Виктор РОДИН (Гилдфорд, Великобритания).
Родился в Ижевске. До окончания средней школы проживал в Глазове. После школы закончил Московский физико-технический институт (1977), защитил кандидатскую (1986, кандидат физико-математических наук) и докторскую (1997, доктор химических наук) диссертации, получил звание профессора по кафедре физики и химии композиционных материалов (2000, Московский авиационно-технологический институт им К.Э.Циолковского). Публиковал очерки, статьи и рассказы в газетах «Интеллектуальный мир», «За Науку» и «Красное знамя / Калина Красная», журналах «За Науку», «Братина», литературном сборнике «Новая волна». С 2004 г работаю и проживаю в Великобритании – сначала в Бристольском университете, с 2006 – в университете графства Суррей (г.Гилдфорд).
Дедушкин подарок.
Подарил дедушка Егорке на день рождения волшебную палочку. На вид это была обычная деревянная палочка, сравнимая по размеру с карандашом из набора «Конструктор» или «Живопись». Только кончик у нее был более гладкий, чем вся остальная поверхность. При взмахе палочкой вокруг ее гладкого торца возникал светлый ореол, более заметный при слабом внешнем освещении. Это неяркое свечение как бы давало знать, что палочка поняла желание и начала действовать – концентрировать свою волшебную энергию для его выполнения. Ручка палочки напоминала рукоятку шпаги, на которой был выжжен небольшой кружок с буквой «Е» внутри.
«Это первая буква твоего имени», — сказал дедушка, -«Я пометил палочку сразу, потому что сделал ее для тебя. Сначала она была обычной. Но потом я отнес ее в волшебный лес к доброму волшебнику, и он в своей волшебной избушке пропитал палочку волшебным раствором. Я дарю тебе эту волшебную палочку. Ты думаешь, что волшебство бывает только в сказках? Вовсе нет. Волшебники есть и в жизни – надо только уметь распознать их среди обычных людей».
Дедушка вручил палочку внуку накануне дня рождения, так как предполагал, что сам будет отсутствовать большую часть праздничного дня. А ему хотелось, чтобы Егорка провел с волшебной палочкой весь этот день.
-«Дедушка, а где этот волшебный лес? И разве бывают на самом деле волшебные палочки?» — спросил мальчик. Егорке оставалось до школы чуть более полгода. Он уже знал, например, какой марки бензин заливают в бак «Шевроле». Знал он также, что мышь не только любит есть сыр и роет норы на дачном участке, но и управляет бегунком на экране компьютера, открывая и закрывая своим хвостиком файлы с картинками, мультфильмами и какими-то непонятными схемами, которые мама по ночам готовит для своей диссертации. Егорка часами мог рассматривать в книжках изображения старинных военных кораблей. Он просил часто папу читать ему рассказы о морских сражениях. Иногда Егорка и сам уже мог рассказать взрослым многие эпизоды из истории военных сражений на море. Знал он и про адмирала Нахимова и оборону Севастополя в Крымской войне, знал и про битву адмирала Нельсона у мыса Трафальгар.
Несмотря на этот его ранний интерес к корабельной истории, он был все-таки обычным дошкольником и верил в чудеса и сказки. Хотя он не умел читать, но знал многие сказки так, что «читал» их в книжках по картинкам, и содержание его пересказов почти не отличалось от оригинала.
– «Тот волшебный лес и волшебная поляна с избушкой волшебника находятся далеко отсюда. Но сейчас не это главное», – отвлек внимание внука дедушка. – «Пользуясь палочкой, будь внимательным, ее волшебной силы может не хватить на слишком сложные чудеса. Палочку наделил волшебной силой добрый волшебник. Поэтому на злое дело она не будет расходовать свою энергию. Береги палочку – видишь, какая она худенькая. При своих пожеланиях ты должен потереть слегка палочку, сказать волшебное слово (пожалуйста), закрыть глаза и подождать немного. При сложных желаниях ожидать возможно придется и дольше. Удачи тебе, Егор!» —
«А ты, дедушка, мог бы ее сделать побольше и потолще, чтобы на много желаний хватило» — подумал мальчик, но вслух ничего не сказал.
Егорке не терпелось испытать палочку. Получив напутствие дедушки, он быстро доел свою надкусанную в начале ужина котлету, соскреб с тарелки размазанное картофельное пюре и выпил стакан кефира. Облизав губы и зажав палочку в правой руке, он вопросительно взглянул на дедушку: «Что бы такое пожелать?».
