Сергей КЫЧКИН (Ижевск)
Родился в 1974 году в городе Глазов (Удмуртия). Закончил Глазовский пединститут. Фотограф, воспитатель, ныне работает в фотостудии «Алые зори» города Ижевска. Пишет рассказы.
ФОТОГРАФИЧЕСКАЯ ПРОЗА
ЧИП
У меня есть собака – обычная дворняга, таких в каждом дворе три или ещё больше. Когда Чип ещё был щенком, мы часто разговаривали, я с ним выходил прогуляться, в общем, заботился. Но потом Чип стал жить во дворе… ну потому что так захотел, я его за это не виню – это его право… Когда я уезжаю на целое лето в лагерь, это недалеко, ну как недалеко – 17 километров , Чип меня не провожает, когда я приезжаю в город на выходной или, допустим, по делам – видимся, здороваемся… и все…
Как-то раз в лагере лежу я вечером и ворочаюсь – неспокойно у меня на душе, зябко. Вдруг слышу веселый такой мелкий топот приближается ко мне. И вот вижу, к моей кровати подбегает знакомый бродяга, усталый, но радостный, хвостиком так и виляет, так и просится руку лизнуть. До сих пор понять не могу, как он смог найти дорогу, ведь я в лагерь не пешком хожу! Ну мы с ним повидались, конечно, накормил его, бедолагу. Переночевал Чип у меня под кроватью как нелегал, а с утра с «дежуркой» я его отправил в город – нечего тут городским шастать, у нас своих, лагерных, хватает!
ДЕТАЛИ
На дорогах ставят разметки – 10 км , 76 км , вообще не понятно нам, обычным человекам, зачем. Ну, конечно, знающие ориентируются, дескать, мол, без них никак, а с ними мы знаем, скоро будет то-то и то-то, а вот тут надо повернуть налево, а тут – направо. Не обращаем мы на них внимания, просто есть дорога, по которой мчится твой автомобиль, ну или автобус, велосипед, или вообще пешком… Я, например, люблю с кем-нибудь ездить, так проще, если сам – постоянно надо на газ давить, переключаться, поворотники и всякая другая фигня. Может, кто-то и создан для машины или она для него, а мне нравится, когда я сижу рядом, меня везут, и человек, везущий меня, за меня в ответе. Я еще иногда, скрестив пальцы, говорю: «Ангел-хранитель, езжай со мной, ты впереди, я за тобой!». Ну так надо для надежности, чтобы ничего не случилось в дороге, так мне сказали когда-то и я запомнил. Но, похоже, настоящий хранитель – это тот, у кого в руках баранка. Говорят еще, чтобы руки на баранке, как стрелки на часах, без десяти два показывали, чтобы не потерять из-за неровной дороги управление на скорости. Я иногда посматриваю, как водители ездят, иногда им стрелки подвожу. Такая она, дорога…
Мелочи проносятся мимо… Как наша память устроена? Почему я не могу вспомнить, что я делал в этот же день год назад или два, или?.. Столько прошло времени, страшно представить… Конечно, что-то вспоминается, да… А почему? Маленькие лоскутки только, как бабушкино одеяло. Даже не слова, а ощущения разные, хорошие, очень хорошие, плохие, гадкие даже. Иногда, будто фотокамера сработала, кадр остается, вспомню и четко увижу. После школы я с приятелем, своим школьным товарищем, не другом, а именно по-старому, товарищем, упали в снег и смотрели на звезды долго-долго. Был вечер не по-зимнему теплый, и снег был пушистый и совсем не холодный, как пух. И вот мы лежим и смотрим, и нам хорошо. О чем думал я тогда, не помню, помню только, что это было здорово! А какие уроки были в тот день? Может, я пятерку получил или двойку? Понятия не имею! Или вот еще… прохожу мимо дома… так… так… так… вроде тут девчонка жила… Оля… или… Нет, нет! Лена! Мы с ней общались, и мне казалось, что нет чудеснее на свете ничего, только бы вот так всегда рядом с ней быть, говорить, говорить… А потом как-то не заладилось, что-то произошло…
Я ей разонравился почему-то… Это в нас всегда сидит непонятное. Или ее, или тебя друг в друге что-нибудь да не устраивает… И я потом сильно переживал, страдал, мучился: «Как дальше жить?! Меня порвали на тряпки! Разобрали на запчасти!!! Кто я?! Что делать?! Прости, любимая!!!» А сейчас прошел мимо дома, даже забыл, на каком этаже ее окно, поискал, поискал глазами, подумал обо всем этом, так и не нашёл окно… Тьфу!!! И пошёл дальше…
