация групп крови. Посмотрим же, как у нас обстоят дела с этим «доказательством» национальной принадлежности. Выясняется, что и здесь — «облом»: так называемый „биохимический индекс «Хиршфельда» «(А+АВ)/(В+АВ)» существенно не различается в структуре еврейского и нееврейского населения. Что он составляет (наиболее типичные примеры): «среди евреев Германии: 2,74 (неевреи в Германии: 2,63); среди евреев Румынии: 1,54 (неевреи в Румынии: 1,55); среди евреев Польши: 1,94 (неевреи в Польше: 1,55); среди евреев Марокко: 1,63 (неевреи в Марокко: 1,63); среди евреев Ирака: 1,22 (неевреи в Ираке: 1,37); среди евреев в Турции: 0,97 (неевреи в Турции: 0,99)». В заключение приводятся слова Гарри Шапиро «Еврейский народ: биологическая история» (ЮНЕСКО): «Большие различия между еврейским населением в особенностях облика и генетическом составе их крови делают любую их единую расовую классификацию терминологически противоречивой. Хотя современная расовая теория допускает некоторую степень полиморфизма или вариаций внутри расовой группы, она не допускает сведения различных, согласно расовым критериям, групп в одну расу. Если все же сделать это, то расовая классификация для биологических целей станет бессмысленной, а вся процедура произвольной и бесцельной. К сожалению, эта тема редко поднимается в полном отрыве от небиологических соображений, и вопреки очевидности продолжаются попытки каким-то образом выделить евреев в отдельную национальную общность». Вот так! Нас, в этой связи, интересует лишь одно, тот факт, что раз не имеется существенных различий между евреями и нееврейским населением, то это, в той же степени, может означать, что не имеется аналогичных и между остальными народами, в том числе, между русскими и нерусскими! Как же сложился этот двойной феномен — разнообразие физических черт и сходство с доминирующим этносом? В чем его причина? У генетиков давно на все готов ответ: «дело в расовом смешении в сочетании с селективным давлением». «В антропологии евреев, — пишет далее Фишберг, — главнейший вопрос — представляют ли они собой настоящий народ, подвергнувшийся в большей или меньшей степени влияниям среды, или религиозную секту, состоящую из различных расовых элементов, набранных в результате обращения не-евреев в иудаизм и смешанных браков в процессе миграции в разные районы мира?» (Прим. — Заметим, что и для всех остальных народов, в том числе, и для русского, этот вопрос не менее актуален — А.У.). Послушаем же, что скажет нам маститый ученый-антрополог: «Начиная с библейских времен, с самых начал образования племени Израилева они уже состояли из различных расовых элементов… В Малой Азии, Сирии и Палестине жили в те времена различные народы, амориты, рослые блондины-долихоцефалы; смуглые хетты, состоявшие, возможно, в родстве с монголами, негроиды-кушиты и многие другие. С ними древние евреи смешивались, как явствует из многих текстов в Библии». Далее, сообщает Фишберг, имели случаи перекрестных браков (евреев и неевреев) (Прим. — Перекрестных браков, между русским и нерусским населением хватало и у нас — А.У.): «Первый патриарх Авраам сожительствовал с египтянкой Агарью, Иосиф взял в жены Асенефу, которая была не только египтянкой, но и дочерью жреца; Моисей женился на мадианитянке Сепфоре; Самсон, герой еврейского народа, был филистимлянином; мать царя Давида была моавитянкой, а сам он женился на принцессе Гессурской; а что касается царя Соломона, сына хеттеянки, то о нем в библии сказано следующее: «И полюбил царь Соломон многих чужестранных женщин, кроме дочери фараоновой, Моавитянок, Аммонитянок, Идумеянок, Сидонянок, Хеттеянок» (3-я Цар., 11:1) Этой «скандальной хронике» нет конца». Изучение библии, со всей очевидностью, свидетельствует о том, что «примеру царей следовали все, кому не лень. К тому же библейский запрет брать в жены неевреек не распространялся на женщин, захваченных в ходе военных действий, — а таких хватало. Вавилонское пленение тоже не способствовало расовой чистоте: даже выходцы из священнического сословия женились на нееврейках. Коротко говоря, к началу Рассеяния израильтяне уже представляли из себя общность, состоящую из различных расовых элементов. То же самое относится, конечно, к большинству наций, о чем было бы даже излишне упоминать, если бы не живучий миф о Библейском Племени, сохранившем в веках расовую чистоту». К тому же, имел значение активный прозелитизм (переход в иудейское вероисповедание). В частности, это касалось и «чернокожих абиссинских фалашей, китайских евреев, внешне неотличимые от китайцев, очень смуглых йеменских евреев, иудаистов среди кочевых берберских племен Сахары, очень похожие на туарегов, не говоря уже о тех, с кого мы начали, — о хазарах». (Прим. — А уж, про нас-то и говорить нечего: многовековые контакты с Ордой, с коренным населением присоединяемых территорий — вогулами, манси, аланами, ногайцами, черемисами — несть им числа! — А.У). Продолжим далее. «Прискорбным, но распространенным способом гибридизации было изнасилование. Это тоже долгая история, уходящая корнями в Палестину. Есть предание о некоем Иуде бен Эзекиале, который противился женитьбе сына на женщине, не происходящей от «семени Авраамова», на что его друг Улла заметил: «Откуда нам самим знать, что мы не происходим от язычников, насиловавших дочерей Сиона при осаде Иерусалима?». Насилие и грабеж (размеры последнего часто определялись заранее) считались естественным правом победившей армии. Существует древняя традиция, зафиксированная Грецем, считать началом самых ранних еврейских поселений в Германии эпизод, перекликающийся с похищением сабинянок. Якобы воины из германского племени, сражавшиеся в составе римских легионов в Палестине, «выбрали из множества плененных евреек самых красивых, привезли их в свои лагеря на берегах Рейна и Майна и принудили исполнять свои желания. Дети от еврейских и германских родителей были воспитаны матерями в иудейской вере, поскольку отцам не было до них дела. Именно эти дети и стали будто бы основателями первых еврейских общин между Вормсом и Майнцем». Но как же тогда, спрашивает А.Кестлер, «многие из людей, не являясь ни расистами, ни антисемитами, убеждены, тем не менее, что способны с первого взгляда распознать еврея. Как это у них получается, если евреи, как это утверждает история и антропология настолько перемешанная публика?». Мнения специалистов на этот счет расходятся. Одни из них, например, Эрнест Ренан в 1883 году ссылались на то, что существует не один, а несколько типов евреев: «Существует не один, а несколько еврейских типов». Еврейский тип, распознаваемый «с первого взгляда», — это всего лишь один тип среди многих. Однако к этому типу принадлежит лишь небольшая доля от четырнадцати миллионов евреев, причем люди, отвечающие характеристикам этого типа, далеко не всегда евреи. Одна из наиболее выдающихся — в прямом и переносном смысле — черт, характеризующих этот пресловутый тип, — нос, называемый то семитским, то орлиным, то крючковатым. Но, как ни удивительно, среди 2836 евреев Нью-Йорка Фишберг насчитал всего 14 процентов (один человек из семи) с носом крючком, у 57% носы оказались прямые, у 20% — курносые, а у 6,55% — «плоские и широкие». Другие антропологи получили схожие результаты по «семитским» носам в Польше и на Украине и далее. Более того, у настоящих семитов, каковыми являются чистокровные бедуины, такой нос вообще не встречается. Зато «он очень часто бывает у выходцев из различных кавказских племен и из Малой Азии. У аборигенных народов региона — армян, грузин, осетин, лезгин, айсоров, а также у сирийцев, орлиный нос встречается сплошь и рядом. Среди жителей стран европейского Средиземноморья — греков, итальянцев, французов, испанцев и португальцев — орлиноносые попадаются чаще, чем среди евреев Восточной Европы. Об индейцах Северной Америки часто говорят, что у них «еврейские носы». Аналогичные соображения применимы к любой черте облика, считающейся типично еврейской: чувственным губам, темным (курчавым, вьющимся) волосам, меланхолии, хитрости, выпуклым (раскосым) глазам и так далее. По отдельности все это может принадлежать представителям самых разных народов; но вместе, как фоторобот, складывается в прототип — или, повторим, один из существующих типов евреев — восточноевропейский, тот самый, с которым мы лучше всего знакомы. Однако наш фоторобот не позволит опознать евреев других типов, например, сефардов (включая их сильно англизированных потомков в Британии), славянский тип из Восточной Европы, светловолосый тевтонский, раскосый монголоидный, курчавый негроидный тип евреев». А может быть, дело всего лишь в нашей психологии, коль скоро никаких научных доказательств, как мы только что установили, просто не существует? Фишберг опубликовал группу портретов, которые можно использовать для своеобразной «игры «веришь — не веришь», если закрыть под ними надпись, указывающую, кто изображен — еврей или нееврей. В такую же игру можно поиграть, сидя на террасе кафе где-нибудь на берегу Средиземного моря. Полного удовлетворения такая забава, правда, не доставит, потому что мы не смогли бы спросить у объекта эксперимента, какую религию он исповедует; но если играть в компании, то вердикты наблюдателей будут на диво разнообразны. Немалую роль играет внушаемость. «Ты знаешь, что Гарольд — еврей?» — «Нет, но теперь, когда ты сказал, я, конечно, это замечаю…». Или: «Вам известно, что в том (или ином) королевском роду есть примесь еврейской крови?» — «Нет, но теперь, конечно…». В книге Хатчинсона «Человеческие расы» есть изображение трех гейш с подписью: «Японки с еврейским обликом». Стоит это прочесть, как появляется мысль: «Разумеется! Как я мог этого не замечать?». Немного поиграв в эту игру, вы начнете повсюду замечать еврейские — или хазарские — черты».
