Борис УГЛИЦКИХ (Краснотурьинск, Свердловская обл.)
Кратко об авторе: Борис Алексеевич Углицких (Борис Борчанинов – псевдоним). Подполковник МВД в отставке. Автор стихотворного сборника и художественно-исторического очерка о родном уральском крае.
Постоянный автор журнала.
В №4 «ЖЛКиСа»(2011) была опубликована одна из самых значительных, по мнению редакции «ЖЛКиС», работ, посвященных проблеме переселенных народов в нашей стране — эссе «Немцы Поволжья. Реквием по Республике», в №5 того же года — рассказ «Закон природы».
В июле 2011 года в «ЖЛКиС» размещаются отрывки из романа Б.Углицких «Желтый кот с голубыми глазами», а в феврале 2012 — остропублицистическая статья «Туманные горизонты демократии».
В сентябрьском номере «ЖЛКиС» (2012) опубликован отрывок из романа «КЭШ».,
В последних номерах ЖЛКиСа были опубликованы публицистическая статья «Плевелы и раздоры» и рассказ «Слепой дождь».
В мартовском номере журнала (2013) вниманию читателей представлено оригинальное эссе, посвященное памяти и судьбе одного из самых загадочных явлений нашей литературы и истории — писателе-декабристе Александре Бестужеве-Марлинском «Неистовый всадник мятежного времени»
В сентябре 2013 опубликован рассказ «Житейское дело».
В декабре 2013 опубликована очередная литературоведческая работа Бориса Алексеевича о А.К.Гладкове, авторе знаменитой пьесы «Давным-давно»
ВЕЧНО ТЛЕЮЩИЙ ПЛАМЕНЬ НАДЕЖДЫ
(Юбилейные и не очень заметки о поэте – Михаиле Светлове-Шейнкмане; 1903 – 1964)
«…Не меняюсь я, и к бессмертью
Я на цыпочках подошел»
М.Светлов
- Откуда у хлопца испанская грусть?
Каверзная эта штука – культурное наследие…Тем более, национальное, исконно свое, выстраданное, милое сердцу своими щемящими нотками духовного сопричастия…
Каверзная – потому что соотносим мы с этим понятием до обидного разные представления об этом предмете. У нас никак не могут прийти к согласию наши оценки древнерусской словесности. Мы склонны к переосмыслению и дореволюционной, и советской литературы. Мы утонули в спорах о нужности всего того, что, по нашему мнению, можно заподозрить в связях с идеологической конъюнктурой.
А в это время молодая словесность, прямая и не шибко деликатная, дерзко теснит ту привычно-знакомую, сродненную с нашими душами классику, с какой мы еще продолжаем жить. Что знает наша молодежь о русской поэзии? Смею предположить, что только на уровне нашей и без того убогой школьной программы. Если ребята-школьники понятия не имеют о русских поэтах, признанных мировым литературным сообществом, например, о В. Набокове, В. Брюсове, Б. Пастернаке, И. Бродском, А. Вознесенском, Е. Евтушенко, то что они могут знать о других наших не менее талантливых поэтах?
Курьезный случай поведала недавно на страницах одной из центральных газет девушка-журналист, решившая поинтересоваться у молодых читателей московской юношеской библиотеки, носящей имя Михаила Светлова: «А кто он такой – этот Светлов?». «Политический деятель…какой-то государственный чин…космонавт», — прозвучали в ответ жизнерадостные детские голоса.
А что странного? Имя этого некогда известнейшего и любимого поэта молодежью советского периода не упоминается в последних литературных справочниках и энциклопедиях, его произведения не включены в учебные программы школ и ВУЗов. Не поют по радио его песен и не читают с эстрады стихов. Книги воспоминаний о Светлове давно стали библиографической редкостью. Всеобщая неприязнь ко всему, что навевает немодные ассоциации с комсомолом? Пренебрежение к той литературе, которая из «застойных времен»? Но Светлов никогда не принадлежал к номенклатурно-литературной элите. Его почитали и любили еще здравствующие ныне литераторы и артисты, певцы и просто обыкновенные люди. Откройте наугад томик его лирических стихов, и вы затаите дыхание от проникновенных строчек:
Живого или мертвого
Жди меня двадцать четвертого,
Двадцать третьего, двадцать пятого —
Виноватого, невиноватого.
Как природа любит живая,
Ты люби меня, не уставая…
Называй меня так, как хочешь:
Или соколом, или зябликом,
Ведь приплыл я к тебе корабликом —
Неизвестно, днем или ночью.
У кораблика в тесном трюме
Жмутся ящики воспоминаний,
И теснятся бочки раздумий,
Узнаваний, неузнаваний…
Лишь в тебе одной узнаю
Дорогую судьбу мою.
* * *
Мне неможется на рассвете,
Мне б увидеть начало дня…
Хорошо, что живут на свете
Люди, любящие меня.
Как всегда, я иду к рассвету,
И, не очень уж горячи,
Освещают мою планету
Добросовестные лучи.
И какая сегодня дата,
Для того чтоб явилась вновь
Похороненная когда-то,
Неродившаяся любовь?
Не зовут меня больше в драку, –
Я – в запасе, я – просто так,
Будто пальцы идут в атаку,
Не собравшиеся в кулак.
Тяжело мне в спокойном кресле.
Старость, вспомнить мне помоги, –
Неужели они воскресли,
Уничтоженные враги?
Неужели их сила тупая
Уничтожит мой светлый край?
Я-то, ладно, не засыпаю,
Ты, страна моя, не засыпай!
В этой бешеной круговерти
Я дорогу свою нашел,
Не меняюсь я, и к бессмертью
Я на цыпочках подошел.
Неужели годы политизации нашей культуры выдавили, стерли имена поэтов и писателей, любимых народом, классиков отечественной литературы ХХ столетия?
«Молодежь не поймет
Наших грустных усилий.