Человек, становясь старше, как улитка, прячется в свою раковину, понимая, что мир устроен не для него. Конечно, он часть его, этого мира, но стоит ли этот мир переворачивать с ног на голову? Вся суета вокруг напоминает волны, расходящиеся от брошенного в воду камня, которые постепенно исчезают… Но всё-таки ты становишься лучше, доброта в тебе воспитывается годами, живёт, как домашний ленивый кот, тающий в женских руках, самых ласковых в мире женских руках. Но всё равно делаем всё-таки всё по-разному, кому – хорошо, кому – плохо. Это только для себя ты – самый-самый, а другие источники о тебе говорят всякое. Ну и что! Самому себя всегда можно простить, пожалеть, оправдать… Странно ещё то, что если тебе захочется вот так, оказывается, это не всем нравится, и, наоборот, то, что нравится большинству, тебя нисколечко не волнует. У меня есть друзья, круг близких людей, с которыми я лажу, знакомые, с ними встречаюсь реже, но тоже ничего, а остальные, может, и знают меня, может, и нет, наверняка, среди них должны быть хорошие люди, «такие же», как и я…
А ещё хочется, чтобы каждый день оставался в памяти, был, ну если не самым главным, но чтобы мне не было за него стыдно ни перед другими, ни перед собой. Так не получается, некоторые дни выпадают из памяти, оседают где-то на дне, пропадают в великой чёрной пустоте, а другие ты помнишь по деталям, ощущениям, словам, запахам, ассоциациям…
На дорогах ставят разметки 10 км , 101 км , нам, обычным людям, непонятные… твоя дорога такая же…
ФЛАГ
В детстве я был в нескольких лагерях: «Ласточка», «Звездочка». Я там отдыхал с моим старшим братом Мишкой и один тоже. Мало что вспоминается, только вот четко помню, как сидел в кустах и за кем-то там следил… Это называлось тогда «Зарницей». Впрочем, как и сейчас…
В четвертую смену нас, как всегда, поделили на команды, и мы, как всегда, побежали к отмеченным в карте пунктам дислокации «врага» (противоборствующей команды «синих»). У них там был спрятан флаг, который мы должны были найти (ну так надо, чтобы выиграть).
Когда подходили к назначенной цели, все в репее и всяких других лесных украшениях, оказалось, что охранников «синие» не оставили, надеясь, что они, «синие», все-таки быстрее добегут до нас и там наш флаг найдут. Представляете, мы все просто дружно обежали лагерь и мирно, и одновременно искали чужие флаги! А что? Нормально! Ну так вот, я тоже искал…
В одном месте как-то уж очень красиво около дерева лежали веточки, и еще там же притаился немаленький такой кусочек мха. «Очень странно», – подумал я, как всегда сомневаясь, что мне повезет. Обычно только героям в кино и в книжках разных везет, ну там еще отличникам всяким и хорошим парням, всеобщим любимчикам (короче, я под эти описания обычно не подхожу). Ну так вот, ногой осторожно отодвигаю кусман мха и не верю своим глазам – флаг!
Пусть я взрослый, но ведь в детстве я так мечтал найти, так хотел найти этот бесценный флаг, как бы я тогда этим гордился…
Но и сейчас тоже ничего, терпимо! Горжусь…
Хоть и в «Зарницу» мы все равно тогда не выиграли – «синие» тоже флаг нашли…
ПОЖАР, ИЛИ НАСТОЯЩИЙ «МУЖИК»
Тут это… такое дело. В общем… я не знаю, в общем, как начать… Ну, к примеру, если случись нехорошее, так после того потихоньку начинаешь мелочи вспоминать, особенно те, что отношение будто бы имеют к случившемуся.
Ну, вот, допустим, я с самого утра как-то не совсем хорошо себя чувствовал. Ну или встал я в тот день не с правой ноги, и потому всё как-то сразу не заладилось. В тот день заканчивалась пересменка между первой и второй сменами. Я чувствовал, что начинаю болеть, кашлять и температурить. А ещё думал о том, что во второй выздоровею не сразу. Ну, и настроения не было. Вещи в спешке и как попало были перенесены из одного отряда в другой, в первый, там я должен был работать во вторую смену. Вечер был не то чтобы напряженным, он был скорее очень обычным и очень ожидаемым. Я уже думал, каким невыспавшимся и полубольным буду стоять с утра около Ледового дворца, так всё нехотя и лениво. Стояла июньская тишина. Нас в лагере набралось где-то 16 человек, вроде немало, а вроде и немного. Это перед сменой, вроде как, в самый раз.