«Хорошо бы после ужина получить шоколадку», — озвучил свое желание Егорка и, потерев волшебную палочку, закрыл глаза. Когда губы его еще шептали «пожалуйста», а ресницы сомкнутых век подрагивали, словно отсчитывая секунды выжидания, ладошка левой руки уже елозила по столу, стараясь разыскать там свой заказ. Ничего не обнаружив перед собой, он открыл глаза. Все было, как прежде. Мама убирала посуду, а дедушка сидел за столом и, прищурившись, внимательно смотрел на внука.
«Нет ничего», — сказал удивленно Егорка и, разведя руки в стороны, взмахнул при этом палочкой, как дирижер. Искорка мелькнула на кончике палочки, отразив свет лампочки из плафона под потолком. И в этот момент из-под стола раздался какой-то стук – как будто что-то упало на пол. Заглянув под стол, мальчик сразу увидел, что волшебная палочка выполнила его желание – на полу лежала шоколадка в красивой обертке. Доставая ее оттуда, Егор не заметил, что нога дедушки под столом слегка подрагивала, словно была неожиданно остановлена после какого-то резкого движения.
«Она работает!», — с удивлением в голосе произнес Егорка, и лицо его просияло. Он обвел восторженным взглядом маму и дедушку. Лицо мамы светилось улыбкой, а у дедушки на щеках резко обозначилась морщины. Губы его при этом были плотно сжаты – дедушка старался усилием мышц лица удержать внутри себя рвущийся наружу смех.
В тот же вечер Егорка попросил еще у палочки вкусный торт-пирог для своего праздничного дня. По совету мамы он заказал тот торт-пирог на завтра, чтобы он был свежий и прямо к столу. После того, как Егорка заснул, мама замешала тесто, чтобы результат работы Егоркиной палочки подошел в нужный срок. А еще Егорка попросил перед сном у палочки хорошую погоду на завтра. После двух ненастных дней это бы означало не только хороший день в его праздник, но и то, что Ромка, его ровесник-товарищ, придет к нему играть и меняться машинками. Обычно они обменивались своими машинками на день, а потом возвращали друг другу их снова. Рома жил с мамой и папой далеко от дома Егорки, но здесь, на одной лестничной площадке жила в однокомнатной квартире его бабушка. И Рому часто привозила мама к бабушке и оставляла его здесь на несколько дней. Вот тогда Егорка не мог нарадоваться, что прямо за стенкой от него живет Ромка, и можно всегда пригласить его к себе или пойти поиграть к нему в соседнюю квартиру.
Именная волшебная палочка выполнила загаданные Егоркой желания – и в день рождения, и позже. В его праздник день выдался солнечный, и Ромка приходил к нему в гости, и вкусный торт появился во-время. И вот фонарик с почти вечным питанием и тоненьким ярким лучиком, пробивающим любую темноту, появился благодаря волшебной палочке. И рюкзачок школьный с набором удобных отсеков, ну то есть все, что он когда-то желал иметь и мечтал об этом вслух: а вот хорошо бы, если.. Казалось бы, теперь можно жить и не тужить. Но мальчик не просил многого. У него все чаще появлялось желание понять, как же палочка все это делает-выполняет и на сколько же хватит ее волшебной энергии?
На исходе своего праздника, уже лежа в постели и рассеянно слушая перед сном читаемую ему сказку, он вдруг спросил маму «А может спросить у палочки новую машину для папы? Ведь у нас машина старая, и она часто ломается. Было бы здорово, если бы палочка могла наколдовать, например, «Митцубиси-Лансер», то есть такой автомобиль, как у дяди Паши». Мама с интересом взглянула на папу, и папа сказал: «Думаю, что у палочки пока не хватит силы на новый автомобиль. Пусть поднакопит свои волшебные свойства и окрепнет со временем. А мы можем пока еще ездить и на старой машине».
Свою именную палочку Егорка держал в пенале, который убирал в школьный рюкзачок. Ранец-рюкзачок он хранил под кроваткой – до школы оставалось еше несколько месяцев. Перед сном Егор доставал палочку из пенала, слегка дул на нее, водил пальцем по круговой дорожке вокруг буквы Е на рукоятке и клал ее на ночь под подушку. Он думал, что если ночью приснится какое-то интересное желание, то, проснувшись, можно сразу же попросить палочку его исполнить.
Однажды Егорка пришел с прогулки и сказал, что во дворе только одна песочница, и в ней постоянно играют маленькие дети, и песка в ней уже мало. А Егору с Ромой хотелось отвозить песок на игрушечных самосвалах к канаве с водой и делать там запруду. Папа заметил тогда, что можно было бы попробовать решить проблему песка в песочнице с помощью Егоркиной палочки. Перед сном мальчик потер немного палочку и, положив ее под подушку, заснул. Во сне он улыбался, а проснувшись утром, не мог вспомнить, что же ему снилось ночью. Удивлению его не было предела, когда он, взобравшись на подоконник и расплющив свой нос об оконное стекло, увидел во дворе две песочницы, заполненные доверху песком. «Выполнила», — задумчиво произнес Егор.