Постаревшие люди,
Быть может, поймут», —
посетовал однажды поэт, не осознавая, что «постаревшие люди» сегодня озабочены проблемами гораздо приземленными, чем «романтика боя» и «огонь батарей».
…Он пришел в литературу, как многие его сверстники: с мятежными замыслами, рвущимися наружу чувствами, жаждой высказать переполняющие душу эмоции. И судьба его, наверное, была типичной для всех литературно одаренных людей того времени.
Среди своих друзей и знакомых он не скрывал, что его настоящая фамилия – Шейнкман. Он даже порой выпячивал свои национальные особенности, шутя и каламбуря на эту тему. Родился Михаил Аркадьевич в Екатеринославе (ныне Днепропетровск) в бедной еврейской семье. В ранней автобиографии он написал коротко и иронично: «Я, Михаил Аркадьевич Светлов, родился в 1903 году 4/17 июля. Отец — буржуа, мелкий, даже очень мелкий. Он собирал 10 знакомых евреев и создавал «Акционерное общество». Акционерное общество покупало пуд гнилых груш и распродавало его пофунтно. Разница между расходом и приходом шла на мое образование. Учился в высшем начальном училище. В комсомоле работаю с 1919 г. Сейчас студент МГУ. Стихи пишу с 1917 г».
Знакомство с литературой произошло случайно: отец приволок в дом кучу классиков с тем, чтобы пустить бумагу на кульки для семечек. Юный Светлов охнул и договорился с отцом: сначала он читает, а потом родитель заворачивает. Так он приобщился к литературе. И еще любил рассказывать: «В детстве я учился у меламеда. Платили ему пять рублей. И вдруг отец узнал, что в соседнем местечке берут три. Он пришел к меламеду и сказал: «Хорошо, пять так пять. Но за эти деньги обучи его русской грамоте».
— Так я и стал, — с деланно серьезным лицом объяснял Светлов, — русским писателем.
Чтение тех «оберточных» книг побудило подростка к собственному творчеству, и Михаил Светлов, по его словам, «весь в высоких устремлениях» написал роман «Ольга Мифузорина», который, впрочем, оборвался на третьей странице. Потом увлекся стихосложением. Первое стихотворение было опубликовано в 1917 году в газете «Голос солдата». Гонорар был таким неожиданным, что запомнился на всю жизнь, потому что на полученные деньги была куплена буханка белого хлеба, которая под бурное ликование домочадцев была тут же торжественно водружена на семейный стол.
В 1923 году окрыленный первыми литературными успехами юноша вместе со своими екатеринославскими друзьями Михаилом Голодным и Александром Ясным (естественно, у друзей тоже появились свои псевдонимы) переезжает в Москву, где селится в молодежном общежитии на Покровке. Потом были – рабфак, университет, Высший литературно-художественный институт имени Брюсова. И первые книги – «Рельсы» и «Ночные встречи» («Сегодня больному паровозу/ В депо починили лапу»; «Время не то пошло теперь,/ Прямо шагать нельзя,/ И для того, чтоб открыть дверь,/ Надо пропуск взять…») Все это были пробы пера. Он искал свой стиль осторожно. Не примыкал ни к каким группам и «студиям». Не пытался никому подражать… «Приговор прозвучал, /Мандолина поет/ И труба, как палач/Наклонилась над ней…/ Выпьем, что ли, друзья, /За семнадцатый год, /За оружие наше, за наших коней!..»
…На Первом съезде писателей в 1934 году Николай Бухарин вдруг неожиданно для аудитории заявил: «Конечно, Светлов очень хороший советский поэт, но можно ли его сравнивать с Гейне?.. Он, как и многие наши поэты, еще провинциален, широта его умственных горизонтов и высота мастерства не идут ни в какое сравнение с аналогичными свойствами творца «Книги песен»…»
И, удивительное дело, зал отнюдь не был шокирован таким странным сравнением тогдашнего «любимца партии». Дело в том, что к тому времени Михаил Светлов уже был повсеместно известен, как автор сверхзнаменитой «Гренады». Это стихотворение было напечатано в «Комсомольской правде» 29 августа 1926 года и сразу прославило Светлова. Даже М. Цветаева написала Б. Пастернаку из Парижа: «Передай Светлову, что его «Гренада» – мой любимый (чуть не сказала лучший) стих». Любопытно, что дальше она написала так: «…у Есенина таких стихов нет, но ему об этом не говорите, а то обидится).
Мы ехали шагом,
Мы мчались в боях.
И «Яблочко»-песню
Держали в зубах.
Ах, песенку эту
Доныне хранит
Трава молодая –
Степной малахит…
Позднее Светлов так рассказывал историю создания «Гренады»: мол, шел по Тверской и увидел вывеску «Гостиница Гренада». Вдруг ни с того, ни с сего «появилась шальная мысль: дай, напишу какую-нибудь серенаду». Серенада, в конечном счете, переросла в балладу в духе «перманентной революции» Льва Троцкого. Очень была заманчивой идея 20-х годов: устроить мировую революцию, изгнать капитал и утвердить победу рабочих и крестьян. Отсюда и появилась у украинского хлопца «испанская грусть»…
«Гренада» стала пиком творчества Михаила Светлова. Сам он в своей мягкой иронической манере говорил: «Есть стихи-офицеры, стихи-генералы. Порой попадается стихотворение-маршал. У меня такой маршал – «Гренада». Правда, уже довольно дряхлый. Ему пора на пенсию. Но он пока не уходит…»
Но вернемся к словам Н. Бухарина, сказанным на большом писательском форуме. Откуда взялось сравнение с Генрихом Гейне? Оказывается Светлов позволил себе в одном из своих стихотворений (опубликованном все в той же «Комсомольской правде») разговаривать с Гейне (разговаривал же В. Маяковский с А. Пушкиным). Владимир Владимирович не очень одобрил разговор Михаила Аркадьевича с мэтром мировой поэзии и назвал Светлова (на одном из своих публичном выступлении) «гейнеобразным евреем». На видение Гейне Светлову живо откликнулся и знаменитый пародист того времени Александр Архангельский:
«…Присядьте, прошу вас, на эту тахту,
Стихи и поэмы сейчас вам прочту!.. –
Гляжу я на гостя, — он бел, как стена,
И с ужасом шепчет: — Спасибо, не на… –
Да, Гейне воскликнул: — Товарищ Светлов!