Неразбериху в указанную проблему вносит и так называемый социальный фактор: повседневное поведение, особенности их речи, жестикуляции, одежда. Одежда (плюс прическа) — наиболее очевидный из этих факторов. Представьте кого угодно с пейсами, в ермолке, в широкополой черной шляпе и в черном кафтане — и вы мгновенно узнаете ортодоксального еврея, какой бы ни была форма его ноздрей. Существуют и менее точные индикаторы некоторых типов евреев разных общественных категорий, сочетающиеся с акцентом, манерой речи, жестикуляцией, поведением в обществе». (Прим. — О том насколько Фишберг прав, могу судить по своим ощущениям: не замечали ли вы, в ситуациях, когда русские артисты, такие, например, как истинный, стопроцентный «русак», Михаил Ульянов, играют роли из пьес Шолома Алейхема, насколько они становятся похожими — внешне и внутренне — на своих персонажей? — А.У.).
Данные рассуждения, касаются представителей любого народа. Вот что говорит Мишель Лейрис, писатель и один из руководителей Национального центра научных исследований и Музея человека, в частности, об англичанах: «Абсурдно говорить об английской „расе» и даже считать англичанина представителем „нордической» расы. История учит, что англичане, подобно всем европейцам, стали тем, что они есть сегодня, благодаря «вкладам» различных народов. Англия — кельтская страна, которую по очереди, волнами колонизовали саксы, датчане, норманны из Франции, внесли кое-какой вклад и римляне, начиная с эпохи Юлия Цезаря. Более того, пусть англичанина и можно распознать по его одежде и даже поведению, совершенно немыслимо сделать вывод, что перед вами англичанин, только по его внешности. Среди англичан, как и среди других европейцев, есть блондины и брюнеты, высокие и коротышки, долихоцефалы и брахицефалы. Иногда утверждают, что англичанина легко идентифицировать по некоторым внешним свойствам, которые придают ему неповторимый облик сдержанности в жестах (в отличие от бурно жестикулирующих южан), походке и выражению лица, формирующих совместно то, что принято называть не очень ясным термином „флегматичность». Однако любой, кому, якобы, легко дается такая идентификация, очень часто попадает впросак, поскольку далеко не все англичане обладают этими свойствами, и даже если эти характеристики описывают „типичного англичанина», то их все равно нельзя считать чертами его облика: жесты, движения, выражение лица относятся, скорее, к поведению и, будучи привычками, определяются социальными условиями и принадлежат к сфере культуры, а не природы. Более того, даже названные небрежно „чертами», они типизируют не всю нацию, а отдельную социальную группу внутри нее и потому не могут быть включены в число параметров, описывающих весь народ. Добавим сюда еще то, обстоятельство, что на облик человека могут накладывать свой отпечаток принадлежность к различным социальным и профессиональным группам, ибо существуют типичные черты, есть нечто общее в облике бомжей, например, или врачей, или военных, или заключенных, отбывших длительные сроки наказания («ремесла и профессии чертят на лицах свои борозды».
А.Кестлер также делится в своей книге и личными, своими впечатлениями, жизненными наблюдениями, связанными с посещениями северо-американского континента: «Если мне позволительно поделиться личным наблюдением, то сошлюсь на свои частые встречи во время посещений США с друзьями молодости, эмигрировавшими из Восточной Европы еще до Второй мировой войны, с которыми мы не виделись лет по тридцать-сорок. Всякий раз я удивлялся тому, что они не только одеваются и говорят, едят и ведут себя по-американски, но и приобрели американские физиономии. Не могу толком описать эту перемену. Разве что это какое-то увеличение нижней челюсти, особое выражение глаз, нечто вокруг глаз… (3накомый антрополог объяснил первое необходимостью много работать челюстными мышцами при американском произношении, а взгляд — бешеной гонкой за успехом и вызванной ею предрасположенностью к язве двенадцатиперстной кишки). Я был рад тому, что это не фокусы моего собственного воображения, ибо Фишберг еще в 1910 г. делился похожими наблюдениями: «…Выражение лица легко меняется под воздействием социальной среды. Я заметил эту стремительную перемену в людях, иммигрировавших в США… Новизна физиономии особенно заметна, когда кто-то из них возвращается на родину. Этот факт — прекрасное доказательство того, что социальные условия человеческого существования оказывают глубокое влияние на его внешний облик».
Таким образом, как мы только что установили, ни один из «внешних» (антропометрических, биологических, физиогномистических) или «внутренних» (поведенческо-психологических) признаков на роль специфического критерия, указывающего на национальность человека, не годится…. Неужели же таковых не существует вовсе? Позвольте-ка, а язык? Язык, на котором говорит представитель того или иного народа…. Не он ли является той самой «терра инкогнито», которую мы тщетно высматриваем в тумане ожидания? Разве не на нем каждый существующий и, согласно де Карту, мыслящий человек, осознает, что он мыслит, что он существует? Разве не язык является той самой праосновой, посредством которой человек обретает себя, строит свои отношения с историей своего рода, своего народа, разве не посредством языка он познает окружающий мир, а значит, идентифицирует, «определяет» себя, в качестве носителя некой национальности? Разве не язык, на котором я говорю, думаю, — тот самый-самый главный, главенствующий по отношению к остальным критериям, признак, по которому я могу «распознать» в себе именно русского? Похоже, что да. Ибо, все остальное — вторично. Получается, «в сухом остатке», что, за вычетом социальных, общественных, возрастных, физиогномистических, имущественных и иных различий, главной связующей нитью, которая навечно связывает, объединяет, «роднит» меня, жителя Москвы, скажем, с человеком моей же национальности, проживающем, к примеру, в Туве или Северодвинске, является родной, единый, общий язык. Да, в первую голову, именно он. Ибо, все остальное, у меня с этим моим визави, может разниться — местность и условия проживания (географически и климатически Тува и Москва — далеко не одно и тоже), гражданство (а у того тувинца может быть целых два гражданства, второе, например, Австрии), религия (он вполне может оказаться буддистом или, вообще, атеистом), привычки, пристрастия, точки зрения на один и тот же предмет (мой визави — может любить уральские пельмени, а я — мясо мамонта), социальные и профессиональные различия (я — шаман, а он — детский врач). Да, язык — является тем самым «национальным» «клеем», который добросовестно и совершенно бескорыстно, соединяет, сводит нас воедино, скрепляет самые, казалось бы, несводимые и непреодолимые разности и различия, в некое «национальное» единство: мы оба — русские! Странно, как мы не догадались об этом сразу — это же так просто!