За завтраком мама попросила сына не шуметь громко, так как папа вчера поздно вернулся, и пока еще спит. Видимо только волшебники знали, что накануне вечером Егоркин папа поговорил о чем-то с соседом дядей Витей, и они вдвоем потом уехали на далекий песчаный карьер.
Список совершенных Егоркиной палочкой добрых дел постоянно возрастал. Чаще всего пожелания исполнялись к утру – видимо палочка отдавала свою волшебную энергию на разные дела ночью, а потом, утомившись от работы, опять засыпала-отдыхала, накапливая энергию для новых свершений. Волшебство – это тайный процесс. Он и не должен быть виден и понимаем всем остальным миром, который, в основном, по ночам спит.
Молва об именной волшебной палочке вышла за пределы их шестиподъездной пятиэтажки и даже двух девятиэтажек, что вместе с полосой деревьев окаймляли двор по периметру и отделяли его от проезжей части дороги. Кое-где слухи об исполнении желаний проникли и дальше – за светофор, на другую сторону дороги, где находились детский сад, библиотека, школа и управленческая контора их района.
От работы палочки устранялись неисправности в детских велосипедах, в подъездах загорались новые и яркие лампочки, восстанавливались футбольные мячи, поврежденные во время дворовых матчей, а после многократных обещаний котельной вновь пустить в дома отключенную уже давно горячую воду – вдруг эта вода опять начинала журчать в квартирных трубах. Стоило Егорке потереть волшебную палочку, как наутро во дворе появлялись клумбы с цветами. В детском саду ремонтировались стульчики и шкафчики и расписывались маслом стены узнаваемыми сюжетами из детских сказок. И много чего еще происходимо вокруг и приписывалось волшебству именной палочки — как реакция на пожелания детей, соседей-взрослых из дома или со двора, высказавших те пожелания Егоркиной семье, а значит переданных потом и волшебной палочке.
И все было бы хорошо. Но вот заболел Егоркин дедушка, и его положили в больницу. Егорка очень переживал за него. Он всегда жил с дедушкой душа в душу, они понимали друг друга лучше, чем кто-либо — у них был какой-то свой внутренний мир, понятный только им обоим. Если один из них говорил, что будет ждать у «погибших кораблей» или что сегодня пойдем «летать» над машинными весами, а потом будем проходить сквозь стену, как профессор Вагнер, то второму было понятно, о чем идет речь, несмотря на недоуменные взгляды окружающих их в тот момент родственников или знакомых. Мало кто знал, что в своих играх с внуком дедушка часто пересказывал запомнившиеся с детства произведения писателя-фантаста Александра Беляева, и Егорка тоже увлекся приключениями его героев.
Мальчик перестал листать книжки с изображениями любимых кораблей – он все вечера просиживал с палочкой, пытаясь направить ее энергию на выздоровление дедушки. Но палочка не помогала – не было у нее сил на это. Заставить клетки крови работать в здоровом режиме и нести кровеносными сосудами нужную энергию к хрусталику глаза так, чтобы он создавал правильное изображение– это, вероятно, намного сложнее, чем построить песочницы, починить велосипеды или испечь вкусный торт. Дедушке становилось хуже, и мама ездила к нему в больницу каждый день. Егорка часто плакал от обиды и бессилия его волшебной палочки исполнить, как теперь ему казалось, самое главное желание – вылечить дедушку. Он думал раньше, что волшебная палочка может все. А вот теперь стал осознавать, что сказка в жизни заканчивается, и что жизнь гораздо сложнее, чем волшебство дедушкиного подарка. Значит, кто-то помогал раньше палочке. Ну и что – пусть помогал. Вот пусть бы помог и сейчас. Может это тот волшебник из волшебной страны, про которую говорил дедушка. Но Егор не мог, как дедушка, распознать волшебника среди обычных людей. Как же его найти, чтобы попросить нового волшебного раствора для палочки? Что же делать, если ее волшебной силы не хватает на то, чтобы здоровье дедушки пошло на поправку? Уже начиная терять веру в волшебство, мальчик все же продолжал тереть палочку и приговаривал: «Ну пожалуйста, это самое главное желание…»
Так продолжалось неделю. Грустная атмосфера не покидала семью. Но потом… Как-то мама вернулась из больницы со словами «Врач сказал, что кризис прошел, и можно надеяться на выздоровление…». Егорка подбежал к кроватке, выхватил из-под подушки дедушкин подарок, погладил палочку и закружился с ней в каком-то одному ему понятном танце, больше напоминающем пике истребителя. Кончик палочки светился. Пусть слабо, неярко, но мальчик отчетливо видел этот ореол мерцания. И… он сам светился и радовался – теперь он знал, что главное желание будет исполнено.
