ЮРИЙ ПЛОСКОВ
«В РОССИИ НАДЕЖДОЙ ЖИВУТ…»
***
Вот уже и стынет слякоть,
На полях – синий иней.
Перестала осень плакать –
Засветился сумрак синий.
Хрустнул лед в морозный вечер,
Раскатился звонким эхом.
И опять хочу я встречи,
Новой встречи с первым снегом.
ШЕСТЬ СОТОК
Выстроен дом бревенчатый
На скудной земле – кормилице.
С этой землей, как с женщиной
Смолоду я обвенчанный.
Вырыт колодец собственный,
Чище слезы водица!
Небо в нее глядится.
Что еще нужно, собственно?
Живу — и душа веселится!
***
В чистом поле белого листа
Борозды скупые и бороздки.
Ветрено, торжественно, неброско
В чистом поле белого листа…
Не слышны былого отголоски
И рубцы на теле от кнута.
Хороши родимые места
В чистом поле белого листа!
Здесь все мило и под снежным мелом:
И ветла у Верхнего моста,
И прохожий в образе Христа,
Видимый отчетливо на белом.
Да любая истина проста
В чистом поле белого листа.
***
Раньше не ответил бы я грубо
На вопрос обидный: «Почему же
Плачешь ты о деревенских срубах?
Деревянный быт: кому он нужен?
Городской ты или деревенский?..»
Черт возьми, откуда же мне знать:
Мой отец считал себя тюменским,
Мать учила лошадь запрягать.
А теперь бы я сказал, наверно,
Детям многолюдных площадей:
— Отдыхается легко в деревне
От кварталов красных фонарей.
НА МАНЕЖНОЙ
Сукно шинели моль изьела,
В бронхите корчится трехрядка.
Их потрепала жизнь порядком
Да только душу не задела.
И хорошо им было вместе.
Но становилось в доме тесно
При звуках трубного сигнала.
И вот опять худые вести.
Гармонь к груди прижал он нежно.
…Живая песня прошагала,
Прихрамывая по Манежной.
В ДОМЕ ПРЕСТАРЕЛЫХ
Льется желтый свет с иконостаса,
Падает в казенный быт пустой.
В пролежнях соломенных матрасов
Ко Всевышнему взывают старцы,
С робкою надеждой и тоской.
Просят Бога здесь не о прощенье,
Не о райском будущем житье…
Все в одно устремлены моленья:
Им бы рук родных прикосновенье —
Прежде, чем уйти в небытие…
СПИННИНГ
…И щука ловкостью блеснула,
Едва блесна волны коснулась,
В азарте вспенилась вода
Рыболовецкого труда.
Два хищника, лежим устало.
И ничего на миг не стало:
Весь мир – разинутая пасть
И хитроумнейшая снасть.
ДВА ПОРТРЕТА
Питались калиной-рябиной,
Сушили грибы про запас,
Счастливые две половины
С веселым сиянием глаз.
Лечились постом да молитвой,
И шли до последнего дня
По русским дорогам избитым,
Судьбу и Христа не кляня.
Застыли в бессмертной улыбке
Навеки, отец мой и мать.
И было бы грубой ошибкой
С унынием их поминать.
НАКАНУНЕ
Еще не ясен небосвод
Над ширью белого покрова,
Еще в пруду не тает лед…
И кажется, никто не ждет
Зеленого и голубого
АНКЕТА
Заполняли мы не раз одну анкету:
«Не имею», «не бывал», «не состоял»…
Словно бы, кто визу выбивал –
Броситься в турне по белу свету!
Ни в каких я Штатах не бывал,
И в Техасе не имел я свата.
Дома я, при деле состоял,
Как пожарное ведро или лопата.
Что анкета? Канцелярский хлам!
Не бумажки дозволяли нам
Выполнять нелегкую работу:
Целину пахать, крепежить БАМ,
Осушать российские болота…
Кто из нас тогда предполагал:
Соберутся под столичной кровлей
Новорусские. И не оставят шпал,
На которых выведено кровью:
«Я здесь был, имел и состоял!»
НА ПАРОВОЗЕ
Никак не оклемаюсь от удара!
Не брезгуя лопатой и кайлом,
Я много лет работал кочегаром,
Имея дело с паром и огнем.
Я не о том, что в колее железной
Я был трудолюбивый и прилежный.
Обидно мне давно до слез,
Что не туда пришел наш паровоз!
ПОСЛЕДНИЙ РУБЕЖ
Врезаюсь дедовской лопатой
Остервенело в клок земли.
Не адресуюсь к ним я матом,
Но все же Верхние палаты —
Смешней придумать не смогли!
Я оборону круговую
Держу один по всем фронтам!
Работу делаю любую,
Но чтобы выдержать – куда там!
Мой дом, и грядки, и заборы –
Все рушится уже.
Стою на собственном подворье,
Как на последнем рубеже.
Стою! Держусь! Москва за мною
В мороз, и в слякоть, и в жару…
И думы не дают покоя:
Иль крутят мне кино немое
Иль тянут в новую игру?
Война — войной, свои — чужие,
А где теперь коварный враг?
Где комиссары боевые?..
Сниму, пардон, свои штаны я
И подниму, как белый флаг
ПЕРЕКРЕСТКИ
Подминул светофор воровато
Красотой, как десятка червей.
Максимальной не хватит зарплаты
На лихих ямщиков «Жигулей».
Всех мастей «Мерседесы» и «Волги»
Всюду рыщут и возят тузов –
Новоявленных наших отцов,
На зеленый огонь перестройки.
Перекрестки, одни перекрестки!
Сколько их я встречал на пути?
Мне отмерены Господом версты,
До конца я их должен пройти.
И не стану гадать на монете,
На двуглавом и новом орле,
Мне зеленый уже не засветит
Ни один светофор на земле.
***
У продажной Фемиды защиты
Не просите вы и не ждите:
Одолели ее сибариты
И жует она кляп золотой.
Дело белыми нитками шито
И пришли мы к разбитым корытам,
Всенародно трясти нищетой.
…Но волнуется море людское
В нарастающем гуле прибоя.
ЩЕНОК
Осторожно выполз из коробки,
Вовкою подобранный щенок,
Покатился по прихожей робко,
Словно ниток шерстяных клубок.
Вопросительно вздохнула мама,
Папа сразу отложил журнал,
Дедушка о чем-то пробурчал,
Бабушку не видно за очками.
И чутьем собачьим обладая,
Ознакомясь с публикой чуток,
Неожиданно щенок залаял
И прилег у бабушкиных ног.
А в дверях мальчишечья улыбка
Расплылась от счастья, до ушей –
Раз дала затрещину не шибко,
Ей щенок пришелся по душе.
***
Так уж видимо, Богу угодно,
Ничего не поделаешь тут.
Так всегда было. И сегодня –
В России надеждой живут.
Но послушай, как шутят люди:
«Не умрем, хуже некуда быть!»
Просчитались потомки Иуды,
Строя планы Россию сгубить!
Об авторе: Юрий Борисович Плосков живет в г. Павловский Посад Московской области. Член Союза Писателей РФ. Автор книги стихотворений «Пролетающие облака» (1999).