Владимир ПУЧКОВ (Владимир)
Владимир Павлович Пучков родился во Владимире в 1951 году. С тех пор и живет там. Практически безвыездно. Исключение составили служба армии, правда, сравнительно далеко – в Закарпатье. И учеба в ВУЗе. На этот раз близко. Пучков закончил Литературный институт им. Горького в Москве. Заочно. Отлучался на сессии с явной неохотой и, как мне кажется, даже так и ни разу не заночевал в общаге на ул. Руставели. Так он и живет в небольшом частном доме на ул.Чернышевского (http://vgv.avo.ru/1/1/ 4110/066.htm ) Но сила его поэтического дарования такова, что в большем жизненном пространстве и нет необходимости. Потому что настоящая поэзия не вне, а внутри нас. Его стихи публиковались в толстых уважаемых журналах, http://magazines.russ.ru/october/ 2001/6/puch.html увидели свет два поэтических сборника – «Эклоги» и «Зимняя ветвь».
СТИХИ
***
В вечернем небе, словно в банке мёда,
Увяз навеки белый самолет.
Листва хрустит, как чипсы. Вся природа,
Рассыпавшись, еще чего-то ждет.
Тенями на оконный переплет
Устало навалился небосвод,
И гаснут реки, замедляя ход
На грани фазового перехода.
Раздайся воздух! Ломкий лист кружи!
Там, за рекой, где мерзнут огороды,
Горит костер, и греются бомжи –
Апологеты истинной свободы!
***
В голубой оконной раме
На стеклянном поводке
Паучок повис над нами,
Закачавшись налегке.
И блестит его свобода,
Между рам заключена,
Где ни выхода, ни входа,
Только видимость одна
***
В продолговатом коконе гуденья
Пчела плывет, вытягивая в пенье
Свой золотой мохнатый хоботок,
С цветка перелетая на цветок.
Она поёт, сама себя не слышит.
Её полёт тяжёлой негой дышит.
И пламенеет сладостная тьма
Внутри цветка, где зной и бахрома.
Не так ли мы порой меж тем и этим
И мечемся, и мучимся, и светим,
Не замечая света своего.
А то, что нас преследует и гложет,
Ни света, ни судьбы вместить не может
И, может быть, не значит ничего.
***
В саду костенеет засохший терновник,
Срубить бы — и баста! Но дрогнет рука,
Он детских соблазнов невольный виновник,
Опора для взора, прозор в облака.
Когда шелестел он из первого ряда,
Листва голубела и воздух пила,
Он был капельмейстер отцовского сада
В дождливые дни и стоял у ограды,
Сырой и лиловый, как летняя мгла!
Он тёмные ягоды на землю капал,
Цеплялся за свитер и тень наводил,
И капельный холод небесных вокабул
На вес принимал и на ветках хранил.
***
Ветвист и огромен июльский коричневый день
В запинках столетних стволов и гудящих прогулах.
Трамвайного зноя и звона сухая сирень
Царапает воздух в конце переулков сутулых.
Нагретая солнцем блестящая жесть сквозняка
Мелькает в глазах, и листва запевает огулом.
Клубится, как сон, смоляная густая река,
И солнце плывет колокольным размеренным гулом.
***
Воздух, сквозная ткань, ледяная ость.
Холод стоит в окне, как железный гость
Из параллельного мира. Его нутро –
Не проводки, припаянные хитро,
Не механизм, сработанный как-нибудь, —
Страшною силою скрученный Млечный путь.
Вот он, стоит! Сквозь его ледяной огонь
Звездная крошка плывет себе в никуда,
Крики вороньи ложатся в его ладонь
Тихо, как листья на темную гладь пруда.
***
Все переполнил, кроме слуха, дождь –
Кадушки, баки, жестяные ведра, —
И, как эфир, невидимая дрожь
Весь мир насквозь пронизывает твердо.
Гляди: непостижимые уму
Вселенной ослепительные бездны
Все, как одна, покорствуют ему,
И тайны их темны и бесполезны.