Через несколько дней к Егорке зашел Рома и попросил поколдовать с палочкой – нужна была помощь в постройке крепости. Крепость не получалась, ее стена, чуть приподнявшись над вчерашним уровнем, осыпалась снова. Постройка крепости готова была превратиться в долгострой, сравнимый с наполовину возведенным домом, потерявшим финансирование и торчавшим многолетним позором для их района перед самым входом на стадион. Выслушав Рому, Егор сказал : «Ты знаешь, Рома, мой дедушка поправился. Его завтра выпишут из больницы. Я попрошу его — он поможет построить крепость. И папа поможет. А палочка? Я не буду расходовать ее волшебство на это дело. Буду беречь ее волшебную силу для…». Мальчик как-то не по-детски задумался и произнес: «… а вдруг еще кто-нибудь заболеет».
Березовая история.
Олег никогда не любил ночь. Даже в молодости, когда казалось бы еще нет никаких проблем со здоровьем, и организм свободно переносит нагрузки в любое время суток. А сейчас, когда сорок с “хвостиком” были позади, он всегда к ночи чувствовал какое-то напряжение, которое никак не мог трактовать усталостью или, наоборот, приливом сил. И хотя мозг при этом работал ясно (а Олег по своему складу был скорее всего “совой”, образ которой выработался еще в студенческие или даже школьные годы), он не любил такого внутреннего возбуждения, так как подспудно всегда ожидал возможность его выхода наружу и отсутствие при этом контроля над собой. В молодости Олег много ездил, и ночь в дороге, поезде или даже на вершине горы его совсем не смущала, если при этом он уставал физически. Усталость всегда помогала преодолеть нелюбимое время суток.
В этой поездке Олегу не пришлось выбирать какой-либо поезд или время отправления. На этой холодной станции с зимним ночным пейзажем, открывающимся почти сразу же за привокзальным перроном, останавливался только один скорый поезд. В результате, где-то после двенадцати Олег вошел в темноту девятого купе спящего вагона и, растянувшись на верхней полке, мгновенно провалился в сон. Возможно, мозг продолжал работать, перебирая впечатления прошедшего дня или даже отдельных событий всей прошлой жизни. Наверное, кровь еще разносила свою информацию к нейронам, по-прежнему возбуждая их окончания. Картины и образы, рожденные во сне, уносили его в далекий небольшой город. Ему вспомнилась невысокая, с серо-голубыми глазами девушка, с которой он учился в одной школе. Але нравилось, когда Олег называл ее Аленкой – голос его при этом звучал как-то по-особенному мягко. После окончания школы одноклассники разъезжались по стране, выбирая свои институты и предполагая сохранить дружбу и прежние отношения. Память Олега не исследовала в эту ночь те дороги, что открывались тогда перед ним, Аленкой и их школьными друзьями после выпускного бала. Она почему-то упорно возвращала его назад примерно еще на месяц, что предшествовал формальному окончанию их детства. Но кто может точно сказать, когда и как оно заканчивается — это детство? Олег и Аля дружили уже три года, еще с того времени, когда познакомились в молодежном спортивном лагере на берегу моря. После лагеря они иногда встречались, хотя учились в разных школах. Ни он, ни она тогда еще не понимали, что между ними есть. Через год Аленка перешла в его школу, и Олегу казалось, что это было сделано ради него, а не для улучшения знаний, как говорила ее мама. Эти последние два года школы и исходная детская дружба — возможно естественные причины для того, чтобы на пороге юности можно было сказать “люблю” и ощутить первый поцелуй неумелых губ. Вот так и объяснялись возле батареи-радиатора в подъезде с мокрыми варежками, когда согнутые костяшки замерзших пальцев после хождений по морозным и снежным улицам согревали дыханием в ладонях друг друга. Были и слезы-льдинки на застывших ресницах при ссоре или радостные искорки в глубине этих пристальных глаз при мире и понимании… Но не к этому возвращала Олега в ночном поезде его воспаленная память. Она “откручивала” время к тому дню, что называют “Последний звонок”. Именно в тот вечер Олег и Аля оказались вдвоем за городом, как потом стали говорить, — на даче, возле домика в садах-огородах. Это здесь они посадили дерево, ту их общую березу, предполагая, что у них еще будет в жизни так много общего. Они не заглядывали далеко вперед, просто им было хорошо вместе. Аленке нравился уютный садовый домик ее родителей, и она, строя какие-то далекие планы, предполагала даже, что Олег будет писать в этом домике свою диссертацию. Тогда она еще не могла предположить, что их у него будет даже две. Конечно, Аля верила, что Олег станет ученым, конечно, хотела быть всегда с ним. В письмах к нему, рассуждая о чем-то далеком, писала : “… может быть и наше с тобой счастье.” Это “может быть” перешло потом в “могло быть”. Но тогда возле садового домика Олег и Аля не предполагали, что их “может…” перейдет в “могло…”, так и оставшись нереализованным на временных ветвях связи настоящего с прошлым и будущим.
