Владимир Трефилов (Глазов, Удмуртия)
ИСТОРИЯ РУССКОГО НЕМЦА ИВАНА МАРТЫНОВИЧА
В августе в Пудем приезжал бывший житель этого села Иван Мартынович Келлер. Жили они здесь с 1946 по 1956 годы. Здесь он пошёл в школу и окончил 6 классов. Как и все дети военного времени, вырос он в тяжёлые голодные годы. В Пудеме голод унёс из жизни его отца Мартына Осиповича и брата Адама. Поклониться их праху и Пудемской земле, где прошло его детство, они и приезжали с женой Ираидой. Почти вся трудовая жизнь Ивана Келлера прошла в СССР. В 1990-м всей семьёй уехали на постоянное жительство в Германию. И вот уже 22 года живут в Марбурге. В этом городе есть старинный университет, в котором учился Михаил Ломоносов. Ему сейчас 72 года. Приезжали они с женой Ириной.
На станции Яр их встречала А.В. Британ.
«В какой гостинице лучше остановиться?»
С Алевтиной Васильевной они познакомились и случайно, и не случайно. Приезжали в Пудем в 2009-м году. С той поездкой вышла у них интересная история. В Германии нашли они в Интернете фотографию аншлага при въезде в Пудем с приглашением на английском и русском «Welkome Пудем Добро пожаловать 1759». Вот и подумали, что в Пудем пришла европейская цивилизация. Ведь Иван Келлер не был здесь около 57 лет. Едут в поезде. В вагоне познакомились с жителем этого села и спрашивают: — «В какой гостинице удобнее остановиться?» Тот не понимает вопроса: — «А вы откуда едете?» — «Из Германии». В первую ночь новый знакомый пустил их переночевать к себе в дом. А остальные две ночи им предоставили комнату в администрации завода. В тот раз они прожили всего три дня и не смогли хорошенько разузнать и посмотреть. Тогда и познакомились они с Алевтиной Васильевной Британ, «Пудемской немкой». В этом году Иван Мартынович приехал ещё раз.
Поволжские немцы
— Мы – приволжские немцы, – начинает рассказывать Иван Мартынович. – Мои предки приехали в Россию ещё при Екатерине Второй.
Здесь вкратце надо пояснить, почему в Поволжье появились немцы.
Екатерина Вторая уже через несколько месяцев после вступления на престол, осенью 1762 года, указывала сенату: «Так как в России много непоселённых мест, а многие иностранные просят позволения поселиться, …принимать их в Россию без дальнего доклада…». Фраза царицы «без дальнего доклада» по-современному звучало бы примерно так: вопросы переселения и размещения решать на местах.
В 1762—1764 году императрица издала указа «О дозволении всем иностранцам, в Россию въезжающим, поселяться в которых губерниях они пожелают и о дарованных им правах». Она дала им большие льготы – 30 лет не платить никаких налогов. Царица решилась на такой шаг потому, что надо было осваивать дикие просторы России. Можно было расселить российских крестьян, но этому мешало крепостное право: какой дворянин или помещик отпустил бы своих собственных крестьян? И вторая причина – в России народ был неграмотным, стране нужны были инженера и ремесленники.
А в Германии острейшим образом не хватало земель для развития индивидуального производства, страну душила безработица, и там тоже голодали. И жители Германии массовым порядком потянулись в «Новый свет». Так они тогда назвали неосвоенную Россию. И хотя Екатерина II со своим окружением разрешила поселиться в любой губернии, но основным местом выбрала Нижнее Поволжье, близ Саратова. Наплыв немецких колонистов был столь велик, что уже в 1766 году пришлось временно приостановить приём переселенцев до обустройства уже въехавших. По данным переписи колонистов в 1769 г. на Волге проживало 6,5 тысяч семей. В одном из писем к Вольтеру, в 1769 году, Екатерина II писала: «…прелестная Саратовская колония достигает теперь 27 тысяч душ…колонисты мирно возделывают свои поля и…целых 30 лет им не придется платить никаких податей и повинностей.»
После 1917г. они получили территориальную автономию – АССР Немцев Поволжья. Когда в 1941 году Гитлер развязал войну, поволжских немцев расселили в Сибирь и Казахстан. Подальше от линии фронта. Верховное главнокомандование СССР решило подстраховаться: они боялись массовых перебежек немцев в сторону гитлеровских войск. Кое-что из этого испытала и семья Мартына Осиповича Келлера.
Родился в Минске. Плен. Германия.