Все слушал бы и слушал… Что за шум!
Как в нем округла каждая подробность!
И только наш сухой и жадный ум –
Ничем не заполняемая пропасть.
***
Змея заползает на камень и греется в лунном свете,
Небо стоит в окне, словно вода в кювете,
Яблони в темноте жмутся к кирпичной кладке,
Каменный алфавит, брошенный в беспорядке.
Не ветерок подул, воздух необитаем,
Это холодный гул светит морозным краем,
И прогибает глаз черный небесный глобус,
Тот, кто глядит на нас – вглядывается в пропасть.
***
И, как отточенный топор,
Со звоном расколовший плаху,
Мороз ударил. До сих пор
Не нагонял он столько страху.
Все помертвело. Взор воды
Остекленел. В окне железом
Блеснуло поле, и протезом
Сухие скрипнули сады.
Метались птицы. Где одна,
Там все уже кружились хором.
И пахли яблоки раздором,
Простором, долгим разговором
В сенях у мерзлого окна.
* * *
Лес поднимается к небу, словно сибирский острог,
Воздух огромен. Каменная река
Дышит изгнанием. Что серебрит висок?
Только не холод, идущий изглубока.
Хвойное время, растущее из корней,
Божественной речи — кедровник и молодняк
Прячет в себе белейшую из теней –
Эвридику, легкую, как сквозняк.
***
Осенний свет, как приглушенный звук!
Как нам вчера гулялось и шумелось,
Но утром гости съехали, и вдруг
Я увидал, как явственно вокруг,
Как выпукло блестит любая мелочь!
Вот стружками засыпанный верстак,
Вот муравей, бегущий вдоль распила,
Обломок кирпича, любой пустяк
Как бы особым светом осветило.
И был он подан под таким углом,
Как будто в небесах открылись окна,
И виден стал любой изъян, излом,
Где колкие топрщатся волокна!
Фактура жизни тем и хороша,
Что так зерниста! Я держу в ладони
Простой голыш, округлый, как душа,
С прожилками на темно-красном фоне.
***
Песня акына, верблюжья колючка, сухая тоска,
Зной испаряющегося пространства. Густое солнце.
Мелодия бесконечна, как шорох пересыпающегося песка,
Как шум ковыля, растянутый до горизонта.
Ящерица на камне: дорожный знак,
Фигурка ацтека, выпавшая из кармана
Гумбольдта. Воздух слоится и дышит так,
Как слеза Аллаха, как первый стих из Корана.
***
Чужая речь, горячая одышка,
Из-за плеча прочитанная книжка,
Сухой полет мучительной пчелы,
Шипение на острие иглы…
А между тем и в этом чуждом звуке
Есть некий смысл, но не дается в руки,
Как солнечного зайчика пятно.
Поймал! Поймал! А в кулаке темно.
***
Я однажды залез на чердак,
В золотой астматический мрак,
Там забытые вещи томились,
Упакованы в теплую пыль.
Ножки старого стула светились,
И из сумрака, как Наутилус,
Голубая всплывала бутыль.
Я узнал их, и темная тяга
Опустилась на душу мою:
Я один, как у края оврага,
Перед собственным прошлым стою.
Значит, этим кончается время,
Душной рухлядью на чердаке?..
Но звезда, что взошла в Вифлееме,
Не тускнея, горит надо всеми,
Как фонарик в Господней руке!
***
Трава густа, и стынущие реки
Напомнили о киселе и млеке,
Но связан взор величиной угла,
И залетевшей бабочке вовеки
Не выбраться из плоскости стекла!
Ей кажется, она летит куда-то,
Где зелено, и вольно, и покато,
И о стекло колотится, и пьет
Сладчайший блеск, не ведая, что рядом
Для сообщенья с воздухом и садом
Весь день раскрыта рама напролет!
Поэзия @ ЖУРНАЛ ЛИТЕРАТУРНОЙ КРИТИКИ И СЛОВЕСНОСТИ. — 2014. — №7. — июль.