“У нас не было ключа от домика, и Олег проник в дом через лаз под крыльцом, а затем открыл дверь изнутри. В домике было холодно, мы подбрасывали дрова в небольшую печку, но долго не могли согреться…” — эти слова не были произнесены во сне, они не были также донесены до сознания Олега “кинолентой” его памяти. Олег вдруг отчетливо понял, что не спит и слышит эти слова из уст женщины-попутчицы, негромко говорящей еще с одним пассажиром их купе. Было три часа ночи. Поезд отходил от какой-то станции. Слабый свет привокзальных фонарей пробивался сквозь щель между занавесками и вдруг узкой полосой выхватил давно забытый изгиб переносицы и вздернутые кончики бровей. “О боже! Неужели это она? Зачем? В этом поезде и в одном купе со мной ?” — Олег обессилено закрыл глаза, не понимая, что было во сне, а что наяву. Как же можно воспринимать судьбу, если она разъединяет почти на четверть века, а потом, словно спохватившись, подводит опять друг к другу на расстояние одного-двух метров? Аля не знала, что только вагонная полка отделяет ее от того, с кем была в тот день в садовом домике и с кем предполагала построить свое будущее счастье. Алевтина Петровна жила с мужем и дочерью в столице, но сейчас ехала в город своего детства. Попутчицей в купе оказалась внимательная пожилая женщина, и именно ей Аля и поведала свою историю, смутно желая рассеять те воспоминания, что нахлынули на нее в этой поездке. Атмосфера поезда и присутствие в купе старушки-попутчицы располагали к такой исповеди. Две женщины были как бы одни в этой ночной беседе. Третьим пассажиром в купе был мужчина, который вошел на промежуточной станции и сейчас спал на верхней полке, нисколько не мешая их разговору. “…Олег и Аля не включали свет в домике, и только искры потрескивающих дров слабо освещали сквозь полуоткрытую заслонку кровать в комнате”. Олег целовал девушку в щеки, лоб, поглаживая одновременно завитки волос возле ушей и заглядывая в ее бездонные глаза. Аля раскрывала губы навстречу, каждый раз пытаясь поймать его поцелуи. Они никогда не делали ЭТО. Им всегда было достаточно только взаимных ласк и поцелуев — они не стремились ни к какой другой близости. Аля была в брюках и кофточке, которая в объятиях Олега сдвинулась, растянув петли верхних пуговиц. Олег осыпал подбородок и шею Али сериями поцелуев, и при одной из таких “очередей” у Али на кофточке расстегнулись верхние пуговицы, и рука Олега интуитивно соскользнула к ней подмышку, то ли пытаясь поправить раскрывшуюся на груди кофточку, то ли, наоборот, желая покрепче прижать к себе девушку. В этом скольжении руки ладонь Олега задела лифчик Аленки и на мгновение ощутила прикосновение правой груди, которая, как ему показалась, упруго рванулась навстречу. Оба задыхались в своих поцелуях — их им все равно не хватало”. “ Стало жарко. То ли от печки, прогревшей комнату, то ли от взаимных объятий. Мне захотелось все с себя сбросить и залезть под прохладное одеяло. Кажется, мы оба решились пойти на ЭТО.” — последние слова Алевтина Петровна произнесла слабым шепотом, отведя взгляд от своей собеседницы и с некоторым смущением опустив ресницы. Она уже не чувствовала, все ли произносит вслух из того, что всколыхнулось в ее воспоминаниях. Не знал этого и Олег, у которого в этом ночном поезде слух, сознание и сон вдруг слились в единое целое. Казалась, сама судьба, установив этот “невидимый мост” между верхней и нижней полками девятого купе, за счет какого-то неизвестного поля мгновенно доставляла от Алевтины Петровны даже невысказанные слова в сознание Олега…