Иван Мартынович продолжает:
— Мой отец был хорошим сапожником, шил обувь. Его звали Мартын Осипович, а мать – Эмма Иосифовна (отчества родителей написаны так, как в документах – В.Т.). Они жили на правом берегу Волги, напротив Саратова. Там даже село называлось Келлер. Все мои предки жили там. Правда, село раскулачили, там уже бурьян растёт. Когда в 1933 году пошло раскулачивание, то отец отказался вступить в колхоз. И они с матерью уехали в Минск. В 1940 году я там родился. В сорок первом началась война, и отца сразу забрали в трудовую армию и направили сюда, в Пудем. Он работал здесь на торфоразработках. А когда Гитлер захватил Минск, нас забрали в плен и в 1943 увезли в Германию. Там моя мать работала поваром в лагере для пленных. Там были и русские, и чехи, и поляки, вобщем, полный интернационал. А моя мать же была немка, дома они иногда разговаривали по-немецки, язык не забывали. И она дополнительно устроилась на работу к одному бауэру (крестьянину, фермеру). Нас было уже двое, у меня ещё младший брат Адам был. Двоих детей надо было кормить. И бауэр за работу давал ей молока, хлеба. Два года мы жили в Германии. А когда война кончилась, всем разрешили уехать домой. Моя мать приехала в СССР. А вот как она нашла отца, я не знаю. То ли по документам, то ли знала, куда его отправляют. Но – нашла. И в 1946 году приехали мы в Пудем к нему.
Пудем. Голод. Комендатура.
Мартын Осипович работал на Дзякинской торфоразработке. Видимо, ему там давали какую-то пайку, и он брал с собой на работу младшего сына. Но Адам умирает от голода 19 февраля 1946 года в возрасте 4 лет. В свидетельстве из Кожильского загса записано, что место смерти – Дзякино.
— Когда мы приехали в Пудем, — продолжает Иван Келлер, — сначала жили за линией у одной женщины (по его пояснениям, примерно в районе улицы Крупской – В.Т.). Имя женщины я не помню, мне было всего шесть лет. Нас, немцев, взяли под комендатуру, — продолжает Иван Мартынович. – И мы каждый день ходили туда отмечаться. И отлучаться нам нельзя было никуда. Но мы всё равно дружили с мальчиками, ходили на Чепцу ловить пескарей. Моя мать в первое время ходила побираться. Она из Германии привезла кое-какие вещи и меняла их на картошку, на хлеб. Кто что даст. А когда она устроилась на завод, нам дали жильё. И жили мы у завода, где были два барака и маленький домик. В этом маленьком домике мы и жили.
Здесь надо прервать рассказ Ивана Келлера и сказать, что сейчас на месте этих двух бараков стоит спорткомплекс. Алевтина Васильевна Британ поясняет, что это место в Пудеме называли «тайванем».
— Работала моя мать штамповщицей, она вырубала круги для днища к вёдрам. Я иногда заходил на завод и видел, как работают. Помню, стояли два прокатных стана. По всему посёлку было слышно, как они стучали. У меня до сих пор стоит в ушах этот стук. А плотина пруда была укреплена брёвнами. Я эти брёвна запомнил очень хорошо, потому что мы с моим другом Олегом прятали свои тряпки туда, между брёвнами. Одежда-то у нас, какая тогда была? Больше на тряпки походили. Друг у меня хороший был в Пудеме Олег Веретенников. Я думал, что застану его в живых. А он, оказывается, уже умер. Очень жаль. Мне рассказали, что он работал шофёром. Женился, развёлся. И, видимо, запил. Так что друга здесь я потерял.
Как спасали утопающую девочку.