Не надо, не надо, не надо стихов!»
…Зал шокирован не был, но такое оригинальное порицание от партийного босса только добавило популярности вобщем-то не очень обласканного властью литератора.
А тут как раз появляется «Каховка», написанная в 1935 году и положенная на музыку Исааком Дунаевским.
Ты помнишь, товарищ, как вместе сражались,
Как нас обнимала гроза?
Тогда нам обоим сквозь дым улыбались
Ее голубые глаза…
Но это был, к сожалению, пик творческой активности Светлова. Все последующие годы Муза его посещает мало и неохотно. Перед войной, да и в послевоенные годы он писал не так ярко и интересно, как в двадцатые. Не совсем успешными были его занятия драматургией: пьесы «Глубокая провинция», «Сказка», «Двадцать лет спустя» прошли в постановках не замеченные зрителем и никак не отмеченные критикой. Впрочем, «Глубокая провинция» критикой все же отмечена была. Главная газета страны «Правда» откликнулась на постановку такой репликой, что Светлов, по свидетельству друзей, тут же начал «сушить сухари». К счастью, тогда (как и в последующие случаи) все обошлось…
Михаил Аркадьевич на какое-то время увлекается переводами (по его словам, «не важно какими – туркменскими, литовскими, грузинскими, украинскими, белорусскими…»). Он с головой уходит в преподавательскую работу, его яркие лекции в Литературном институте стали для многих будущих литераторов ориентиром в творческих исканиях («В поэзию нужно входить, как мусульманин в мечеть, предварительно сняв обувь». «Стихи должны обладать инфекционным свойством – заражать читателей» – из высказываний Светлова на одном из поэтических семинаров).
Лишь однажды в позднем творчестве Светлова вновь блеснула изумрудинка его поэтического слова.
Стихотворением «Итальянец», которое появилось на страницах центральной прессы в1943 году (во время войны Светлов был политработником, писал очерки, стихи, военные корреспонденции) он снова напомнил почитателям своего таланта о себе:
Молодой уроженец Неаполя!
Что оставил в России ты на поле?
Почему ты не мог быть счастливым
Над родным знаменитым заливом?
Я, убивший тебя под Моздоком,
Так мечтал о вулкане далеком!
Как я грезил на волжском приволье
Хоть разок прокатиться в гондоле!
Кстати, на фронт Михаил Аркадьевич уходил добровольцем, так как по состоянию здоровья от службы в армии был освобожден. Работа военного корреспондента, конечно же, не шла в сравнение со службой в боевых частях. Но фамилия майора Светлов то и дело попадал в сообщения фронтовых газет: «Майор Светлов с взводом разведчиков взял в плен группу немецких солдат», «Майор Светлов с честью выполнил боевую задачу, проникнув в расположение окруженной врагом части и вернувшись с ценным боевым донесением». Именно после того случая и родилась байка о том, что на вопрос командира батальона: «Как вам удалось преодолеть полосу, простреливаемую насквозь? Там ведь головы нельзя было поднять…» Светлов, улыбнувшись, ответил: «Можно, товарищ комбат,…отдельно от туловища».
Больше поэтических вершин у Светлова и не было. Основной массив замечательных и хороших стихов пришелся на 20-е годы. Это – «Рабфаковке», «Старая Русь», «Дон-Кихот», когда поэт мог быть лирически раскованным, ироничным и веселым.
Годы многих веков
Надо мной цепенеют.
Это так тяжело.
Если прожил балуясь…
Я один —
Я оставил свою Дульцинею…
Даже друзья «светлого» поэта не могли понять причин изменений в его стихотворном творчестве. В 30-е годы у Светлова пошли стихи натужные, без нерва и драйва.
- Овации для «рыбьих слов»
И тут надо сказать об отношении Светлова к советской власти, к «Софье Власьевне», как он называл ее в узком кругу. Он с юности безоглядно верил в заявленные революцией «светлые дали», но жизнь безжалостно оборвала крылья его мечтам. У него все чаще и в стихах, и в разговорах с друзьями проскальзывает горечь, что «ничего не получилось», «не сбылось», а иногда и просто обреченное, «что обманули».
«Я его помню непьющим, радующимся славе, – писал в мемуарах Семен Липкин. – Его опустошил разгром оппозиции. Он сочувствовал Троцкому, был не подготовлен к имперским жестокостям. Все комсомольские поэты первого поколения, как и весь тогдашний комсомол, были обворожены Троцким… Безыменский гордо заявлял: «Я грудь распахну по-матросски… и крикну: «Да здравствует Троцкий!»
Льва Троцкого изгнали из страны, а затем подло убили. Есенин и Маяковский сами ушли из жизни. Многих поэтов и писателей поставили к стенке. И кто выжил в условиях «большого террора»? В основном конформисты, к каким литературная элита относила и Светлова. Никто, ведь, не мог не знать тех сказанных поэтом в большом кругу людей слов в ответ на подстрекательски заданный вопрос о том, за что он так слишком любит советскую власть? «А кого ж мне любить? Бельгийскую власть, что ли?».
Но Светлов никогда конформистом не был. Для многих исследователей творчества поэта вопрос о том, почему Михаил Аркадьевич не попал под каток лихо прокатившейся по судьбам миллионов людей репрессивной машины НКВД так и остался необъяснимой загадкой. Он никогда не скрывал своего отношения к политическому укладу страны. Он не только вслух (и при стечении посторонних людей) откровенно высказывал свои мысли, но и пытался действовать (?!) против некоторых устоявшихся политизированных догм.