Ну, меня, короче, ничего так сильно не волновало, мелочей особенных каких-то совсем нет в памяти. И с этим настроением мы с моей Марусей легли спать. Ну, она-то уснула, а я в наушниках лежал и смотрел кино. Оттого-то и не слышал за окном ничего. Вдруг по коридору затопали шаги. Я замер и прислушался. Я на ночь, в общем, закрываю комнату, потому что рядом лес и звери наверняка так какие-нибудь бегают или люди недобрые ходют. Ну, так вот, пока я замер, там за дверью тоже слушали молча, а немного погодя потопали восвояси. На душе как-то сразу отлегло, и я продолжил смотреть кино.
Я, ну совсем немножко, про фильмы, ладно? Ну, совсем чуть-чуть. Мне ближе ко сну нравится смотреть какое-нибудь интересное кино. Я, уже из последних сил засыпая, всё равно что-то там досматриваю. Это отвлекает. Если просто в тишине, тогда думать надо про сегодняшний день, что-нибудь планировать на завтрашний. Ну, у меня так было уже и не раз. А если кино, так я ни о чём и не думаю. Или ещё… я уже сплю почти, а там вроде интересное что-то происходит, как на другой стороне Земли, там же сейчас не спят, и там сейчас точно самое интересное. Ну, и я, чтоб не пропустить… Чтоб будто бы тоже участвую…
Почти заснул. Вдруг за дверью засеменили шаги. В дверь стали торопливо стучать, и голос дяди Лёши грянул как гром:
— Сергей Николаевич! Проснитесь! Пожар! Столовая горит!
Мы с Маринкой вскочили, я открыл дверь, и тогда заметил, как в комнате стало необычно светло. Со стороны окон (там была наша столовая) полыхало яркое зарево пожара. Мы, буквально в чём были, ни во что не веря, как во сне, поторопились спуститься к огню. Сам я думал над выходом из ситуации, чем я могу быть полезен, а Марину свою впервые увидел в состоянии шока. Она не плакала, но была сильно напряжена, с выражением ужаса на лице, беспомощно поглядывала на пожар и на меня. Ни я ни она не верили в то, что происходит.
Спустившись, я увидел, как полыхает двадцатиметровая стена огня. Около неё были все наши: кто-то бегал и тушил, кто-то стоял в состоянии близком к шоку и смотрел. Я увидел Антона, своего приятеля, он бежал со шлангом к задней стороне столовой, по пути откручивая вентиля пожарных кранов.
— Серега беги сюда! Откручивай здесь, а когда я крикну, снова закрути.
Так я стал помогать Антону тушить огонь. Там же я встретил Аркадича, он мне сказал, что надо поддерживать шланг. И мы все вместе стояли и тушили, как могли. Перед нами была задача и мы её выполняли. Чисто механически. Надо было чтобы огонь не перекинулся на лес. Тогда была бы беда — всем бедам беда. Я лил из шланга воду в огонь, но он не тух. Он достиг таких размеров, что ему стало всё равно. Поэтому мы лили воду на деревья и на каменную половину столовой, которая уже тоже начинала гореть. Сквозь огонь и разбитые стёкла я смотрел, как скрючиваются столы и стулья, вокруг стояла жара, и трещали деревянные перекрытия.
Владимир Аркадьевич исчезал и появлялся с разных сторон, старался что-то подсказать, а я физически ощущал, как вместе со столовой сгорало что-то важное и в нём.
Прошло несколько часов и ближе к утру мы стали понимать, что огонь стал гаснуть. Это была победа. Маленькая победа. Наша победа. Огонь не раскинулся дальше и пошёл на убыль.
После всех важных событий этой ночи, возник самый главный вопрос: Как это случилось? При наличии большого количества человек накануне смены, при дежурстве сторожа, наконец! Неужели кто свои набедокурил? Скоро стало ясно: Нет, не наши. А картина сложилась пренеприятная. Поджог. Пламя охватило заднюю сторону здания, обширную площадь, причём сразу, словное облили чем-то, и, когда она уже сильно полыхала снаружи, датчики, что внутри здания, сработали.
После случившегося очень много «если». «Если б я не спал…», «если б мы гуляли с Маринкой поблизости…», «если б мы успели вовремя всё потушить…». Ведь ничего бы тогда страшного и не случилось, правда? Почему такое в жизни получается, что не исправить никак? Это ведь выходит, что так и надо было.