Замечательно, пусть будет так, согласимся! Но только на время. Потому, что человек может знать 2,5,100 языков (по-моему, рекорд книги Гиннеса — 246). Какой же тогда, из этих 2, 5…246 явится национально определяющим? Первый, сотый? А тот, наверное, на котором человек …думает! Общаться можно на любом количестве языков, но вот думать… В этом случае, право выбора той или иной национальности принадлежит самому этому человеку, его личному произволу и расположению. (Хотя, нет, тут, возможно, не прав я. Дипломаты, в странах пребывания, существуя длительное время в иноязычной среде, со временем адаптируются к своему вынужденному иноязычию, и начинают, по их словам, даже и «думать» по иноземному. Но, согласитесь, что такие, «профессиональные» переходы, никогда не «разрывают» основной, родной языковой фундамент, не разрушают глубинной корневой системы главного языка. Ведь каждый последующий нововыученный иностранный язык осваивается носителем языка посредством основного, родного. «Преломляясь» через последний. Поэтому родной язык, в иерархии языковых ценностей всегда залегает «ниже», основательней, глубже всякого новояза!). Полиглотов в жизни мне встречать доводилось, мне никогда не доводилось встречаться с «двунациональными» людьми. Ни разу! Ну, не слышал я никогда, чтобы кто-нибудь, когда-нибудь, говорил о себе, к примеру, следующее: Я — русскоудмурт! Или: Я армяноазербайджанец. Или: Я еврееараб! Нет же, все встреченные мной в жизни люди были «или-или»: или русскими, или арабами, либо евреями, либо азербайджанцами. Хотя, согласен, в жизни бывает все. Вот, к примеру, ситуация еще та, что называется: два родных брата (или сестры), два очень близких, кровных родственника. Один из них — так уж сложились обстоятельства жизни, вырос и прожил жизнь за границей, он говорит и думает на английском, например, языке, другой — типичный русак. Кто они? По крови — ближайшие родственники, по национальности — разноплеменники: тот, для кого родным языком стал английский, является англичанином, а тот, кто говорит на русском (и думает на нем же, соответственно!) — русским. Придумал, кстати, все это не я. Это еще в XIX веке В.И.Даль, открыл — датчанин по крови, русский по национальности и лютеранин по вероисповеданию. И придумал не просто так, не от нечего делать, а минуты тяжелой душевной невзгоды, вызванной мучительными поисками ответа на вопрос: а кто я, собственно, по национальности, в связи с непрекращающимися нападками в его адрес со стороны записных «русофилов» («неча, иностранщинке всякой своим датским рылом лезть в наш русский калашний ряд»!). Фигура В.И.Даля настолько иллюстративна в свете поднятых выше проблем, что хочется остановиться на ней подробнее. Итак — датчанин по происхождению, военный моряк — по первой профессии (отец — военный моряк, и поэтому, по семейной традиции, все мальчики в роду становились военными моряками). Выпускник С.-Петербургского корпуса гардемаринов. Кругосветник. Далее — медицинский факультет Дерптского университета, тяжелая практика врача-глазника, прекрасно оперирующего хирурга-офтальмолога. С другой стороны — тяжелый, неуступчивый характер, неумение подлаживаться, прислуживаться, делать карьеру любой ценой. Третья сторона дела — литературная: «Козак Луганский», прозаик, сказочник, баснописец. Подарил Пушкину, во время пребывания последнего в оренбургской «командировке», сюжеты нескольких сказок (в том числе — «Сказки о рыбаке и рыбке» (Прим. — еще, по-моему, «Сказки о золотом петушке», но не уверен — А.У.). Четвертая сторона — гениальные способности к ассимиляции в любом языковом пространстве, невероятная любовь к говорам, наречиям, русским пословицам и поговоркам, кропотливость и «немецкая» педантичность в сборе и последующей обработке образчиков и образцов российского фольклора, народных слов и словечек, речений, присказок и прибауток. Гениальный и непревзойденный знаток-эксперт русской народной бытовой речи, ее территориальных, региональных особенностей (мог, по нескольким, услышанным в ходе беседы, предложениям, «вычислить» с точностью до уезда, деревни, место, откуда родом данный конкретный языковой носитель). Не имея филологического образования и государственного финансового вспоможения, в одиночку, «придумал», разработал, создал, написал и опубликовал свой оригинальный (т.н. «корневой» или, точнее, «гнездовой» Словарь). Словарь, который востребован и сегодня миллионами и миллионами людей. (Кто-то подсчитал, что для решения подобной задачи в наше время потребовалось бы лет двадцать работы для десяти, как минимум, специализированных, языковых НИИ, да и то, при условии полной занятости последних только данной проблемой. Даль же создал свой Словарь, как бы «шутя», словно бы — «между прочим», без отрыва, как сказали ли бы сейчас, от основного места работы. А был он, к описываемому времени, кстати, гражданским (статским) генералом, Чиновником по Особым Поручениям при Императоре Российском). Наконец, именно В.И.Даль, как друг, и как медик, провел у постели умирающего, смертельно раненного, Пушкина те несколько самых страшных в жизни Великого Русского Поэта дней. Вот такой Человище! (Ничего не забыл? Вроде бы, нет. Приходиться — во многом — «тянуть» бесконечную нитку этой рукописи, полагаясь — почти исключительно — на свою, не самую уже надежную память, более чем скромную библиотечку карманного персонального компьютера и Его Величество Интернет. Виной тому — тот самый, затянувшийся квартирный ремонт, упоминавшийся в самом начале повествования. Он практически лишил меня личной библиотеки. Половина нужной литературы, основной базы, собранной за долгие и долгие годы, «с миру по нитке», на врачебную «великую» зарплату мою, хранится на даче, что в 110 км от Москвы, другая — в недоступной сейчас форме, в ящиках, — где-то в гараже. У знакомых. Пишу и думаю о них, о своих бедных книгах — что там от них вскоре останется, при такой скорости ремонта? Да ничего не останется! Правду умные люди бают, что квартирный ремонт, как война — начать можно, а закончить уже нельзя. Здорово выручает, конечно, интернет. Но, как же быть, с «цитатной», самой тонкой, самой занудной, самой «мелочной» частью книги? Выверить-то ее не имею никакой возможности я! Ведь Интернет потом к делу не пришьешь, с него, собаки, и взятки — гладки. Вдруг, лопухнусь, как бобик? Как потом людям в глаза смотреть?). Так вот (это я снова о В.И.Дале), кто он — датчанин (датский — язык отца), француз (как всякий образованный человек того времени, Владимир Иванович свободно владел французским), англичанин (английский язык — язык мореплавателей, без него — никуда!)? Кто же В.И.Даль — по национальности? Очевидно, это был тот самый случай, когда человек должен был сам принять для себя решение. И Даль его принял. Очень спокойно и достойно: «Раз я думаю на русском — значит, я русский!».