Вот, например, что о нем пишет чиновный служака в докладной записке, чудом дошедшей до наших дней:
«Светлов (Шейнсман) Михаил Аркадьевич, 1903 года рождения, исключен из ВЛКСМ как активный троцкист.
Адрес: пр. МХАТ, дом № 2.
Светлов в 1927 году входил в троцкистскую группу М.Голодного – Уткина – Меклера, вместе с которыми выпустил нелегальную троцкистскую газету «Коммунист», приуроченную к 7 ноября 1927 года. В этой газете были напечатаны контрреволюционные стихи Светлова «Баллада о свистунах» и друг[ие].
Нелегальная типография, где была отпечатана эта газета, была организована на квартире у Светлова.
Вместе с Дементьевым и М.Голодным в период 1927–1928 гг. Светлов ездил в Харьков на организацию вечеров, сбор с которых шел на нужды троцкистского нелегального Красного креста.
Свои троцкистские связи М.Светлов сохранял и в дальнейшем.
В 1933 году Светлов, используя свои связи с предательскими элементами из работников ОГПУ, содействовал улучшению положения находившегося в ссылке троцкиста-террориста Меклера и продолжал встречаться с ним после освобождения Меклера из ссылки.
Помимо этого зафиксированы связи Светлова с троцкистами Борисовым, Абрамским, Ахматовым, Ножницким, Мирошниковым и друг[ими].
Семьям арестованных троцкистов Светлов оказывал материальную поддержку.
Участие Светлова в троцкистской организации подтверждается также показаниями террориста Шора.
В литературной среде Светлов систематически ведет антисоветскую агитацию.
В 1934 году по поводу съезда советских писателей Светлов говорил: «Чепуха, ерунда. Созовут со всех концов Союза сотню, другую идиотов и начнут тягучую бузу. Им будут говорить рыбьи слова, а они хлопать. Ничего свежего от будущего союза, кроме пошлой официальщины, ждать нечего».
В 1935 году, на бюро секции Союза сов[етских] писателей при обсуждении кандидатур писателей на поездку за границу Светлов выступил с озлобленной антисоветской речью, доказывая, что в СССР «хотя и объявлена демократия, а никакой демократии нет, всюду назначенство» и т.д.
В декабре 1936 г. Светлов распространил антисоветское четверостишье по поводу приезда в СССР писателя Лиона Фейхтвангера.
Антисоветские настроения М.Светлова резко обострились за последний год.
По поводу репрессий в отношении врагов народа Светлов говорил: «Что творится? Ведь всех берут, буквально всех. Делается что-то страшное. Аресты приняли гиперболические размеры. Наркомы и зам[естители] наркомов переселились на Лубянку. Но что смешно и трагично – это то, что мы ходим среди этих событий, ровно ничего не понимая. Зачем это, к чему? Чего они так испугались? Ведь никто не может ответить на этот вопрос. Я только понимаю, что произошла смена эпохи, что мы уже живем в новой эпохе, что мы лишь жалкие остатки той умершей эпохи, что прежней партии уже нет, есть новая партия, с новыми людьми. Нас сменили. Но что это за новая эпоха, для чего нас сменили, и кто те, кто нам на смену пришли, я ей-ей не знаю и не понимаю».
В антисоветском духе Светлов высказывался и о процессе над участниками право-троцкистского блока: «Это не процесс, а организованные убийства, а чего, впрочем, можно от них ожидать? Коммунистической партии уже нет, она переродилась, ничего общего с пролетариатом она не имеет.
Почему мы провалились? Зиновьев и Каменев со своей теорией двурушничества запутались, ведь был момент, когда можно было выступать в открытую».
Приводим высказывания Светлова, относящиеся к концу июля с.г.: «Красную книжечку коммуниста, партбилет превратили в хлебную карточку. Ведь человек шел в партию идейно, ради идеи. А теперь он остается в партии ради хлеба. Мне говорят прекрасные члены партии с 1919 года, что они не хотят быть в партии, что они тяготятся, что пребывание в партии превратилось в тягость, что там все ложь, лицемерие и ненависть друг к другу, но уйти из партии нельзя. Тот, кто вернет партбилет, лишает себя хлеба, свободы, всего. Почему это так, я не понимаю и не знаю, чего добивается Сталин».
Пом[ощник] нач[альника] 4-го отдела 1-го упр[авления] НКВД
капитан государствен[ной] безопасности В.Остроумов
ЦА ФСБ РФ. Ф. 3. Оп. 5. Д. 262. Л. 93–96. Копия. Машинопись.
Не знаю, почему чиновником Светлов назван Шейнсманом, ведь по метрикам он все же был Шейнкманом. Но в остальном тот добросовестно отрабатывавший свой кусок «хлеба с маслом» чиновник был очень убедительным. И до ужасающе неправдоподобно прямолинейным. Я почему-то не уверен, что после такого доноса сам его составитель не подвергся допросу «с пристрастием»: уж очень «со знанием дела» он поверял казенной бумаге сокровенные политические тайны сложившейся сталинской системы.
Но как жил Михаил Аркадьевич под таким вездесущим призором? И не потому ли он все чаще стал походить на Эзопа или Ходжу Насреддина тех далеких неприкаянных лет?
Скорее всего, властям не хотелось ломать красивый стереотип поэта «мятежной юности» с «огнем большевистским в груди». Они не стали сажать его за решетку. Они просто установили за ним тотальную и откровенную слежку. Они лишили его возможности выезжать за границу. Его перестали приглашать на съезды и конференции писателей.
Да и, наверное, власти прекрасно понимали, что Светлов не настолько легкомыслен, чтобы переступать границы негласно прописанных ими «правил поведения». Они довольно основательно «проредили» круг его друзей, то есть так называемые превентивные меры позволяли им надеяться на хотя бы показную лояльность Светлова к ним.