…Садовый домик и юноша с девушкой, еще не окончившие среднюю школу. И ЭТО случилось в их едином порыве. Для каждого из них – в первый раз… Позади последний звонок – впереди выпускной бал. А двое уже вступили во взрослую жизнь. Первая любовь – первая кровь… “Был момент, когда и я, и он знали, что ЭТО будет — и уже ничто не могло остановить нас”, — губы Алевтины Петровны слегка возмущали тишину ночного купе. — “Я чувствовала у Олега огромное желание обладать мною в тот момент, и до конца… Наверное, и я хотела того же, раз не останавливала его, а только стонала: Олежка, Олежка…” Олег не боялся, что у него не получится, но волновался страшно и опасался, что ей будет больно, неприятно, поэтому скорее пытался понять любое движение девушки, чем прислушивался к своим чувствам … Все получилось хорошо — они помогали друг другу в этой их первой такой безграничной близости. “Олежка, сюда… тихонько только…” — шептала Аля, откинув голову на край подушки и скользя руками к его животу. Олег, слегка сжимая ее за талию, ловил движения девушки и “шел” ей навстречу … Когда все свершилось, обоим вдруг стало страшно, и они молчали. Олег мягко касался губами ее груди. Аленка была вся в слезах, как ей казалось, от счастья. Она уже не помнила о тех мгновениях боли, через которую прошла несколько минут назад…
…Олег заворочался на верхней полке и вдруг начал кашлять. Спазм сдавил грудь. Разговор в купе затих. Женщины ждали, когда мужчина на верхней полке успокоится. Олег приподнялся. Он не мог дышать. И вообще выносить все это. Он уже знал, что дальше может быть сказано с нижней полки. Он чувствовал каждый импульс своего возбужденного сознания. Олег быстро спустился вниз и, не включая свет, выскочил в коридор, пока женщины не успели его о чем-нибудь спросить. Прохлада тамбура успокоила дыхание, и кашель прошел. В висках стучала кровь, и Олегу казалось, что монолог из девятого купе, по-прежнему, впечатывает в его мозг слова: “… нас уже хотели искать. Мама беспокоилась, что мы поздно вернулись в тот вечер… К экзаменам мы готовились вместе — Олег, как всегда, все сдал на пять… Был выпускной вечер — такой нежный и хороший. Мы были среди всех, но вдвоем, и ни разу не вспоминали садовый домик… Потом — мы поступили в разные институты и… “разошлись” на первом же курсе. Это я была виновата, что мы поссорились тогда, когда я приехала в его институт (но не к нему) и случайно столкнулась с Олегом на выходе из столовой. Может быть, надо было сразу заглянуть к нему в общежитие (приезжала же раньше всегда прямо к нему…)? А так получилась случайная встреча – вроде бы рядом, но … не вместе. Что-то в нас (во мне?) тогда произошло. Я была нервной и уже носила в себе его ребенка, но … он не родился. Это уже все было потом, когда я перестала приезжать к Олегу. Он, однако, еще часто приезжал в мой институт, ко мне в общежитие, искал меня, но я избегала этих встреч. Все было как-то не так, неправильно…”
Олег, стоя в тамбуре, вдруг снова стал задыхаться. Он открыл дверь, и волна упругого встречного воздуха слегка охладила воспаленный лоб. В висках, по-прежнему, пульсировала кровь и, казалось, доносила до сознания невысказанные вопросы: “Ну как же так, Аленка? Зачем же мы повстречались, Аленка, в этом поезде через столько лет? И ..ты никогда и ничего не говорила о ребенке.“ Олег с тяжелым взглядом смотрел в проем открытой двери на мелькающие зимние деревья и светлеющий над ними кусочек неба начинающегося рассвета. Не в силах выдержать все это (и уносясь мыслями куда-то к садовому домику и одинокой березе вблизи него), он шагнул туда… навстречу своему нерожденному первенцу.