— Помню, тут на пруду пляжи были, женский и детский. И там верёвки были в воде натянуты, чтобы дальше не заплывали. А сейчас я видел, что там лодки только стоят. Мы с Олегом любили плавать на остров. На руках, конечно, какие там лодки. Иногда волны большие поднимались,. Мы там малину кушали и обратно возвращались. Один раз отплыли от берега, и Олег замечает что-то и говорит: мне «Слушай, там вроде кто-то тонет». Я посмотрел и тоже заметил детскую ручку. А на берегу – шум. До девочки от нас было, наверное, метров тридцать. Она уже за верёвку переплыла. Приплыли примерно к этому месту. Олег ныряет. Потом я. А вода в пруду тогда очень чистая была. Полтора метра запросто видно было. И мы даже глаза никогда не закрывали, когда ныряли. Если лежит на дне что-то квадратное, оно казалось круглым. Нашли мы эту девочку, подняли. Она уже не шевелилась. Вытащили на берег. Передали взрослым. Её начали откачивать. А мы опять прыгнули в воду и поплыли на остров. Девочку спасли, она осталась живая. Ей было лет шесть или семь. Проходит неделя. Вторая. Оказывается, мама её работала на заводе инженером. Я не знаю, как её звали. Она решила найти тех, кто спас её девочку. Меня же в Пудеме мало кто не знал. Тогда детям не разрешали с немцами дружить. Да и мать меня оберегала, не разрешала особо далеко уходить. Чтобы лишних проблем не было. Нас же тогда даже обзывали по-всякому, и фашистами в том числе. Если немцы, значит, враги. Война недавно кончилась, и вот такое понятие тогда было у людей. И нашли меня уже через Олега. Кто-то из взрослой компании тогда на берегу всё-таки успел заметить, что один из спасателей был Олег. Мать девочки пригласила нас домой. Стол хороший накрыла. Мяса наварила. И вот тогда я первый раз в жизни попробовал мяса. Это было где-то в шестом классе. Она хорошо нас накормила и обоим подарила наручные часы «Победа». Ёлки! Часы! В то время! Для меня они были очень дорогим подарком, и я их возил с собой и в Сибирь, и на Урал. И в Казахстане они у меня ещё долго были. И там они у меня куда-то потерялись.
Две картофелины, две галушки
Отец Ивана, Мартын Осипович, к лету 1947 года слёг от постоянного голода, и его положили в больницу. Алевтина Васильевна поясняет нам, что Пудемская больница тогда находилась как раз в том месте, где сейчас стоит её дом.
— Один раз, когда отец мой лежал в больнице, мать наварила картошки с галушками. А это в сорок седьмом был большой деликатес. Она наложила их в котелок и дала мне, чтобы отнёс отцу. А сама ушла на работу. И вот, иду я по плотине. Открываю крышку. Запах! Очень вкусно пахнет. Думаю, дай-ка одну картофелину и одну галушку попробую. Проглотил. Вкусно, невозможно. И я потихоньку съел ещё несколько штук. Знаешь, голод – страшная сила. Одним словом, хорошо, если в котелке я оставил две картофелины и две галушки. Отец лежал. Открыл он крышку. И понял, конечно, что не может мать отправить так мало. Промолчал. Ничего не сказал. И матери ничего не сказал…
У Ивана Мартыновича после этих слов от слёз заблестели глаза. Он помолчал. Чувство вины перед отцом осталось в нём на всю жизнь. Умер отец 22 июня того же года в возрасте 35 лет от дистрофии. Так записано в справке Пудемского загса. Похоронен в Пудеме, но могила неизвестно.
В поисках хорошей жизни
— В 1953 году умер Сталин. А в 1956 году сняли комендатуру. После этого моя мать как-то нашла родственницу в Сибири. Поехали к ней на станцию Болотную. Думали, в Сибири лучше будет. Но там такая же деревня. У родственницы была одна коровёнка, да и то молоко надо было сдавать государству. Мы пожили там, но толку не было. И мы переехали в Свердловскую область в Коспаш. Там жил мой двоюродный брат. Его туда тоже отправили в трудармию. Работал он шахтёром. Это была 38-я шахта. Мне ещё не было восемнадцати лет, и меня на шахту не взяли, а устроили коновозчиком. Мы на лошадях развозили по магазинам продукты из ОРСа. Это было в 1958 году. В моей трудовой книжке первая запись так и написана — «коновозчик». На шахте происходили авария за аварией. И брат сказал: «Поехали отсюда». И в 1959 году мы поехали в южный Казахстан и до 1990 года жили в городе Иссык, в 50 километрах от Алма Аты. (Город Иссык в 1993 году в Казахстане переименовали в Есик, по названию одноимённой реки, на которой стоит город. — В.Т.) Я там работал трактористом, электриком, сварщиком, слесарем, токарем. Как говорят немцы, ханд арбайтер — мастер на все руки. Сначала в плодовинзаводе, а потом на хлебозаводе. В 1980 году у меня уже был свой хороший дом, машина. Но и работал день и ночь. Первая дочь окончила Семипалатинский институт мясомолочной промышленности, другая работала лаборанткой, тоже в мясомолочной промышленности. Детей у нас трое, ещё сын есть. Одного сына похоронил в Казахстане, его машиной сбило. Моя мать погибла в дорожной аварии в 1979 году в Калачинске, Омской области. Ей 69 лет было. Мы уже были у неё на могиле. Оградку поставили, венки возложили. И приехали сюда, в Пудем, на могилу отца. Но где он похоронен, я не знаю.