Известный советский поэт Лев Озеров (Лев Адольфович Гольдберг) отмечал: «Привычно изображать Михаила Светлова этаким весельчаком; острословом, душой дружеского застолья, Ходжой Насреддином советской поэзии. Не встречал человека более сосредоточенного на судьбах мира, опечаленного ими. Под грузом и гнетом своей сосредоточенности и опечаленности он находил выход в острословии. У этого острословия горький корень. Всю свою тоску, все свое одиночество, всю свою ранимость он прятал за острословием. Это была его броня. Такое блистательное острословие не могло быть маской. Оно глубоко коренилось в личности поэта.
На пиру среди веселых
Есть всегда один печальный.
Этот «один печальный» – Михаил Светлов. Но этот «печальный» всех веселил. Сердцами молчащих и печальных он владел мастерски. Присутствие Светлова гарантировало любую аудиторию от скуки и серости…»
- Напиток для Моцарта
О шутках и улыбках Светлова существует целая литература. Он всегда был искрометен в стихах и высказываниях.
К моему смешному языку
Ты не будь
Жестокой и придирчивой, —
Я ведь не профессор МГУ,
А всего лишь
Скромный сын Бердичева.
В золотую книгу юмора вошли многие речения Светлова, такие, к примеру: «Дружба – понятие круглосуточное», «Гений – это вечная наша дружба», «Порядочный человек – это тот, кто делает гадости без удовольствия», «От него удивительно пахло президиумом» и т.д.
Один удачливый драматург приобрел массивные золотые часы с толстым золотым браслетом. Увидев это приобретение, Светлов предложил: «Старик, а не пропить ли нам секундную стрелку?»
Одна назойливая дама без конца спрашивала у заболевшего Светлова: «И что же у вас все-таки находят?» Он ответил: «Талант!»
Какой-то восторженный поклонник, увидев Светлова, воскликнул: «Боже мой, передо мной живой классик!» На что поэт возразил: «Что вы! Еле живой». По поводу поэтических текстов Светлов любил говорить: «Хочу испить из чистого родника поэзии до того, как в нем выкупается редактор». На юбилее Шота Руставели Светлов разразился экспромтом:
«Мы приехали в Тбилиси,
Все мы там перепилися.
Шо-то пили, шо-то ели,
Словом, Шота Руставели!»
Кстати, по поводу пристрастия Михаила Аркадьевича к спиртному его друзья в воспоминаниях говорят осторожно, стараясь не навредить его и без того небезупречной репутации. Но шила, как говорится, в мешке не утаишь. «Лично на себя Светлов тратил мало, только что на выпивку. Зимой ходил в осеннем пальто, одежда была в неряшливом виде, но поэта это не заботило, он жил исключительно поэзией, — рассказывает в своих воспоминаниях Лев Озеров. — Однажды перед отъездом в Вильнюс, где готовились Дни русской поэзии, жена Светлова обратилась ко мне с необычной просьбой: «Я не прошу вас следить за тем, чтобы Михаил Аркадьевич не курил. Не прошу вас следить за тем, чтобы не пил. Прошу вас следить только за тем, чтобы он не ложился спать в новом костюме». Ну, и, конечно, Светлов завалился спать именно в новом костюме, отчего утром пиджак стал мятым и жеванным. Я жил с ним в одном номере, и, увидев проснувшегося приятеля, заметил: «Надо бы погладить». Светлов ответил шуткой: «Пусть лучше меня погладят, это мне будет приятней».
А однажды на очередной из разборок в кругу поэтической ассоциации один из поэтов отвечал на обвинения в пьянках:
— Достоевский пил, Толстой пил, Бетховен пил, Моцарт пил.
Кто-то поинтересовался:
— А что, интересно, пил Моцарт?
Михаил Светлов вдруг встрепенулся и ответил:
— А что ему Сальери наливал, то и пил!
И все же «пьянки» для Светлова были не более, чем атрибутом, ритуальной составляющей хорошего дружеского общения. По общему свидетельству всех отметившихся воспоминаниями о поэте его никто никогда не видел «в стельку» пьяным. Его алкогольное состояние было продолжением того легкого, непринужденного, иронично-насмешливого, по какому невозможно было определить пьян он или притворяется.
В Центральном доме литераторов (ЦДЛ) отмечали тридцатилетие весьма заурядного поэта N. Один из его приятелей и коллег по профессии выступил и, поздравляя юбиляра, с долей иронии сказал, что поэт N. — хороший парень, добрый товарищ и в этот торжественный день он приглашает всех присутствующих на банкет в ресторан. Затем он торжественно сообщил:
— Самым знаменательным событием в жизни юбиляра является то, что он родился в тот же день, когда умер великий русский поэт Сергей Есенин.
Михаил Светлов тут же очень тихо заметил:
— Да, да. Беда никогда не приходит одна, — и сразу ушел в буфет пить пиво.
В том же ЦДЛ шла конференция по вопросам языка и переводов. Один из писателей стал доказывать, что древнегреческий и русский языки имеют общие корни. Все его рассуждения вызывали у присутствующих недоумение. А оратор приводил весьма фантастические примеры:
— Греческое слово «Афродита» имеет синонимом русское слово «родить», а в основе греческого слова «Посейдон» лежит русское речение «по сие дно».
Присутствующий на конференции Михаил Светлов не выдержал разглагольствований оратора и с простодушным видом спросил:
— Не кажется ли вам, что греческое слово «палира» происходит от русского «пол-литра»?
(Любопытно, что история с бредовым поиском кажущихся смысловых сходств русских слов с иностранными нашла продолжение через десятилетия в эстрадных «лингвистических упражнениях» М. Задорнова. Автор).
В знаменитом буфете ЦДЛ много-много лет работала буфетчица Н. Все ее звали по отчеству – Валерьевной. Она любила М.Светлова и частенько наливала ему вина или водки в долг, под так называемую «запись» Так вот, он называл эти записи — «валериановыми каплями».
