Владимир Тепляков (Москва) «Наваждение»

Владимир Тепляков (Москва)

НАВАЖДЕНИЕ

(критическая реплика)

Еще до полета Гагарина наши поэты настолько устали от намеков, аллегорий и необходимости воспевать, а не петь, что их глагол, уже не жгущий, а, скорее, греющий, стал впадать в истерику, т.е. рубить с плеча. Неугомонный Солженицын заклинал «жить не по лжи» и, повторенное вслух, это воодушевляло при любой артикуляции …Но жить продолжали «над пропастью во лжи» (и так же охотно каламбурили) и ложь была не во спасение, не святой ложью безумца, навевающего человечеству «сон золотой”, а хорошо отредактированным враньем профессионалов. Но, как бы то ни было, какие-то льды тронулись, поколебав вечную мерзлоту, поэтому и с Предвечным тоже решили не церемониться.

«Я умру в крещенские морозы», — горестно провозгласил поэт. Начало было положено, сказанное — услышано и, что немаловажно, — исполнено. Поминальная слеза перемежалась слезой умиления: способность прозревать судьбу привыкли считать прерогативой гениев. Должен признаться, я и сам долго пребывал в этой хорошо обустроенной иллюзии, пока список невольных пророков не перестал так сильно отдавать лавром.

Как-то в кругу заядлых литераторов мне поведали о трагической судьбе одного, скажем прямо, не самого первостатейного поэта (имени его, разумеется, не помню). Накануне поездки в Среднюю Азию с творческой группой мать поэта умоляла его избегать самолетов и передвигаться исключительно сухопутно (какое-то предчувствие томило ее). Он обещал и сдержал обещание. Отказался лететь вертолетом в какое-то отдаленное селение, и его согласились довезти туда попутно на армейском вездеходе. И надо же такому случиться, что в безлюдной, по сути, пустыне всех находившихся в машине расстрелял из автомата бандит, сбежавший из тюрьмы. Степень вероятности такой встречи была ничтожно мала, но каково же было удивление друзей погибшего, когда в его рукописях нашли стихотворение, где было четко написано, что он умрет «от автоматной очереди».

Жутковатое подражание Кассандре, исподволь, набирало-таки обороты. Страх отступил перед соблазном угадать и хотя бы посмертно войти в анналы. Допускаю, впрочем, и честное следование безотчетному.

Случались, правда, и сбои в провиденциальном механизме. Так незадолго до отъезда в «железный Миргород» малоизвестный тогда поэт печатно пообещал прийти умирать на Васильевский остров. Но что-то не заладилось с обратной связью: то ли здесь расхотели, то ли ТАМ не расслышали, Бог весть. Собственно, в мою задачу не входит чересчур множить такие и эдакие примеры (любителей статистики отсылаю к более начитанным и более наслышанным), равно как и прибегать к пошлым комментариям. В конце концов, поэт сам делает выбор: говорить ему или вещать.

Но как не начать с абзаца и не вспомнить о великих предтечах? Возьмем хотя бы хрестоматийное:

«Мой ум немного совершит…»

«Нам не дано предугадать…»

«И мнится, очередь за мной…»

Какое деликатное, осторожное прикосновение к тайне, какое божественное незнание! Страх Божий, наконец… Ведь наверное, и Пушкин мог написать в стихотворении «Чем чаще празднует лицей»:

Я   з н а ю, очередь за мной, —

Зовет меня мой Дельвиг милый…

Но, видимо, посчитал себя не вправе утверждать то, что могло ему только мниться. (Увы, предчувствия его не обманули).

Протяжный вздох, — и мой слегка затуманенный взор падает на лежащие передо мной сборники стихов двух талантливых современных поэтов.

Вот москвич Сергей Щербаков. Книжка называется «Воскресная любовь (Москва,1992). На стр.90 читаю:

«Я хочу умереть на Пасху,

Загрустив о небесном чуде…»

Взор проясняется… Поэт из Воронежа Владимир Шуваев более категоричен:

«Я погибну в автокатастрофе…»

(«Последняя вера», Воронеж, 1996, с.142)

Как говорится, час от часу не легче… Опамятуйтесь, хлопцы! Не будем трогать классиков. Внемлите хотя бы тому, кто ответил искусителю, хотя и по другому поводу: «Не искушай Господа Бога твоего» (от Луки 4,12).

Вот и я уйду от искушения закончить статью на столь высокой дидактической ноте. Тем более, что все мы, пишущие, не без греха, порой и сам не замечаешь, как обнаженность души оборачивается заурядным стриптизом. Да и живем в такой атмосфере, в которой, как во времена оны, «открыть окно, что жилы отворить».

И все же…все же «поэт — величина неизменная» (Блок). А все остальное преходяще: мода, новации, тенденции…

Что и вселяет некоторый оптимизм.

Быть может, небезосновательный.