…Вообще, последнее время, все чаще и чаще ловлю себя на мысли о том, что я все больше и больше становлюсь похожим на некую собаку-ищейку: иду по следу, потом теряю его, и, чтобы найти, делаю круги, вынюхиваю, выпытываю, пытаюсь отыскать «иголку» потерянного следа в стоге, да, что там, в стоге — в сотнях и тысячах разнообразных исторических «стогов», нахожу, и снова теряю, теряю, и опять нахожу…. При этом, пребывая почти постоянно в состоянии этого мучительного поиска, поиска, который буквально выжигает меня изнутри, как подземный торфяной пожар, на окружающих, близких мне людей, я, похоже, произвожу самое тягостное впечатление: физически я, вроде бы, на земле, в Москве, дома, в кругу семьи. А на самом деле — нет меня. Ни в Москве, ни дома, ни в кругу семьи. Потому что я — в шестнадцатом веке! Вот где мой дом ныне, моя семья, моя Москва! Как сомнамбула, словно бы не видя ничего, я — то качаюсь, как «маятник», по квартире, что-то бормоча под нос себе, споря «сам с собой», а то, словно сорвавшись с цепи (видимо, найдя нужный довод или оборот речи), несусь стремглав к письменному столу, и что-то лихорадочно записываю, на каких-то листочках бумаги. Или, напротив, помногу часов подряд сижу, тупо уставившись («пялюсь») на экран монитора, не реагируя на окружающее. Никак. Я не умер, нет, но меня, словно бы, нет в числе живых. Бедная жена моя, она уже не знает, как еще угодить угрюмому, совсем переставшему общаться мужу, она, сердечная моя, уже всю голову себе сломала, все думы уже передумала, в поисках ответа на вопросы: «Чем я могла его обидеть? Почему он стал таким раздражительным и невнимательным? Что случилось? Чего ему не хватает?». Ну, как объяснишь ей, что ее, такой «обидчивый», такой «нелюдимый» муж, сейчас далеко-далеко от нее, за тридевять земель и времен, что сейчас, именно в этот самый момент, он подходит со своим угличским этапом, к занесенному метелями и дымами, городу Тотьме, или выталкивается шестом, где-нибудь, посредине стремительной, тяжелой, осенне-вздувшейся Вишеры? Что, кроме него, в расшиве еще человек пятнадцать. Что у всех у них, как и у него, отрезаны уши, вырваны ноздри, и выжжены на лбах багровые клейма ссыльных? Как, какими словами донести, до нее, голубушки моей, что занимаюсь я сейчас важным, может быть, даже самым важным делом жизни моей, потому, что МОЁ ЭТО, потому, что если я не скажу — то, может так случиться, что уже никто не скажет, ни один человек на земле, ни словечка уже никогда не замолвит за страдальцев тех угличских! Что не за себя я жилы рву сейчас, нет (мне-то что, я и хреном лысым перебьюсь!), а за них, за вишерских моих, за тех, которые, как говорится, полным лаптем хлебнули, не дай Бог сколько раз и чего! Потому что успеть нужно. Сказать. И сказать не абы как, не спустя рукава, не промямлить, а как надо. А тут еще отношения мои с этим «моим» шестнадцатым веком — опять же — ни рыба, ни мясо! Со стороны, наверное, мы напоминаем двух, уставших донельзя, боксеров, находящихся в состоянии клинча — вымотаны уже настолько, что ни один из нас не может поднять руки в боксерской перчатке, чтобы нанести еще один, решающий удар, сил хватает только на то, чтобы держаться на ногах, вцепившись в обессиленного, но, по-прежнему, не желающего признавать свое поражение, соперника. А может быть, и это не так, и он, проклятый век мой, наоборот, ни что иное, как сытый, откормленный бультерьер, который, вцепившись мертвой хваткой в рукав моего свитера, изо всех своих сил тянет и тянет меня к письменному столу, заваленному грудой исписанной разборчивым докторским почерком бумаги, как бы призывая, и требуя, и настаивая… «Куда ты тянешь меня, «мой» шестнадцатый век? Отстань от меня, я устал от тебя, я сыт тобой по самое горло! Я и так сделал немало: я честно, как мог, искал ответы, и, где смог — находил их. Перестань, ты итак уже все руки мне изгрыз, чем я теперь писать-то буду? Зубами?..
Пишу зубами…
НА ЧЕРДЫНЬ!
…Переночевали в Соликамске. Пора и честь знать. Ждет, пождет нас Чердынь-город. Итак, Соликамск-Села-Нижнее Мошево-Затон-Верхнее Мошево-Жуланово-Губдор (Прим. — Одно из самых древних поселений на Пермской земле. Именно вблизи Губдора, неподалеку от старинного кладбища, находили археологи в XIX еще веке персидские монеты эпохи Сасанитов. — А.У.) — Рябинино-Серегово. Еще чуть-чуть, и — вот она Чердынь, княгиня! Отсюда начинается тот самый Вишерский путь (Прим. — Чердынно-Лозвинский, в дореволюционной транскрипции — А.У.), посредством которого сообщалась, вплоть до 1598 года Московия с Сибирью Кучумовой. Отсюда начинается водно-«волоковая» часть нашего пути: Чердынь — река Колва (карбасами, расшивами) — до впадения в Вишеру-реку. Потом Вишерой (против течения, на лямках или — на шестах), мимо населенных пунктов: Данилов Луг-Усть-Язьва (Прим. — вот она, родина отцова — деревня Федорцова! — А.У.) — Бахари — Романиха — Заговоруха — Избы-Сыпучи — Писаное — Акчим. Мы все выше и выше забираемся на северо-восток. После Акчима следует крутой поворот на север: Вая (30 км по вверх по реке), затем — строго на восток еще километров 20. Теперь мы находимся возле устья притока Вишеры — Велса (так он теперь называется). Следуя по Велсую, вверх, против течения, еще километров 80 добираемся, сначала до населенного пункта под названием Изба, потом еще через 15 км, до Изб. Здесь проходит граница теперешней Пермской и Свердловской областей. Отсюда осуществляется волок (протяженностью, примерно, 10-15 км) до сибирской реки Ивдель и, далее, вниз по оной (странно, если верить картам, мы находимся в Азии, но, похоже, что реки все еще текут на «европейский» манер, с севера на юг). Впрочем, это-то, как раз, и замечательно, ибо я полагал, что по Ивделю придется «шуровать» против течения… Плывем вниз, по течению Ивделя. Тридцатью километрами ниже «вплываем» в реку Тальтию, еще через тридцать — уже «лицезреем» и сам город Ивдель. Непосредственно, чуть ниже города, Тальтия впадает в реку Лозьву. Сплавляемся Лозьвой — очень долго, в юго-восточном направлении, километров 200, до первого поселения Митяево. Населенные пункты и сейчас встречаются очень редко, а тогда, поди, и вовсе совсем безлюдно было. Следующая «остановка» Понил, потом, опять «приличный» по расстоянию, речной «перегон»: Новый Вагиль-Ликино-Кондратьево-Зимний-Шабурово-Избы. Почитаем, кстати, что пишут о Лозьве умные люди: «река Пермской и Тобольской губерний, которая после слияния с рекой Сосвою (Южной), образует реку Тавду. Л. берет начало в Верхотурском уезде, на восточном склоне Урала, течет сперва к Ю, потом к ЮВ на протяжении 250 вер., затем вступает в Туринский округ Тобольской губ., где после 150 вер. течения соединяется с Сосвою в реку Тавду, так что вся длина ее около 400 вер., а ширина 60-70 саж. Течение быстрое; хотя дно вначале каменистое, но порогов нет, а в дальнейшем течении оно песчанистое и илистое. Правый берег возвышенный, левый низменный, покрыт озерами и лесами. Л. судоходна и богата рыбою, но берега в нижнем течении почти безлюдны, в особенности левый, сильно страдающий от обширных весенних разливов. Притоки Л.: Ивдиль и Норья, оба с левой стороны». Вот так. Это в 1913 году еще писали, что берега «почти безлюдны», а что же