А об одной молодой, но графоманистой поэтессе он отозвался так:
— Вы представляетесь мне дистиллированной водой, которая прикидывается шампанским и хочет, чтобы я от нее опьянел. А я, уже немолодой человек, от дистиллированной воды, извините, не пьянею!
Михаил Светлов в Кишиневе никак не мог получить гонорар за переводы на русский язык стихотворений молдавских поэтов. Он очень рассчитывал на эти деньги, но их ему почему-то не выдавали. Тогда он пришел к директору издательства и гневно заявил:
– Если завтра не получу деньги, то все эти стихи переведу обратно на молдавский!
…В своих воспоминаниях землячка и очень хорошая знакомая поэта Эвелина Тареева рассказывает: «…Потом заговорили о теннисе. Не то, чтобы кто-нибудь из нас интересовался спортом, но в этом году впервые советская спортсменка вышла на мировой уровень. Я не помню, кто была эта девушка, но она стала нашей любимицей, хотя была страшноватой и похожей на мужчину. Светлов сказал про нее: «У теннисистки ни тени сиськи». Он прочел эпиграмму на одного известного литературного критика:
Никем не понят и не признан
Ходил он мрачный словно тень,
И занимался ананизмом
В Международный женский день.
…И еще было сказано про Кирсанова.
Кирсанов мог один нассать,
Как ни нассут одиннадцать».
Самое интересное, отмечает Э. Тареева, сколько бы она ни читала позже шуток и баек «от Светлова» (а эта женщина жива и по сей день и ведет в интернете свой ЖЖ), она от него ни разу этих шуток от самого поэта не слышала. Он никогда в своих остротах не повторялся.
…Он шутил даже тогда, когда его жестоко кромсала болезнь. Как-то в больницу к нему пришел близкий друг, артист Семен Гушанский. Принес бутылочку «Боржоми», которое очень любил Светлов. Тот потыкал пальцем в этикетку и сказал: «Вот и я буду… как здесь написано…». Гушанский посмотрел на бутылку – Светлов показывал на текст: «Хранить в холодном темном месте в лежачем положении…». Когда же врачи подозревали у него туберкулез, на вопрос о самочувствии отвечал: «Вот так и хожу, опираясь на палочку Коха…». И уже в один из своих последних дней пребывания в больнице Светлов вдруг позвонил своей давнишней приятельнице Лидии Либединской: «Старуха, привези мне пива!». «Пива?!» «Да, рак у меня, кажется, есть».
- Нотариальная копия рубля
Михаил Аркадьевич с 1931 по 1962 годы жил в проезде МХАТ (Художественном, как его называли в обиходе), в так называемом писательском гетто. Видимо, так ГПУ наблюдать сразу за всеми писателями было удобнее. А потому списку жильцов дома мог позавидовать любой литературный журнал. Светлов с женой и стариками проживал в комнате на первом этаже. К родителям, когда они были живы, он относился трепетно и нежно. А вот жену своим вниманием особо не баловал.
Кстати, об отношениях Михаила Аркадьевича с женским полом в воспоминаниях друзей можно встретить лишь косвенные намеки. Доподлинно известно, что женщинам он очень нравился. «Удивительно привлекательным он был, несмотря на свою не выигрышную внешность: высокая, узкая фигура, худое с удлиненным подбородком лицо — и живые добрые глаза, застенчивая улыбка. У этого милого человека была внутренняя независимость и безупречный вкус, не позволяющий ему делить людей по занимаемому положению. Его не интересовала известность. Он любил людей, сам держась в тени не только оттого, что был скромен по натуре, — мироощущение поэта побуждало так вести себя», — так описывает его Иосиф Уткин.
Анна Ахматова после знакомства со Светловым восторженно воскликнула на прощание:
– Знаете, Светлов, когда у нас в Питере мне говорили, как вас любят, я удивлялась: как могут такие разные люди любить одного человека? А познакомившись с вами, я поняла: вас не любить нельзя!
Известно, что он был женат вторым браком на известной в московском творческом сообществе красавице Родам Ираклиевне Амираджиби (1918-1994), сестре грузинского писателя Чабуа Амираджиби. И от этого брака у Михаила Аркадьевича родился сын Александр, который впоследствии стал сценаристом и режиссером. А вот о первой жене, Леночке – почти ничего не известно. «Она была его секретаршей, а потом он на ней женился…, — пишет в своих воспоминаниях Ю.А Язвина, жена одного из близких друзей поэта, — Однажды ей позвонили, и молодой женский голос спросил Михаила Аркадьевича. Леночка сказала, что его нет дома, на что голос капризным тоном потребовал объяснений. «Он меня обманывает так же, как и вас, милочка», — ответила, невесело улыбнувшись, жена»».
Ясно, что он был далеко не идеальным мужем. Потому и горячо им любимая Родам, в конце концов, тоже уходит от него к профессору-физику Бруно Пантекорво.
Михаил Аркадьевич Светлов был удивительным бессребреником. Все, что зарабатывал, тратил на друзей, на угощения, на подарки… Денег всегда не хватало. Однажды он пришел в издательство в день гонорара, но выяснилось, что его имени в ведомости нет. Другой бы расстроился, а Светлов лишь пошутил: «Давно не видел денег. Пришел посмотреть, как они выглядят».
Михаил Аркадьевич мог пригласить в гости всех лифтерш дома с семьями «на пирожки» или дворников — «на гусей». Когда он в последний раз лежал в больнице, гонорар, присылаемый из разных издательств, горкой лежал на тумбочке… У всех приходящих Светлов спрашивал: «Тебе нужны деньги? Возьми, отдавать не надо». А сыну, ухаживающему за ним, наказывал: «У здешней няни есть внук. Ему шесть лет. Возьми его, поезжай в «Детский мир» и купи ему все новое: ботиночки, пальто, костюм. Старухе будет приятно».