…Днем, когда поезд стоял на большой разъездной станции в ожидании смены локомотива, представитель органов — лейтенант Фатеев задавал вопросы двум женщинам об их ушедшем пассажире-попутчике. “Была ночь. Мы даже не заметили, как он выглядит. Так быстро он вышел в коридор и исчез,”- Елена Андреевна старалась вложить в свой голос всю возможную долю участия и желание помочь милиционеру. Сняв с верхней полки мужскую куртку, лейтенант выложил из ее карманов на стол все, что там было: портмоне, блокнот, расческу, две шариковых ручки, связку ключей и носовой платок. Из блокнота, уткнувшего свои страницы в ключи, выскользнула фотокарточка и, не задержавшись на гладком ребре столика, упала на пол. Елена Андреевна подняла ее и, разглядывая снимок, развернула его лицевой стороной к Алевтине Петровне, заметив при этом: “ Какая красивая девушка! И взгляд похож на Ваш.” Что-то оборвалось внутри у Али, когда она, судорожно схватив снимок, устремила взгляд в глаза той, что с ласковым прищуром и как бы в пол-оборота смотрела десятиклассницей на окружающий мир. Перевернув карточку и взглянув на надпись, Алевтина Петровна вдруг стала заваливаться на бок; сердце останавливалось, а губы, казалось, продолжали шептать прочитанное: “Олежке на память от Аленки…”
На самом деле, Олег пережил Алю, но не намного, хотя и боролся за жизнь, которую оборвал чей-то нож, с которым и нашли Олега на автобусной остановке центральной площади провинциального городка. Олег не смог объяснить, что с ним произошло в ту ночь – в больнице он не приходил в себя, хотя Елене Андреевне, приехавшей один раз к нему и положившей на тумбочку у кровати ту самую фотокарточку с надписью Али, казалось, что он улыбается и что-то досказывает из той истории, что она слышала из уст Алевтины Петровны. Олег не прыгнул – он метался по вагонам ночного состава, и были свидетели, которые потом говорили, что он вышел на одной из станций. Его видели на вокзале и в городе, и, хотя сначала обнаружили подозрительных лиц, что встречались в ту ночь на пути Олега, точно установить происшедшее не удалось, следствие прекратили, и зло осталось безнаказанным. Через несколько лет дочь Алевтины Петровны Лера выйдет замуж за бизнесмена, и тот построит на месте старого садового домика коттедж. Дочку Лера назовет именем своей мамы, и, подрастая, Аля все больше будет походить на Аленку из прошлого. Береза сильно вытянулась за прошедшие десятки лет, и ее… спилят, как не вписывающуюся в новую планировку вокруг большого особняка. Елена Андреевна могла бы рассказать Лере о последнем звонке ее мамы-Аленки, но они никогда не встречались, да и старушка умерла к тому времени, когда начали возводить коттедж. Снимок десятиклассницы попадет из больницы, где лежал Олег, к медсестре, работавшей там, а потом займет место в альбомах старых семейных фотографий. Когда сын медсестры Максим обнаружит эту фотокарточку, то уже не сможет забыть глаза школьницы из прошлого, и будет хранить Аленкино фото у себя, как когда-то она сама хранила фотографии первых советских киноартистов. Максим закончит Лондонский университет, и, уже потом, работая во Франции, поедет однажды в Бретань, где и встретит русскую девушку Алю со знакомо-вздернутыми кончиками бровей над взирающими на мир серо-голубыми глазами. Аля жила за границей после развода мамы с отцом. Лера ничего не знала о хранимой Максимом фотокарточке школьницы из прошлого, а он, стыдясь своей детской влюбленности в девочку с фотокарточки, никогда не покажет ее будущей теще. Максим чувствовал, что сходство Али с фото-Аленкой не является случайным совпадением. Но он никогда никому об этом не говорил, как бы не желая разгадки тайны фотоснимка. Ему казалось, что это может осложнить как-то будущую жизнь. Такой уж он был человек, и так ему было удобней жить. Отец Али после ее свадьбы с Максимом продолжал жить в своем коттедже, к западу от которого только остатки березового пня могли напомнить кому-то о чьих-то чудесных школьных годах. Но бывший муж Леры, хотя и помнил старый садовый домик, не знал истории о последнем звонке и о той славной первой любви, через которую прошла бабушка его дочери. Вот так ЭТО было. Однако тайна снимка, которой так боялся Максим, не канула в Лету. Благодаря записям Елены Андреевны история фото-Аленки, пусть не раскроет всех своих деталей, но все-таки дойдет до потомков.
Он хотел съездить на свою могилу.
Здесь земля с отенком красным –
Впитала пролитую кровь.
Сталинград отстроен вновь –
Город светлый, новый, ясный.
У Волги павших помнит вся страна –
На могилах братских имена.
А он ведь выжил и не знал,
Что «похоронен» там, где воевал.
Сталинградская битва известна всему миру. Город на Волге был символом для всей страны. В конце августа 42-го город многократно бомбили и атаковали фашисты. За 200 дней битвы был проявлен героизм, какого нигде больше в мире не было. И город выстоял, и наступил перелом в войне…
Константин летом 42-го только закончил школу – и сразу на войну. Он воевал на Сталинградском фронте. Костя прошел несколько месяцев подготовки в пехотно-минометной школе. Многие военные училища в войну были эвакуированы вглубь страны. Пехотно-минометное училище тогда располагалось под Арзамасом. После ускоренной подготовки выпускникам присваивали звание сержанта, а документы на лейтенантское звание ходили еще долго в военных инстанциях. Лейтенантские погоны Константина «добрались» к нему не скоро – в середине 43-го. Под Сталинградом Костя командовал взводом. Он был связистом. Воевал и его отец, но на другом фронте. Отца Кости призвали уже в сентябре 42-го – в возрасте 49 лет. Всей семье довелось испытать войны. В деревне осталась мать с младшей дочкой-школьницей. Трое старших братьев Кости служили в армии еще до начала войны, а потом воевали на ее фронтах с первых же дней. Питание у Кости при подготовке под Арзамасом было плохое. Когда мать узнала, что сын голодает в лейтенантской школе, она принесла ему мешок сухарей – шла неделю пешком из Мордовии к нему в Горьковскую область.