тогда было, в 1592-93 году(?). А вот и, обещанное Энциклопедией, соединение с рекою Сосьвою в реку Тавду. Теперь под нами Тавда. Для того, чтобы попасть Тавдою в Пелым-городок мы должны «перемещаться» не вниз, на юг, а, напротив, в северном направлении. Это нам на руку. Радует, что Тавда — это уже «нормальная» сибирская река, которая течет «снизу вверх», с юга на север. Поднимаемся, поднимаемся, поднимаемся, а населенных пунктов все нет и нет! Чтобы развеяться, открываем безотказных Брокгауза и Эфрона странице со статьей о Тавде: «Тавда — значительная река Тобольской губернии, образуется в северо-западной части Туринского уезда из двух рек Лозвы и Сосвы. Т. сначала течет на СВ, от впадения в нее слева стока оз. Нижнего Т. поворачивает к ЮВ и ВЮВ и в этом направлении течет до деревни Тавдинской в Тюменском уезде, откуда уклоняется на В до впадения своего в Тобол с левой стороны у деревни Бачалиной. Длина Т. до 650 вер., на первых 400 вер. ширина ее от 30 до 40 саж., а на остальном течении от 60 до 100 саж. Река имеет извилистое русло, течет по илистому и глинистому грунту. Глубина реки довольно значительна, мелей встречается немного, течение тихое. Т. судоходна на всем своем протяжении; правая ее вершина, Сосва, в низовьях своих тоже судоходна до пристани Фильковской на низовьях р. Каквы, прит. р. Сосвы. Долина Т. лесиста и местами болотиста; так, на лев. берегу р. от устья р. Черной вниз почти до р. Карабанишной расположено обширное Тайменское болото. Правый берег р. возвышен, левый более низмен. Почва долины р., в особенности правой ее стороны, глинистая, иловатая, плодородная, хотя требует при ее возделывании удобрения. Берега р. довольно заселены, а ныне сюда направляется значительный приток переселенцев. Т. богата рыбою. Более значительные притоки: левые — Пелым, Черная и Карабаниша; правые — Липтовка, Анеп, Отымья, Уш-е, Суль-я, Емна, Чемгу, Емельшовка, Азанка и др.»…
Показалось, наконец, человеческое жилье: Линты-Зыкова-Кошмаки, но ненадолго. Глухомань непролазная. Ни одного поселения. Наконец, после резкого поворота на восток, на горизонте «обьявляются» Пуксинки, вскоре после которых — Господи, неужели же доплыли! — являет себя миру Пелым-городок, о котором столько раз уже писалось, столько раз упоминалось… Только сейчас подумал я о том, что движемся-то мы к Пелыму-городу неправильно, совсем не так, как «советовали» нам в «Уральском Следопыте». Помните, что было написано в нем: «Через Уральский Камень «перетаскивали свое снаряжение и лодки в верховья Пелыма, и вниз по Пелыму, через огромное озеро Пелымский Туман добирались до острога. Ниже устья Пелыма начинался путь в Сибирь». Мы же плывем к Пелыму не с севера на юг (спускаясь рекой Пелым), а наоборот, «подбираемся» к устью реки Пелым, возле которого и расположен бывший городочек, снизу, мы, словно исподтишка, «подкрадываемся» к нему «с юга». Шиворот-навыворот, получается! Почему так? Мало того, выясняется, что осуществление того, «уралоследопытского», варианта, вообще, дело «гнилое» и крайне хлопотное. Так и хочется сказать господам уральским журналистам: «Взгляните на карту, дорогие друзья! Видите, — долина Велсуя отстоит от реки Пелыма, в верхнем его течение, на 100-120 км дальше, нежели «удобные», «подручные», более близкие реки Ивдель и Таллия! Зачем же Вы рекомендуете нам тащить на себе весь скарб, лодки, тяжелый колокол глухой тайгой, перемежающейся с болотиной, на плечах своих ни много, ни мало 120-130 км, вместо «удобных» 10-15? Ради чего? Силу-удаль молодецкую показать? Нет, спасибо, нам это не подходит. Конечно, Вы безусловно правы в том, что по самому Пелыму (реке) добираться до Пелыма (бывшего города) удобнее: все время «под горочку», вниз по течению, сначала до Шантальской, далее, действительно, через озеро Пелымский Туман, потом рекой Малый Пелым, мимо Еремино и Векшина… Но разговор-то сейчас не об этом, разговор о том, как до реки Пелым из долины Велсуя дойти, чтобы штаны от натуги не лопнули!». Случившуюся неразбериху могу «оправдать» я только тем, что маршруты все время совершенствовались, и, что, вероятно, на самых начальных этапах эксплуатации Вишерской дороги в Сибирь существовал и вариант движения до Пелыма (города), описанный в «Уральском следопыте».
А что, кстати, пишет о Пелыме-реке наша Главная Дореволюционная Энциклопедия? Вот, нашел: «река Тобольской губернии, Туринского округа, левый приток реки Тавды, вытекает 2-мя вершинами из водораздельных лесистых, болотистых увалов, лежащих на границе Березовского округа. В начале имеет юго-западное направление, с принятием в себя справа реки Оус течет извилисто к юго-востоку на протяжении ста верст до впадения своего в образуемый Пелымом разлив, так называемое озеро Туман, имеющее до 25 верст длины. По выходе из последнего река разделяется на два рукава, между которыми лесистый остров до 22 верст в длину, при ширине от 5 до 10 верст. Соединившись в одно русло, река течет извилисто, принимая под конец юго-западное направление до своего устья. Долина реки неширока, болотиста и безлесна. На всем течении реки, которое считают от 225 до 300 верст, находится одно поселение Верхне-Пелымское, в котором 2 двора и 6 человек жителей. Река от устья реки Оус может быть сплавной, а от селения Верхний Пелым становится судоходной; ширина ее от 5 до 50 саженей в низовьях; течение тихое; глубина от 2 до 3 аршин, не считая ям. Река довольно богата рыбой, в особенности богато ею озеро Туман. Слева в реку впадают незначительные притоки, а справа реки Тур, Оус и др.».
Незаметно, за разговорами, добрались до Пелыма.
…Стоим в Пелыме, смотрим на Пелым, живем Пелымом, читаем о Пелыме:
«Пелым, село — бывший город, ныне село Тобольской губернии, Туринского округа, на левом берегу реки Тавды, ниже устья реки Пелыма. 14 дворов, 70 жителей. П. — одно из древнейших поселений Сибири; основан воеводой князем Горчаковым в 1592 г. на месте городка пелымского вогульского князька и заселен отчасти жителями города Углича, сосланными сюда Борисом Годуновым после убиения царевича Димитрия. В продолжение XVII в. он лежал на большом Сибирском тракте, почему имел немаловажное торговое значение, утраченное им вследствие замены верхотурского тракта екатеринбургским. В продолжение XVIII в. служил местом ссылки. С 1741г. здесь проживал Бирон, а по переводе его в Ярославль — Миних, пробывший здесь до 1761 г. Уже в это время П. находился в полном упадке: в нем числилось 60 плохих домов и не более 300 жителей. От бывшей крепостцы теперь не осталось и следов. О Пелымском крае см. Туринский округ».
Какой-нибудь последователь Блаватской сказал бы, что это мистика. Станиславский произнес бы: «Не верю!». Статью эту о Пелыме-селе, слова ее об «угличских ссыльных» и «царевиче Дмитрии» я действительно, по странному стечению обстоятельств, прочел впервые лишь тогда, в тот самый момент, когда «физически» подошел Пелыму тавдинскими водами…. Словно бы, знак, какой был свыше…
Резанули по глазам очень «символические» «неточности» текста: «присланные Борисом Годуновым» (прислал не Годунов, а Федор Иоанович) и оговорка «убиенного» (официально — царевич Дмитрий сам «напоролся» горлом на лежащий на земле ножик, играя с товарищами «в тычку»).