А сам он ходил зимой в осеннем пальто и легких ботинках, порой не имел гроша в кармане…
Неряшливый вид и критическое состояние одежды совершенно не смущало известного поэта. Зато на подарки для близких, друзей и даже просто случайных знакомых он не скупился.
«Можно не иметь ни копейки денег и быть щедрым. Можно иметь массу денег и быть скупердяем, – говорил он и добавлял: – У меня остался единственный рубль. Хочу сходить в нотариальную контору, снять с него копию».
Один из современников Светлова писал: «Встретил его в лифте одного из московских издательств. Он сутуло стоит в своем неизменном старом демисезонном пальто и держит под мышкой сверток, из которого беспомощно торчат скрюченные куриные лапы в бумажных браслетиках.
– Здравствуй, – сказал Светлов и, протянув руку, с улыбкой добавил: – Я и мой друг курица…
Кто-то засмеялся:
– Уж не собираетесь ли в издательстве бульон сварить?
А на самом деле все очень просто. Работала много лет в издательстве секретарша Вера Ивановна. Все любили ее за тихий и ласковый нрав. Состарилась, ушла на пенсию. Проводили, стали забывать. А Светлов не забыл. Узнав, что в издательстве ныне работает ее дочка, он всегда прихватывал какой-нибудь подарок для Веры Ивановны. На этот раз – курицу».
- Гармонист соскользнул с тротуара
Почти все писавшие о Светлове, касаясь биографических данных поэта, повторяли и (повторяют) одну и ту же неточность, запущенную, скорее всего самим Михаилом Аркадьевичем: что, мол, его псевдоним – это прямой перевод с немецко-еврейского языка. Однако это не совсем так, а, вернее, совсем не так. Слово «шайнен» означает «светить». И, если следовать логике, то «Шайнман» — это «человек, излучающий свет», «человек светящийся». Чувствуете разницу между этими понятиями и понятием «светлый человек»? Кстати, на иврите понятие «светлый» обозначается совсем другим словом – «hell — хель».
Слово «светлый» в русском языке имеет тем глубже значение, чем духовнее осмысливающий его человек. И, проводя аналогию значения псевдонима с воссоздаваемым современниками образом поэта, мы всякий раз убеждаемся с необыкновенно точным их совпадением.
«Есть люди, которые появились на свет, чтобы обличать. Другие – чтобы властвовать. Третьи – чтобы спасать человечество (эти, случалось, бывали опаснее всех)» — пишет в своих воспоминаниях фронтовой друг (тоже военный корреспондент) Лев Славин. – Светлов родился, чтобы радоваться и чтобы радостью своей делиться с другими. Радоваться и радовать. Отсюда всеобъемлющий (как и у его доброты) характер его обаяния. Светлов был площадкой, на которой сходились все. Излучение радости исходило от него всегда, как и его знаменитая ирония. Иной раз она проявлялась в такие моменты, когда не каждый способен был воспринять ее. Мы как-то с ним попали под довольно жестокий обстрел, а такие ситуации не очень располагают к шутливости. Лежавший рядом со мной Светлов вдруг сказал:
– Старик, ты представляешь себе, один снаряд в задницу, и – талант, успех у женщин, гениальные мысли, большие тиражи, все это – трах! – к чертовой матери!
Ирония, которая обычно является благодетельной дистанцией между художником и действительностью, иногда у Светлова превращалась в избыток дистанции.
Я сторонник объемных трехмерных характеристик. Они дают возможность восстановить образ ушедшего во всем его душевном богатстве. Именно потому, что доброта Светлова распространялась более вширь, чем вглубь, он завоевывал все сердца».
Светлов был потому светел, что его душа была чиста и непосредственна, как душа ребенка. Он умел радоваться простым проявлениям природы, простому общению с близкими по духу людьми.
«…А потом мы пошли погулять, – рассказывает в воспоминаниях Э. Тареева. – Впереди шла компания с гармошкой, гармонист оступился, так что одна его нога была на тротуаре, а вторая ступила на мостовую. Мне показалось, что он сейчас упадет, и я вскрикнула. Светлов вопросительно посмотрел на меня, и я объяснила: «Гармонист соскользнул с тротуара». Светлов сказал: «Старуха, какая строчка! «Гармонист соскользнул с тротуара», роскошный трехсложный размер. Я непременно вставлю эту строчку в свои стихи»».
И эта его непосредственность, эта духовная открытость, эта подчеркнуто добросердечная манера разговора подкупала всех его друзей и знакомых.
А творчество поэта было продолжением его светлой личности «Для поэзии Светлова, — продолжает Э. Тареева, характерна какая-то особая интонация, очень человечная. Романтизм в его стихах сочетается с иронией, сочетание редкое, и для меня совершенно неотразимое. В стихах Светлова есть печальная мудрость, понимание человеческих слабостей и бесконечная снисходительность к ним. Ещё в его стихах есть доброта, всеохватывающая. Такая доброта в нашей стране была запрещена, это было прямо-таки запрещённое чувство. Даже когда Светлов писал о войне, Гражданской или Отечественной, в его стихах не было агрессивности, воинственности. Он никогда не призывал «Убей!» Что такое злоба и ненависть Светлову было неизвестно. Он не умел испытывать таких чувств, отроду был лишён этого умения. Теперь доброта не запрещена, но, похоже, она покинула нашу страну. В стихах поэтов молодой генерации её и следа не сыщешь. Вот уж чего там нет, так нет. Если бы Светлова не было в нашей литературе, то общая картина была бы другой»
- Мемориальная доска вечной юности
Светлов не мог жить без людей. Признавался, что в детстве воображал себя самими разными, героями прочитанных книг и только никогда — Робинзоном. Одиночество Светлову нужно было только для работы, а для общения (он для образности разводил руками) – вся земля. Он постоянно был окружен молодежью, с неослабевающим интересом всматривался в новые лица и, как никто другой, с огромной ответственностью преподавал в Литературном институте. Студенты обожали его, а он не мог без них. В одной из своих анкет в графе «общественная работа» Михаил Аркадьевич написал: «работа с молодыми поэтами».