Потом Константин воевал в той местности, которую местные жители называли до войны просто «бугор». В дни обороны Сталинграда это был стратегически важный холм. Во всех военных документах его именовали как «Высота 102». Мамаевым курганом его назвали после войны. Битва за него длилась 135 суток – он был весь изрыт бомбами и минами. Возвышаясь над центральной частью города, Мамаев курган был важнейшим звеном в обороне Сталинградского фронта. Кто контролировал вершину кургана, тот мог контролировать город, а также переправу через Волгу. Там Константин и получил тяжелое ранение в легкое. Сначала его сочли убитым – он был без сознания. Но его все-таки вынесли с поля боя сан-инструкторы. И он не мог уже потом выяснить имена своих спасительниц. Их было много – тех героинь, воевавших и спасавших раненых под Сталинградом. Одной из известных таких девушек была Гуля (Марионелла) Королева – она погибла геройски под Сталинградом. После войны Костя прочтет роман о Гуле Королевой («Четвертая высота») — Гуля до войны была киноактирисой: начала сниматься с трех лет и создала замечательные образы в довоенных кинолентах.
По завершении Сталинградской битвы на Мамаевом кургане хоронили десятки тысяч погибших. И холм стал настоящим курганом, то есть местом захоронения. До конца 50-х он оставался почти в прежнем — искалеченном войной виде, но потом там построили памятник- мемориал.
…Списками погибших занимались военкоматы – они же рассылали «похоронки» в места призыва. Пришла «похоронка» и на Костю — к его матери в деревню. Но сообщение о гибели отстало на 1 день от письма из госпиталя – когда Костя пришел в сознание, сразу отправили письмо на родину. Какое было счастье для матери, что письмо из госпиталя пришло раньше «похоронки», и что Костя остался жив. К концу 42-го она знала также, что и муж ее был тяжело ранен при выходе его части из окружения под Киевом. После госпиталя, летом 43-го Константин приедет в деревню повидаться с мамой перед новой отправкой на фронт. Потом, когда война уже шла на территории Пруссии, Костин взвод будет с осторожностью обходить дома местных жителей – там оставлялись отравленные продукты и вода и минировались подходы. Случались и гибели наших солдат в тех домах.
После войны Константин закончил юридический институт, работал председателем колхоза, был судьей, а потом и прокурором в Ульяновской области. Он купил сруб-избу и перевез дом в село к отцу с матерью. Тот дом был собран и отстроен для жилья в самом конце 50-х. Шла мирная жизнь, и у Кости с женой уже подрастали две дочки. В те годы он не любил говорить о войне…
Списки погибших под Сталинградом перепроверялись после создания мемориала, а следопыты и пионеры вели поиск родных и близких погибших. Так и Костя узнал из их сообщения в Мордовию, что он «похоронен» в братской могиле.
От прежних ран здоровье со временем слабело. В больнице он часто вспоминал Сталинград и бои за ту высоту. Тогда он и принял решение о необходимости съездить на ту могилу. Но уже было не суждено. Он не успел. Уже не хватило сил. В палате он вспоминал бои своего взвода – под Сталинградом и после… Своего ординарца-казаха… Как спали на елках… Как ели конину в голодное время… Польшу и Германию, Катовице и Кенигсберг. Отравленное вино, что подносили поляки русским солдатам. Обстрел со всех сторон, когда головы поднять нельзя и было только одно желание – слиться с землей. И генерала армии И.Д.Черняховского, который был смертельно ранен 18 февраля 1945 года в районе г.Мельзак, в Восточной Пруссии, когда выехал на левый фланг фронта проверить подготовку частей… Войска Черняховского тогда пробивались к Кенигсбергу…
Вспоминал Костя и деревню Ивановку под Сталинградом, где он и был «похоронен»…
…И родное село в Мордовии с его колхозом, распавшимся к весне 32-го. После первого распада того колхоза случился голодный год…. А в колхоз загоняли насильно, отбирая скотину. Выйти из колхоза и забрать свою скотину было сложно. Костина семья была многодетная, и они пострадали от этих переделок… Немного хлеба давали детям в школе, где они занимались. Тогда школа у Кости находилась в поповском доме.
Мы будем помнить его и все то, что ему довелось испытать в войну… Он хотел сзъездить в Сталинград и найти «свою» могилу… Он умер в 2002 году в Саранске.
Проза @ ЖУРНАЛ ЛИТЕРАТУРНОЙ КРИТИКИ И СЛОВЕСНОСТИ декабрь 2011