А жизнь, меж тем, продолжалась. Если читатель еще помнит, конечной точкой нашего путешествия являлся Тобольск. Глянул на карту — батюшки святы! А плыть-то еще километров 600-700, не меньше! Но делать нечего, пришлось плыть: Лапотково-Пантелеева-Кузнецова-Назарова-Тангупская-Якшино-Чернавская-Павинская-Унже-Павинская-Томский-Фирули-Таборы-Кокшарово-Сарьянка-Кузнецово-Городок-Чунь-Чеш-Русаковский-Ошмарка-Тагильцы-Тавда (поселок) — Саитково-Ваганово-Кошуки-Васьково-Жиряково-Мияссы-Антропово-Андрюшино-Нижняя Тавда… Затруднения возникли в самом конце. Долго не удавалось найти место, где Тавда должна была впадать в Тобол, почему-то не обозначенный на карте. Потом я вспомнил о том, что в дореволюционном тексте о Тавде было сказано, что она, мол, впадает «в Тобол с левой стороны у деревни Бачалиной». В современном Атласе деревни с таким названием нет и в помине. Зато (примерно на том же месте) обозначено какое-то Плеханово (село? город?)… Возможно, что Плеханово и деревня Бачалина — это одно и то же? Больше, вроде бы, и быть-то нечему…. Пусть, будет так, тем более что плыть уже осталось после впадения Тавды в Тобол совсем недолго: Сетово — ТО-БО-ЛЬ-СК!!!
Вот и подошло к концу наше путешествие. Подведем некоторые итоги. Мы прошли старинным Сибирским путем от Углича до Тобольска и можем поделиться первыми дорожными впечатлениями. Оказывается Старый Сибирский Тракт проходим, и вполне может использоваться и сегодня, спустя столетия. Мы почти везде смогли «проехать» по нему на автомобиле. Исключение, как вы помните, составил небольшой участок между Кажимом и Усть-Черной (самый север Кировской области). Постчердынская, вся Сибирская, водно-«волочная» часть пути — конечно, для автомобильной езды не пригодна.
2.Как и положено, не обошлось без «косяков». Главный из них: тот Пелым, на который я «грешил» в самом начале повествования (вспомните, как я восторженно писал, о том-де, что «Пелым-город недалеко», что он расположен всего » в ста километрах» от границы с Пермской областью»), оказался Пелымом, но совсем другим. Оказалось, что на карте современной Свердловской области мирно сосуществуют два населенных пункта с одинаковыми названиями. «Верхний», самый северный, Пелым обосновался в 560км на север от г.Екатеринбурга, и является муниципальный образованием «поселок городского типа». Он стоит километрах в 70-80 от г.Ивделя Свердловской области. До него, из долины Вилсуя, действительно не более 150 км. Но это не «наш», а другой Пелым. А вот наш, «искомый», нижний Пелым (Пелым-село), как выяснилось, расположен в совсем другом месте, на 250-300 км ниже «верхнего». Вторая моя оплошность заключалась в том, что не нашел Коя (городка). Все это, по совокупности, привело к значительному увеличению общей протяженности маршрута. Так, вместо ранее заявленных, «бравадных» «1800 км», на поверку вышло 2200-2300 км (до Пелыма-села) и 2700-2800 км (от Углича до Тобольска). Это требует существенной корректировки общего времени «ссыльного» путешествия.
3. «Пройдя», и «проплыв» большое количество населенных пунктов и рек попробовал я, было, провести гидро-топо-омонимический анализ пройденного, но быстро отказался от этой затеи, поскольку понял, что, во-первых, занятие это не очень быстрое (ибо рек и населенных пунктов оказалось очень много), во-вторых, я считаю, что серьезными делами должны заниматься серьезные специалисты, а не малохольные детские врачи, вроде меня. В самом общем виде могу сказать, что в гидро-топонимике европейского севера, как впрочем, и везде, преобладают 3 основных «блока»: 1.Финно-угорские названия (о роли финно-угорских племен, как аборигенов российского севера мы уже вспоминали), 2.Русские названия (типа Троицкое, Воскресенское, Андреевское), 3.Перидские (их меньше всего). 4.В Сибири же, в отличие от Европы, изрядно возрастает удельный весь татарских названий, при одновременном уменьшении финно-угорских и персидских.
БАНИ
Говоря же о топонимике более узко, прицельно, попытался я «рассмотреть» на картах топонимические признаки, свидетельствующие об том, что движение этапов было не хаотичным, единичным, а более или менее организованным, регулярным. Каким образом? А вот каким: Олег Поскребышев, известный поэт, родился в деревне Бани, что в Удмуртии. Деревня эта расположена на трассе древнего каторжного пути в Сибирь (но это уже XIX век), на отрезке между г.Вяткой и с.Глазовом. Баньки, со слов О.Поскребышева, стали называться Баньками потому, что выросли они вокруг …казенных бань, в которых мылись все арестанты, следующие в Сибирь или обратно. С позиций сегодняшнего дня совершенно очевидно, что передвижение большого количества людей, неизбежно требует организации на маршруте их следования питания, быта, гигиены и т.д. Поэтому организованные, постоянно действующие трассы этапов должны быть обязательно оснащены банными, медицинскими и иными хозяйствами, учреждениями и заведениями. Ибо, всякий новый невольничий этап, согласно норм человеческой цивилизации, в обязательном порядке подвергается медицинскому осмотру, с целью выявления заболеваний, передающихся от человека к человеку, помывке, побывке, смене белья, дезинфекции и тому подобное. Этапная «специализация» населенных пунктов, в принципе, вполне может закрепляться в их именах собственных. Вот и искал я в названиях поселков, деревень, хоть какие следы, такой вот, «этапной» специализации: к примеру, какие-нибудь, там, населенные пункты Банные, Шаечные, Помывочные, может быть, село Веник, город Таз, выселки Мочалка и тому подобное. Что нужно человеку, находящемуся в дороге в течение многих недель или месяцев? Многое, если не все. Он нуждается в починке одежды, в ремонте кандалов и цепей, в помещениях для ночлега и отдыха, в питании — Поэтому меня интересовали также такие названия населенных пунктов, как, к примеру, Кузнечная, Кузнецы, Одежная, Иголочная, Роба, Трактовая, Трактирная, Перевал, Самобранка, Снедь и прочее. Но я ничего не нашел. Самое внимательное изучение Старейшего из Сибирских трактов не выявило никаких признаков того, что движение тогда этапов носило именно постоянный, систематический характер. Косвенно это подтверждается наличием больших «разрывов», дистанций между отдельными населенными пунктами на множестве участков первосибирской трассы. А между тем, данным трактом, как мы все помним, осуществлялось исключительное сообщение с Сибирью вплоть, до середины XVIII века. Стало быть, помывка угличских ссыльных, их питание, их бытование осуществлялось, как Бог на душу положит! Стало быть, мылись они в лужах и реках (летом), ели — что Бог подаст, спали — под открытым небом (в том, числе)!
«СЛЫШИШЬ, БАННАЯ ГОРА — НАМ ПОРА ИЛЬ НЕ ПОРА?»