Поэт Иосиф Уткин однажды сказал ему:
– Поэт – это тот, кому ничего не нужно и у кого ничего нельзя отнять…
– Нет, – возразил Светлов. – Поэт – это тот, кому нужен весь мир и кто хочет все отдать людям…
А жизнь Светлова, вся его судьба словно состояла из парадоксов. Один из первых и одержимых комсомольцев, он был исключен из комсомола. Веря в высокие идеалы революции, он никогда не вступал в партию. Создавая романтический образ современника, воспевая мечту о летящей к счастью и справедливости молодой стране, он был гоним властями. Светлов добровольцем ушел на гражданскую, а его преследовали за симпатии к троцкистам. Он дошел до Берлина в 45-м, но был «невыездным» и никогда не видел той самой Гренады, которую прославил на весь мир.
Всенародно известный Светлов не выглядел внушительным, важным и всегда старался быть в тени. Не любил помпезности, президиумов. Он до конца жизни верил в идеалы своей юности, видел прекрасную молодежь, писал для нее добрые и возвышенные стихи. Он сказал однажды: «Человек жив, пока верит. Умирают не люди, а надежды». Но все чаще окружающие его люди замечали изменения в характере некогда жизнерадостного поэта. Черноволосый Светлов с неистово синими глазами, как говорила о нем О. Берггольц, постепенно превращался в задумчивого человека с печальными глазами. Слава обгоняла его, толкала в спину, а он бежал от нее, боясь громких слов, неискренности и лжи.
Годами его не печатали, не упоминали критики. Семен Кирсанов и Ольга Берггольц встали на защиту Светлова, и в 1959 году он вернулся в литературу: его новый лирический сборник «Горизонт» был благосклонно принят. Но жить оставалось уже совсем немного.
О, сколько мной уже забыто,
Пока я шел издалека!
Уже на юности прибита
Мемориальная доска.
Но все ж дела не так уж плохи,
Но я читателю знаком —
Шагал я долго по эпохе
И в обуви, и босиком.
«В конце жизни (в 1962 году) Светлов получил новую квартиру, хорошую, большую, хотя и однокомнатную на Аэропортской улице», — вспоминает Э. Тареева. – У этой квартиры была странная планировка: прекрасная комната площадью 20 кв. м с альковом и кухня такого же размера. Светлов говорил, что верно эта квартира проектировалась для повара надомника. В этой квартире Светлов жил один, его красавица жена ушла от него. Светлов был одиноким и не ухоженным, к быту он был совершенно не приспособлен. Кто-то из ребят был у него и рассказывал, что Светлов хотел его угостить, открыл холодильник, холодильник был совершенно пуст, там лежали только то ли очки, то ли футляр от очков, какой-то предмет, который Светлов давно искал и очень образовался, что нашел.
. ..В переезде на новую квартиру ему не понадобилось большой помощи. С собой из квартиры в Художественном проезде в новую, он увез только старое кресло, пишущую машинку да портрет Маяковского, а весь его гардероб был на нем».
…Через три года после кончины Михаила Аркадьевича, в 1967-м году, ему была присуждена (посмертно) Ленинская премия по разделу «поэзия». А в 1972 году он вновь был отмечен – на этот раз премией Ленинского комсомола (посмертно).
В статье «Поэт ли ты»? Светлов писал: «Чем больше думаю о себе, тем более я убеждаюсь в том, что я самый счастливый человек на свете… Почему я счастливый? Потому что я абсолютно убежден в том, что когда люди меня потеряют, они загрустят. Кто-нибудь снимет с полки томик Светлова и, молча, полистает его».
…Могила Михаила Аркадьевича находится на Новодевичьем кладбище. Она находится недалеко от входа – участок №6. Положите цветы, когда будете там. А вернувшись домой, откройте томик Светлова наугад, и вы ощутите чистоту и волшебство его поэзии, которая к нам обязательно когда-нибудь вернется.
Советские старики
(Ольге Берггольц)
Ближе к следующему столетью,
Даже времени вопреки,
Все же ползаем по планете
Мы — советские старики.
Не застрявший в пути калека,
Не начала века старик,
А старик середины века,
Ох, бахвалиться как привык:
— Мы построили эти зданья,
Речка счастья от нас течет,
Отдыхающие страданья
Здесь живут на казенный счет.
Что сказали врачи — не важно!
Пусть здоровье беречь велят…
Старый мир! Берегись отважных
Нестареющих дьяволят!..
Тихий сумрак опочивален —
Он к рукам нас не приберет…
Но, признаться, весьма печален
Этих возрастов круговорот.
Нет! Мы жаловаться не станем,
Но любовь нам не машет вслед —
Уменьшаются с расстояньем
Все косынки ушедших лет.
И, прошедшее вспоминая
Все болезненней и острей,
Я не то что прошу, родная,
Я приказываю: не старей!
И, по-старчески живописен,
Завяжу я морщин жгуты,
Я надену десятки лысин,
Только будь молодою ты!
Неизменно мое решенье,
Громко времени повелю —
Не подвергнется разрушенью,
Что любил я и что люблю!
Не нарочно, не по ошибке,
Не в начале и не в конце
Не замерзнет ручей улыбки
На весеннем твоем лице!
Кровь нисколько не отстучала,
Я с течением лет узнал
Утверждающее начало,
Отрицающее финал.
Как мы людям необходимы!
Как мы каждой душе близки!..
Мы с рожденья непобедимы,
Мы — советские старики!
1960
Литературная критика и публицистика ©ЖУРНАЛ ЛИТЕРАТУРНОЙ КРИТИКИ И СЛОВЕСНОСТИ. — 2014. — №2 (февраль).