Самое страшное во всём этом было ехать в город и говорить многим людям то, что смены не будет. Так и было. Никто не верил. Мы стояли у машины с табличками отрядов и смотрели на то, как перед нами собирается огромная толпа детей и взрослых. Лица подходивших к нам менялись от улыбки до разочарования. Никто не верил сначала, а после этого глава города объявил всем печальную новость. Отдыхающие разделились на четыре части: две уехали в другие лагеря, одна часть поменяла путёвки на следующие смены, а оставшаяся забрала деньги назад. Когда толпа растаяла, мы с директором двинули обратно в лагерь. Я стоял и смотрел на дымящееся пепелище и был глубоко уверен в том, что никуда не уеду, что вторая смена началась, но, впервые за долгое время, всё будет по-другому. На событие то и дело приезжали инспекции комиссии, газеты, телевидение, они что-то решали и сочувственно разводили руками. Я наблюдал за Владимиром Аркадьевичем, по нему было видно, что он очень сильно переживает, а ещё было заметно, что он сильно пытается это скрыть.
Такого мощного удара исподтишка не ожидал никто. Официальной версии ещё не было (анализы должны были быть готовы в конце недели), но все были твёрдо уверены в поджоге. Всё было сделано с ужасающей расчётливостью: лагерь лишился самого главного здания, без него невозможно было начать смену. Если бы такой поджог случился во время смены – это был бы 100 процентный терроризм, но это было сделано так, чтобы никто не пострадал.
Это было настоящим испытанием для нас. Пока то, сё, мы хотели разобрать головёшки, но делать этого не стали, так как пепелище всё ещё не остыло. Но, чуть позже, приехал Сергей Сергеич, тоже наш воспитатель, который не дождался и первый упрямо начал тяжёлую работу. Своим примером он вдохновил остальных. Мы стали работать, просто надо было что-то делать, и делать поскорее, иначе никак. И это движение, каким-то странным образом, завело и самого Аркадича, и когда он стал говорить, что и как нам лучше делать, все сразу поняли — работа началась! Каждый день каждый из нас делал что-то новое, сначала работа была — разобрать руины, а уже потом, позже – помогать строителям восстанавливать пищеблок. Я себя не спрашиваю, почему я остался тогда, а не уехал в город. Если лагерю прямо сейчас было больно – значит было больно и мне. Раз за разом, день заднём на строительстве возникали «соревнования», кто больше сделает сегодня – тот настоящий «мужик». Так вот, каждый из нас, даже Маринка, Юлька, Лариса, Аня и Светлана Николаевна хоть раз, да были в ту смену «мужиком». «Мужик» — это когда ты достоин уважения, когда ты – молодец.
Работа кипела весь срок нашей трудовой смены. У нас сформировался свой коллектив тех, кто остался, тех, кто не уехал. Но помимо постоянного состава самых-самых в лагерь приезжали другие «наши», которые тоже помогали, чем могли.
Постепенно нашлись хорошие люди, которые помогли восстановить «кормилицу». Благодаря общим усилиям у многих скептиков поползли вверх брови, когда они услышали, что третья смена будет. Да мы и сами работали, живя только этой надеждой.
Пожар – это очень плохо, но благодаря тому, что случилось, я изменил своё отношение к тем людям, с кем я работаю. И, пользуясь случаем, спешу выразить свою благодарность им.
Сергею Сергеичу – в том, что он, как вечный двигатель.
Антону – в том, что он всегда знает, что и как надо сделать, потому во мне есть твёрдая уверенность, что наш Антон 100 % на своем месте.
Аркадию в том, что он мастер «золотые руки», очень мудрый Человек.
Анечке Будиной и Светлане Николаевне – в том, что они были «нашей столовой».
Ларисе Владимировне – за заботливость и умение изображать, как рыба терпуг будто бы разговаривает.
Илюшке – за то, что он один среди нас ребёнок, а помогал, как взрослый.
Саше – за то, что он высокий, а значит, работал иногда за двоих.
Юльке – за то, что делилась земляникой и молоком.
Аркадичу – за всё, что он сделал для нас доброго и хорошего. А ещё за то, что он привозил вафли Артековец к чаю.
Моей Маринке – за её глаза, в которых я вижу небо.
А также спасибо всем, кто приезжал помогать в стройке. Этих людей очень много, поэтому всех перечислять я не буду, просто скажу: «Ребята спасибо! Ты теперь настоящий «мужик».
Проза@ЖУРНАЛ ЛИТЕРАТУРНОЙ КРИТИКИ И СЛОВЕСНОСТИ, №4, апрель, 2012