Не нашел и успокоился. А зря. Потому, что вдруг вспомнил (вот уж, воистину, лицом к лицу — лица не увидать!), что в Перми моей, городе, в котором прошли детство и юность мои, городе, который, в силу этого, считал я всегда (и считаю до сих пор!) лучшим из городов, существовавших и существующих на нашей планете, в Орджоникидзеевском районе последнего, совсем неподалеку от поселка КамГЭС, буквально в нескольких километрах от моего дома, располагается населенный пункт с очень «подходящим» названием: Банная Гора. Вспомнил я также, что поселок, в котором мы жили, буквально «стоит» на Соликамском тракте, огромном и тернистом пути, по которому лет двести, не меньше, шли и шли каторжные этапы, как до революции, так и после нее. Что неподалеку от поселка Банная Гора в Каму «втекает» река Чусовая, река, славная, в том числе, тем, что на ее берегах оставил свои следы легендарный Ермак Тимофеевич, что именно по реке Чусовой, уходил наш народный атаман в свои знаменитые сибирские походы…
Я никогда не понимал, почему Банная Гора — называется Банной. Ведь никакой бани там, отродясь, не было. И горы особой — тоже, ну, разве что холм. Да и тот — не слишком-то высокий. А название банное — есть. Постольку поскольку, мы уже знаем, что ничего просто так не называют, мы вполне можем предположить, что в этом районе некогда располагался какой-то крупный помывочный пункт, узел… Но, когда и какой? Согласно топографическим военным картам (а сейчас в интернете можно запросто «скачать» все, что угодно, даже карты Генерального Штаба Советской Армии) в районе поселка Банная Гора имеется (обозначена) река Банная. Очевидно, что «Гора», прибавила себе столь славный «помывочный» титул, в честь одноименной реки. Известно мне также, что на территории России в настоящее время имеется всего три населенных пункта, в названиях которых присутствует прилагательное Банный (по крайней мере, именно такое количество объектов «выдают», по соответствующему запросу, основные интернетовские «поисковики»). Первый из них расположен на Камчатке, неподалеку от геотермального источника Горячие Ключи (здесь топонимика совершенно понятная, не будем даже останавливаться), второй — на стыке Башкирии и Магнитогорской области (согласно местному преданию — в этом районе длительное время квартировало, находилось на постое, войско Емельяна Пугачева (и здесь все, как будто бы, ясно). Третий населенный пункт — наша Банная Гора. Могут заметить, что (по аналогии с южно-уральским, «пугачевским», населенным пунктом Банное) топонимика пермской Банной горы, как-то связана с именем Ермака Тимофеевича. Однако, полагаю я, что, учитывая малочисленность Ермаковой дружины, и относительно краткий период пребывания ее на Урале, весьма сомнительно, чтобы это маловероятно. И вот, по совокупности полученных данных, что называется, все больше и больше склоняюсь я к мысли о том, что река Банная получила название свое не случайно, а в связи с тем, что здесь осуществлялась (и осуществлялась — продолжительное время!) массовая и систематическая помывка каторжных этапов. Ибо, какие еще людские контингенты в нашей стране и — нашей с вами истории — требовали массовой и систематической гигиенической обработки, как не каторжные, ссыльные или заключенные?
Любопытно также, что Банная Гора эта (коль скоро, мы о ней заговорили!), давно стала для пермяков понятием нарицательным. Не дай вам Бог, в Перми и ее окрестностях услышать в свой адрес: «Ты, что с Банной Горы, что ли»? Или: «Да по тебе Банная гора плачет!». Потому что на Банной Горе расположена городская …психиатрическая больница. В те времена, когда я имел честь быть студентом Пермского Государственного медицинского института, почиталось за счастье великое и удачу редкую устроиться на подработку при городской станции Скорой Помощи в бригаду скоропомощную психиатрическую: платили на 25% больше, чем везде. Плюс — льготный стаж! Поэтому, такие «кучерявые» места берегли, как зеницу ока, а, уходя, по завершении учебы в мединституте, передавали, как эстафетную палочку, только своим, чаще «землякам», или особо избранным и очень уж блатным старшекурсникам. В нашей группе учился один такой «счастливчик». Иногда он рассказывал истории, связанные со своей работой на «психиатрической» Скорой помощи:
— Вчера перевозили одного «клиента» на Банную… Украинец. Переводом из Винницкого дурдома. Рассказал, пока добирались, что «закрыли» его незаконно, якобы, за то, что он — антисоветчик.
— Сумасшедший?
— Не похож. По разговору — вполне «ясный» мужик, а как там, да что, не знаю…
Хорошо, хватит о горе Банной. Не дай Бог, там когда-нибудь очутиться! Вернемся в Тобольск-город. Не найдя ничего топонимически интересного на Старом Сибирском пути, задумался я вот о чем. Хорошо, Старый Сибирский путь не несет на себе никаких признаков массивного этапирования больших человеческих контингентов… Слава Богу! Но это ведь только Старый Сибирский тракт. Если уж искать эти знаки репрессивного обеспечения, то в местах, где доподлинно известно о непрерывных, колоссальных перетоках подневольного населения. А мест этих в нашей стране и искать не надо — они везде. Например, Магадан и Магаданская область.
Еще понял я, что все эти мои «приблизительные» и «примерные» «2700-2800 км», ни в какие ворота не годятся. Надо знать точно. Всю длину маршрута, в километрах. Что Атлас автомобильных дорог, с его максимальным «разрешением» в 11 км в 1 см, Атлас, грешащий неточностями и провалами, — меня не устраивает. Особенно, категорически — на водной части маршрута.
Ситуация в корне изменилась после того, как я установил на своем компьютере интересную компьютерную программу Google earth, представляющую собой своеобразный «атлас» Земли, но, базирующийся на спутниковых фотографиях земной поверхности. Google Earth — это трехмерная модель Земли, созданная на основе фотографий высокого разрешения.
Сервис Google Earth, позволяет просматривать трехмерные изображения крупных городов и населенных пунктов. Изменяя масштаб изображений, можно увидеть и всю Землю целиком, и каждый дом на ней — по отдельности. Можно задать маршрут движения камеры и проследить, как проехать к тому или иному объекту. После установки и запуска приложения на экране появляется навигационная панель, посредством которой можно сдвигать изображение в нужную сторону, поворачивать картинку и осуществлять масштабирование. Дополнительные возможности включают функцию воспроизведения видеозаписей движения и поддержку GPS.
При этом спутниковые «карты» позволяют опускаться над избранной на поверхности земли точкой до 35 метров или подниматься над ней же на 500-1200 км, а также «выдавать» точные координаты этой точки до десятитысячных долей градуса, и показывать высоту ее над уровнем моря с точностью до метра. На карте обозначены населенные пункты, горы, дороги, правда, не обозначены реки. Но реки то, мы с вами уже знаем, Бог даст, не ошибемся. Достоинством «Google earth» является ее бесплатность, недостатком — то, что не все районы доступны детализации, то есть — имеются «закрытые» зоны, а также районы, над которыми имелась в момент космической съемки — была сильная облачность, мешающая наблюдениям. Итак, куда «полетим» в первую голову? Правильно- в Магадан-край!