В Германию
— А когда в конце 1980-х началась катавасия, мы решили уехать в Германию. В Казахстане трудно стало, там начали шуметь, что надо всем знать казахский язык, а то на работу не будут брать. Нам уже не так трудно было уезжать, труднее было тем, кто раньше нас уехал. Некоторых даже судили за измену Родине. Нам из Германии сватья, мать моего зятя, сделала вызов. Мы через Москву оформили документы на жительство. Очереди были огромные, зимой – холодина. Туго пришлось, туго. И дом свой по дешёвке продали. Но Германия всем переселенцам оплачивала проезд. Нам не оплатили только перелёт из Алма Аты до Москвы. И за железнодорожные контейнеры, и за провоз багажа, и даже за гостиницу в Москве – всё это нам оплатили. Нам сватья из Германии заранее написала, чтобы взял с собой как можно больше вещей, Я погрузил циркулярку, строгальный станок и даже лом положил. Лом был хороший, из буровой стали. Контейнеры пришли через два месяца. Смотрю, лом, оказывается, пробил контейнер и вылез сантиметров на двадцать. (Смеётся). Циркулярка-то пригодилась, когда дочь строилась. Сейчас стоят они вместо стола, как музейные вещи. В Германии всех переселенцев в аэропорту встречали на автобусах. И развозили по специальным пунктам для переселенцев. Тогда наплыв был очень большой.
Иван Келлер был гражданином Германии уже с трёх лет
— Язык немецкий мы знали. На Волге до войны были немецкие деревни, немецкие школы, церкви. И в Германии немцы нас понимали. В лагерях для переселенцев нам оформили документы, дали временное жильё. А потом уже сами люди определялись, куда им ехать. У кого были деньги, те покупали квартиру, у кого не было, те вставали на очередь для получения жилья. Я встал на очередь. Но мы в очереди долго не стояли. Сначала арендовали частную квартиру. Мне очень помог Гюнтер, у кого поселились. Это получилось так. Моя мать, когда мы были в плену, привезла с собой открытку местной церкви. Я показал это Гюнтеру. Он говорит: «О, мы найдём эту церковь! Это – под Кёльном». Он нашёл эту церковь. Через пастыря церкви нашёл сына этого бауэра, у кого работала моя мать. Сын бауэра написал нам письмо и пригласил к себе на обед. Он помнил даже имя моей матери. Посадил он нас в машину и показал места, где был лагерь для пленных, в котором работала моя мать. А Гюнтер написал в Берлин запрос. И оттуда пришли наши документы. Оказывается, когда мы были в плену, нас уже зарегистрировали, как граждан Германии. И мне сразу выдали документы, даже ждать не пришлось.
Опытный сантехник
Устроиться на работу мне помог Гюнтер. Сначала он предоставил нам большой чердак своего дома для жилья. Мы его обустроили, утеплили. Там каждому переселенцу надо было год учиться. Нас учили языку, социальным правам, чтобы знали местные законы. А через полгода на месяц отправляли на практику на разные предприятия. Чтобы общались с немцами и привыкли к германской жизни. Женщин обычно направляли в магазины раскладывать продукты. А меня хозяин нашего дома устроил на месяц в одно частное предприятие. Мы устанавливали в дома новое отопительное оборудование, сантехнику, котлы газовые и на жидком топливе, производили жестяные работы. Иногда проводили ремонт отопительной системы. Нас было восемь человек и две машины. А там при установке отопительной системы сварку уже не применяют, потому что трубы в домах ставят медные, а медь – паяют. И никто уже не варил. Но в старых домах остались ещё стальные трубы. И хозяину понравилось, что я могу ещё электросваркой работать. Он видит, что я вникаю в работу, что-то советую, сам делаю. И через месяц, когда моя практика закончилась, говорит: — «О, Иоганес, я оформляю тебя на постоянную работу». Через полгода я бросил учёбу и стал работать у него. Через восемь лет хозяин серьёзно заболел, и фирма перестала работать. Мне было шестьдесят лет, а на пенсию мой возраст выходил в шестьдесят три года. В арбайтшдёзе (бирже труда) мне предложили искать работу. Предлагали работу в Гиссене, за сорок километров. Но везде зарплата маленькая. Да и старый – кому нужен. Мне выгоднее было получать пособие в арбайтшлёзе и «сидеть» на пособии.
