ПАМЯТИ И.Л.ЛИСНЯНСКОЙ (1928-2014).
Материал подготовлен Александром Балтиным (Москва)
И́нна Льво́вна Лисня́нская (24 июня1928, Баку —12.03.2014, Хайфа) — русская поэтесса. Жена Семёна Липкина.
Отец — врач Лев Маркович Лиснянский, погиб во время Великой Отечественной войны. Мать — Раиса Сумбатовна Адамова, инженер. После школы друзья отправили стихи Лиснянской в Литинститут. Пройдя с блеском творческий конкурс, от сдачи вступительных экзаменов решительно отказалась, несмотря на уговоры Николая Тихонова. Позже в течение года (до рождения дочери) училась в Бакинском университете.
Публиковала с 1948 года оригинальные стихи и переводы из азербайджанской поэзии. Первый сборник стихов «Это было со мною» выпустила в Баку в 1957 году. В 1960 году переехала в Москву.
Участвовала в неподцензурном альманахе «Метрополь» (1979), вместе с Семеном Липкиным и Василием Аксёновым вышла из Союза писателей СССР в знак протеста против исключения из него Виктора Ерофеева и Евгения Попова, в течение 7 лет публиковалась только за рубежом.
Первый муж — поэт Григорий Корин (их дочь — израильский прозаик Елена Макарова, род. 1951). В 1967 году познакомилась с Семёном Липкиным, за которого в начале 1970-х годов вышла замуж.
Последние годы жила в Хайфе. Умерла 12 марта 2014 года. Похоронена будет в России на кладбище в Переделкино, рядом с мужем Семёном Липкиным.
* * *
Забвенья нету сладкого,
Лишь горькое в груди, —
Защиты жди от слабого,
От сильного не жди.
Такое время адово
На нынешней Руси —
Проси не у богатого,
У бедного проси.
Наглядны все прозрения,
Все истины просты, —
Не у святых прощения,
У грешников проси.
* * *
Я и время — мы так похожи!
Мы похожи, как близнецы,
Разноглазы и тонкокожи…
Ну, скажи, не одно и то же
Конвоиры и беглецы?!
Ярко-розовые ладони,
Каждый светится капилляр, —
Я — в бегах, а оно — в погоне,
У обоих мир двусторонний —
Там наш пепел, а здесь пожар.
Я и время — мы так похожи!
Врозь косые глаза глядят…
Как ты нас различаешь, Боже?
Ну, скажи, не одно и то же
Взгляд вперёд или взгляд назад?!
Преимущества никакого
Ни ему не дано, ни мне,
Лишены очага и крова,
Мы бежим, как за словом слово
В обезумевшей тишине.
* * *
Зачем, опершись о порог,
Часа эдак три иль четыре
Трёт замшевой тряпкой сапог
Тишайший сосед по квартире?
Зачем в коммунальном аду
Где все наши песенки спеты,
Выкрикивает какаду
Названье центральной газеты?
Зачем тугодум-управдом,
На восемь настроив будильник
И сунув его в холодильник,
В шкафу удавился стенном?
Как сны, обрываются дни,
И есть жесточайший порядок
И в том, что безумны они,
И в том, что они без загадок.
ПЫЛЕСОС
Олегу Чухонцеву
Какое несчастье, что я научилась смеяться!
Как быть и что делать — уже не задам я вопроса.
С тахты поднимаюсь, когда начинает смеркаться,
И движусь по миру, держась за кишку пылесоса.
Гуди и заглатывай всё, что незримо и зримо:
И совесть, и память, и грифель толчёный, и пудру,
Отрепья сознанья и струпья отпавшего грима, —
Всё это уже ни к чему мировому абсурду!
Заглатывай косточку яблока — весточку рая!
Какая потеха — вечерняя наша морока, —
В единое нечто разрозненный сор собираем
В том хаосе, где и пылинка — и та одинока!
Своей насыщаться работой — не это ль порядок?
Гуди, пылесос, и заглатывай свежую пищу! —
Засохшие бабочки, хлопья истлевших тетрадок
И пепел табачный, и пепел того пепелища,
Где я научилась смеяться…
ЦВЕТАЕВОЙ
Легка твоя посмертная кровать,
У смерти времени не занимать,
Здесь есть досуг над жизнью поразмыслить:
Родится гений, чтоб ничтожного возвысить,
Ничтожный — чтобы гения попрать.
РАЗГОВОР
— Почто, собрат Арсений,
Нет от тебя гонца,
Ни весточки весенней,
Ни почтой письмеца?
— А я сижу на тучке,
Здесь дивные места,
Да жалко — нету ручки
Для синего листа.
— Но раз меня ты слышишь,
Пришлю я сизаря,
Крылом его напишешь
Про дивные края.
— Живу я на воздусях,
Где всё, как мир, старо,
Пришли мне лучше с гуся
Державина перо.
— Про этот мир, Арсений,
Всё сказано, а твой
В прекрасном остраненье
От плоти мировой.
— И здесь ранжир устойчив
Не плоти, так души…
Грущу о звёздах ночи, —
Как вспомню — хороши!
— Неужто нет в пределе
Твоём цариц ночей?
— Скажи, а в бренном теле
Наш дух звезды ярчей?
— Дух светится незримо.
Слова имеют вес.
— А ты неизлечима
От шелухи словес.
— Спрошу тебя попроще,
Однако не грубя:
Там, где Господни рощи,
Кем чувствуешь себя?
— И здесь, под райской сенью,
Я убедиться мог,
Что я, Его творенье, —
Царь, червь, и раб, и Бог.
— И звездочёт! И вправе
Был вывезти в гробу
Свою, в стальной оправе,
Подзорную трубу.
— Без груза спать удобней,
Да я и не ропщу,
О звёздах, как сегодня,
Я изредка грущу.
— Но лишь звезда о крышу
Споткнётся в тишине,
Во сне тебя я слышу.
— И я тебя — во сне.
ВОРОБЕЙ
Ах, воробушек, как ты продрог!
Превратился в дрожащий комок,
Бедный мой, ты мокрее, чем дождь,
И твоя тёмно-серая дрожь
Равносильна скорбям мировым
И становится сердцем моим.
НА СМЕРТЬ ИННЫ ЛИСНЯНСКОЙ
Для неё была привычна вечность
Тихого прозрачного стиха,
И служенью истовому верность,
Ибо слово – ярче маяка.
Поперечницей себя назвавши,
Совесть ощущала, как струну.
Ибо многие поступки наши
Отрицают свет, любовь, весну.
Вечность растворилась, принимая
Дочь свою так ласково-легко.
А всегда довольно было мало
Тех, кто смог не потерять лицо…
Александр Балтин
Поэзия @ ЖУРНАЛ ЛИТЕРАТУРНОЙ КРИТИКИ И СЛОВЕСНОСТИ. — №5.- май. — 2014.