БУТУГУЧАК
Магадан и Магаданская область: вот она — тянется и тянется вглубь материка, от берега Охотского моря, тоненькая жилка Колымы, бегут по Колымскому тракту автомобили. Пройдемся вдоль Колымы и мы…
Сразу же за «вылетом» из Магадана — первая серьезная топонимическая находка — крупный населенный пункт с названием Инвалидная: большое число длинных одинаковых бараков, обнесенных забором. Тут уж, как говорится — без комментариев. Но эта часть трассы уходит влево, на Армань. Мы же, продолжаем наш «бреющий полет», на высотах от 400 до 600 метров, строго вдоль трассы Магадан — Сеймчан. Река Колыма практически дублирует, тянущийся почти до горизонта, Колымский тракт, иногда отходя от него в сторону, на 500-600 метров, но, тут же возвращаясь, «прижимаясь» к большой магаданской дороге. С высоты хорошо видно, как под нами последовательно проплывают Сокол-Стекольный — Палатка… Стоп, что это еще за Палатка? Спускаемся ниже…. Сейчас…. Довольно крупный населенный пункт, а некогда — может быть, и впрямь, — какая-нибудь палатка на маршруте золотоприисковиков и зэков… Пытаюсь, изменяя угол наклона горизонта (Прим. — «Google earth» позволяет и это — А.У.), «рассмотреть» что-нибудь на местности, «опознать» здания и строения, найти какой-нибудь отличительные знаки. Но, ничего не опознаю, и не нахожу. Тем не менее, отношу данное название к своим «маршрутным», «этапным» находкам, и спешу дальше. «Видимость», между тем, «ухудшилась». Мы вошли в небольшую «облачность». Детализация местности становиться условной, более грубой, схематичной. Тем не менее, Карамкен обнаруживается мной без особого труда (параллельно приходиться сверяться с «бумажным», пусть и, «скомпрометировавшим» себя, но, все равно еще, необходимым Атласом автодорог). И опять тянется и тянется бесконечная лента дороги, вьющаяся вместе с Колымой среди окружающих ее сопок. Сколько же растительности вокруг — на сопках, на прилегающих к ним территориях! Совсем обнаглел, «обогнав» два попутных грузовых автомобиля (интересно, куда это они едут?), деликатно «пропустил» встречную легковушку. Полюбовался облаками (вспомнил Галича, его «в Магадан, плывут, в Магадан…»). И опять — вперед, вперед! Черт возьми, ощущение совершенно нереальное! Я парю над землей, как птица! Поначалу, видя, то справа, то слева небольшие однотипные населенные пункты — по пять-десять крупных низких зданий барачного типа, расположенных в строго геометрическом порядке, и образующих собой законченный квадрат, поблизости от главной трассы, не понимаю, почему названия этих «пунктов» не «всплывают», не «обозначаются» на экране монитора? Решаю, что просто «глючит» компьютерная программа. Пытаюсь «оживить», встряхнуть «прохудившуюся» память ее, прибегая к самым решительным действиям — то, резко снижаясь над объектом, почти отвесно, коршуном, пикируя на него, то, в самый последний момент, резко перекладывая «штурвал» на себя, и, круто взмывая вверх, но — все «мимо», бесполезно. Потом, понимаю, что не в компьютере дело, а том, что просто есть в Магаданской области такие объекты, которые не имеют названий. Колымский тракт, меж тем, почти не петляет, он, как на ладошке подо мной, причем высоты относительно уровня моря неуклонно растут: мы начали маршрут в Магадане на высоте в 115 метров над уровнем моря, Стекольный миновали на 255м высоте, а Палатка расположена на еще больших высотах (324м). Высота над уровнем моря, окружающих трассу, сопок достигает в этом районе 900 м. Карамкена — 480м. За Карамкеном показания альтиметра еще больше лезут в гору: 590м-630м-773м-600м-500м. Населенный пункт Яблоневый расположен на высоте 511 метров над уровнем моря. После него опять начинается длинный затяжной подъем: 638 м — 718м — 882м — 921м. Вот уж воистину прав был, прав, другой сибирский старожил, ссыльный А.Н. Радищев, когда-то написавший в своем «Сокращенном повествовании о приобретении Сибири»: «Сибирь, в том названии, как она ныне приемлется, то есть: пространная сия страна, простирающаяся почти на 12 миллионов квадратных верст, от Уральских гор до Восточного океана и от Киргизской степи, Алтайского и Яблонного хребтов до Ледовитого моря, представляет естественно две, одна от другой совсем отменные половины. Одна, то есть та, которая, взявшись от смежности Уральских гор, простирается до Енисея, другая та, которая заключает в себе верхнее течение Иртыша, Оби, Енисея и все земли, к востоку от оныя реки лежащие. Первая представляется везде землю ровную, плоскую, и возвышения, где они есть, суть не иное что, как берега рек и укрепления вод. Реки, в ней текущие, суть тихие, плавные, и поелику один всегда имеют берег возвышенный, то подвержены разлитиям весною, когда тают снег и лед. Другая — вся гористая почти без изъятия. Реки, сию часть Сибири протекающие, суть все почти быстры, и разлития оных не могут быть столь велики, ибо течение совершают между гор; но возвышение в них воды бывает всегда, когда только могут накопиться, так что сильный или продолжительный дождь оную усугубляет. Сии две половины столь одна от другой отличают, что до Енисея растения сходственны с европейскими, а за оным с азийскими».
А мы, между тем, продолжаем наш «полет»: поселок Атка расположен на высоте 916 метров, затем опять спуск до 862м (населенные пункты Черное озеро и Хета). Высокогорье. Дальше, согласно бумажным данным, нас ожидает встреча с весьма примечательным населенным пунктом, названным (в Атласе автодорог) Поворотным. Именно от него, от основного ствола Колымского тракта уходит вправо крупная «ветка», ведущая в Талую. Топонимика данного названия явно указывает на его «служебный», «маршрутный» характер. Это действительно «указатель поворота», для следующих к местам командировок этапов из Магадана. Наверное, в этой точке маршрута, в свое время было установлено несколько помещений для отдыха, обогрева, словом, для обихода заключенных и охранников. Где-то здесь останавливались на короткое время, для передышки, автозаки, перед завершающим броском на Талую (ноги размять, покурить, перекусить)… Однако, обозначенного на Атласе, населенного пункта Поворотного, в природе не существует! То есть, поворот на Талую определяется без труда, я прошел-проплыл трассой до самой Талой, промерив заодно километраж (длина маршрута — 31 км 480 метров), побывал в самой Талой (высота над уровнем моря 740м), и даже понял, почему Талую назвали Талой. В окрестностях поселка находится Гора Горячий Ключ (915 метров над уровнем моря). Очевидно, вследствие активности геотермальных источников в этой местности, действительно имеет место особенное, обильное таяние, протаивание снега. Однако самого Поворотного, на том месте, где он должен, якобы, находиться, не было. Таким образом, даже беглое расследование, «учиненное» в местах не столь отдаленных, выявило в местной топонимике явные следы присутствия государственной организации маршрутов следования людей, которые я так и не обнаружил на Древнем Сибирском пути… А не пройти ли маршрут угличских ссыльных еще раз, заново, на новом уже «техническом» уровне? Это позволит уточнить расстояние, заставит новыми глазами взглянуть на уже, казалось бы, пройденное и открытое… «Прощай, Магадан — столица Колымского края!». Поднимаясь, все выше и выше, и окидывая взглядом окрестности, вдруг замечаю объект с очень знакомым, буквально резанувшим по сердцу, названием: «Butugychag». Господи, да это же «жигулинский» «Бутугычаг»!: «Мне помнится/ Рудник Бутугычаг/ И горе у товарищей в очах./ Скупая радость, Щедрая беда / И голубая Звонкая руда. / Я помню тех, кто навсегда зачах, на руднике Бутугычаг…». На автомобильной бумажной карте Колымского края помечаю для себя также несколько остановочных пунктов с одинаковыми названиями «Бараки», «Бараки». Постойте-ка, но ведь на маршруте того, шестнадцатого века, тоже были похожие безликие названия, особенно, помнится в долине Вилсуя, только там они назывались по-иному: «Избы», «Избы», «Изба»… Не это ли искомые знаки, свидетельствующие о том, что все-таки, были они, были уже тогда, уже в то время, те самые, искомые этапные топонимические признаки? Итак, решено: возвращаемся на Вишерско-Пелымский маршрут, чтобы еще раз попытаться установить истину… Если, конечно, ее вообще можно установить…
ПРОДОЛЖЕНИЕ ЖИТИЯ ЛЮДМИЛЫ УГЛИЦКИХ