Кому в Германии жить хорошо?
Дело в том, что там каждый работник со своей зарплаты делает отчисляет в разные кассы: пенсионный фонд, кранкен кассу (медицинская страховка),, в арбайтшлёзе. И если человек вдруг потеряет работу, он будет получать пособие из кассы арбайтшлёзе. Если у человека стаж большой, то он может не работать и получать несколько лет, и три года, и пять лет. У меня стаж был десять лет, и я мог не работать и получать пособие два года восемь месяцев. Так я и сделал. Мне оставалось до пенсии три года. И выходило у меня даже немного больше, чем зарплата. В Германии, если ты пошёл работать, то ты копишь на старость. Например, платишь в кранкен-кассу, и в больнице обслуживают уже бесплатно. Идёшь в больницу, берёшь только свою карточку и всё, больше ничего не платишь. Я пенсию получаю 1100 евро. Но мне ещё доплачивают за жену. Дело в том, что моя первая жена умерла. Но она тоже делала отчисления из своей зарплаты в эти кассы. А воспользоваться не успела. И её долю теперь выплачивают мне. Не все сто процентов, конечно, а шестьдесят. В деньгах это – 400 евро. И долю жены мне будут выплачивать пожизненно. Ира получает 500 евро. Её пенсия полностью уходит на коммунальные расходы. Но моей пенсии нам хватает вот так (Иван Мартынович проводит пальцем по подбородку). Мы ещё подрабатываем в частных домах. Ира делает уборку, я помогаю стричь газоны, ухаживать за садом. Ходим раз в неделю. Рассчитываются сразу. Платят нам по десять евро в час. Для нас это очень хорошая помощь. Каждый год ездим за границу. Ездили уже по всей Европе, были на Карибском море, в Африке. На приезд в Россию у нас ушло 1400 евро. Почти одна моя пенсия. Немцы говорят, что в Германии жить хорошо пенсионерам и собакам. Так и есть. Но пенсионный возраст сейчас там повышают, хотят довести до 67 лет. Потому что рождаемость маленькая, молодёжи мало, рабочих мало.
«Наша Родина – Россия. Но Германия – это земля моих предков».
В конце нашего разговора я спросил:
Иван Мартынович, Вы родились в Минске, в войну жили в Германии, детство прошло в Пудеме. Потом – Сибирь, Урал, Казахстан. Чувство родины – как оно в Вашей душе сохранилось?
— Наша родина – это, конечно же, Россия. Здесь мы родились, здесь жили наши прадеды. А Германия – это же земля наших предков. Но если бы после войны немцев пустили жить обратно на Волгу, то процентов восемьдесят остались бы жить в России. В этом я даже не сомневаюсь. Потому что охота было сохранить свою культуру, свою веру. Но я нисколько не жалею, что уехал жить в Германию.
Вместо эпилога
О том, что в начале войны всех приволжских немцев с Волги переселили подальше от фронта, было уже сказано. Этим и объясняется то, что Келлеры находили своих родственников в Сибири. Казахстане и на Урале.
Иван Мартынович с женой прожили в Пудеме пять дней. Гостевали у А. В. Британ. Она познакомила его с ровесниками и учительницей тех лет. Но, к сожалению, одноклассники не нашлись. А может быть, попросту не узнали друг друга. Ведь сразу после войны с немцами дружбу водить не рекомендовалось. Хотя до его приезда в Пудеме кое-кто вспоминал, что в их школе из немцев учился Ваня Келлер. Но будем надеяться, что кто-то из старожилов всё-таки вспомнит.
Алевтина Васильевна передала Ивану Мартыновичу адреса своих германских друзей. Тот вернулся в Германию и сразу им позвонил. И поделился своими впечатлениями. Отозвался он тепло, сказал, что люди в Удмуртии очень доброжелательные, гостеприимные, приветливые. Только почему-то бедно живут. На прощание он сказал, что ему хочется ещё раз приехать. Если позволит здоровье (фото автора).
Британ А.В., Келер И.М. и Ираида
На месте этого дома была больница, где лечился отец И.М.Келера в 1974 году.
Литературная критика и публицистика@ЖУРНАЛ ЛИТЕРАТУРНОЙ КРИТИКИ И СЛОВЕСНОСТИ, №11, ноябрь, 2012