ПАМЯТИ ЕВГЕНИЯ БЛАЖЕЕВСКОГО
Подготовка материала к публикации Александра Балтина (Москва)
Евгений Иванович Блажеевский (род.5 октября 1947, Гянджа (бывш. Кировабад) — умер 8 мая 1999, Москва) — поэт. Окончил Московский полиграфический институт.
Автор книг стихов:
“Тетрадь” (1984),
“Лицом к погоне”(1995)
“Черта” (1998)
Монолог (2005)
Газета «Московский комсомолец» (№ 86 от 11 мая 1999 года):
Умер Евгений Блажеевский. Поэт, трагический голос которого со временем, безусловно, станет одним из символов русской поэзии конца века. Почти не замеченный критикой, ибо не участвовал в игрищах на ярмарке тщеславия, он, Поэт милостью Божьей, достойно прошел свой крестный путь, творя Красоту и Поэзию из всего, к чему бы ни прикасался. Те, для кого русская поэзия — смысл жизни, знают, кого они потеряли. Иным еще предстоит открыть для себя этого блистательного лирика…
Печатался в журнале “Юность”
Публиковался в “Новом мире”
Принимал участие во Всесоюзных совещаниях молодых писателей как молодой писатель (70-е г.) и как руководитель семинара (1996)
В 1984 году увидел свет первый сборник стихов Блажеевского “Тетрадь”
Вторая (и последняя) книга при жизни автора —“Лицом к погоне”— вышла в 1995 г, через 11 лет.
В последние годы жизни Блажеевский публиковал стихи практически исключительно в журнале “Континент”, благодаря содействию редактора журнала Игоря Виноградова, который высоко ценил поэзию Блажеевского. В течение семи лет Блажеевский опубликовал в журнале “Континент” девять стихотворных циклов.
Сонет Блажеевского «По дороге в Загорск» стал популярным романсом, исполняемым такими авторами, как А. Подболотов, А.Рудниченко, А.Баранов («По дороге в Загорск, понимаешь невольно, что осень…»). Также эту песню исполняла и Жанна Бичевская.
Блажеевский был одним из первых, кто открыто заговорил о проблеме дедовщины в армии.
(википедия)
МОНОЛОГ
О, как спокоен нынче я!..
Вчера мне отрубили голову,
И гордо я хожу по городу,
Забыв глухое чувство голода
Ко всем предметам бытия.
Мне говорил палач:
“Не плачь,
Ведь завтра ты другую купишь,
Чтоб избежать людской молвы…”
А мне сегодня лепит кукиш
Ваятель вместо головы.
О, шиш из мрамора Каррары!..
На постаменте шеи он
Возникнет, как предвестье кары
На переломе двух времен.
И будет в нем дыханье бездны
И проницательность моя,
И выйдет из меня помпезный
Ниспровергатель и судья.
Я буду точен в каждом жесте
И, скажем, вытащу на свет,
Что ты украл в роддоме шерсти,
Отбритые за десять лет.
Иль на просторах паранойи,
Увидя тайный знак вдали,
Увел видения у Гойи,
Похитил Галю у Дали…
О, волоките меня волоком
По вашей грязной мостовой!..
Моя душа оббита войлоком,
Я ненавижу, я чужой
В миру, где умер почитатель
Стихов, и в суете мирской
Ненужным сделался ваятель,
И шиш исчез из мастерской.
* * *
“No smoking!” И поплыло прочь
Пространство черное, как сажа.
И самолет рванулся в ночь,
Изнемогая от форсажа.
Поправив привязной ремень,
Он думал: “Скоро буду дома…”
Остались под крылом Тюмень
И угольки аэродрома.
Гуденья стелящийся звук
Слегка давил на перепонки,
И он решил вздремнуть, но вдруг
Увидел женщину в дублёнке.
Она сидела впереди
С ней под руку — майор в шинели…
И что-то дрогнуло в груди,
Как будто запахом “Шанели”
Неуловимым, как весна
В начальном робком варианте,
Пахнуло в душу, и ни сна,
Ни высоты, —
лишь на веранде
Под ослепительной луной
Когда-то целовались двое…
В другом краю, в стране иной
Могло произойти такое.
И разом вспомнились ему
Заезженная на рефрене
Пластинка и дома в дыму
Цветущих яблонь и сирени…
Но, снявши головной убор,
Вся развернувшись волосами,
Смотрела женщина в упор
Неузнающими глазами.
А он зажмурился, грустя
По той подруге лучезарной.
Лицо — семнадцать лет спустя —
Пугало яркостью базарной.
В салоне приглушили свет,
И он подумал: “Где мы, кто мы,
Когда иных на свете нет,
А эти просто не знакомы?..”
Из блокнота
Позабудутся имя и отчество
И удвоится водки количество
В беспощадной гульбе…
Как тоске твоей — одиночество,
Как свече твоей — электричество,
Я не нужен тебе.
Запахи
Сретенка пахнет
Ветошью прошлой жизни,
Базаром — Арбат,
Грустной любовью — пруды,
Те, где пролилось масло…
1999
Жизнь
Любила порой,
Возносила, пугала
И мукой была,
Но, как в пустыне глоток,
Длилась только мгновенье.
1999
. . .
Цветаева, и Хлебников, и Рильке!..
Одолевая дивный сопромат,
Ты счастлив, ты выходишь из курилки
В тот незабвенный, в тот далекий март,
Цитируя зачем-то: “ночь… аптека…”,
Когда вокруг по-вешнему пестро.
Осталась за углом библиотека —
Дом Пашкова, и мы спешим в метро
По наледи хрустящей, а за кромкой
В бездомной луже ежится закат,
И от прекрасного лица знакомой
Исходит свет, слегка голубоват…
И день многоголосый, уплывая,
Томительно-нетороплив уже,
Но лестница летит, и угловая
Квартира на последнем этаже,
Где, чиркнув спичкой, — от крюка с одеждой
И до планшета с “Вечною весной” —
Хозяйка озаряет, как надеждой,
Свое жилище свечкой восковой.
И разговор, что вязок был, как тесто,
Из-за смущенья, из-за суеты,
Волнует ощущением подтекста:
“Любимая?..”
“Мой милый, это ты?..
Мне восемнадцать, но уже на части
Расколот мир, и столько чепухи,
Когда бы не особенное счастье
Любить искусство и читать стихи…”
И говорит во утоленье жажды,
И жарко ловит воздух нежным ртом…
Так выпало ей говорить однажды,
А слушавшему вспомнится потом
И чистый голосок, пропавший где-то
На перепутье большаков и трасс,
И как она — бледна, полуодета —
Себя дарила в жизни первый раз.
И то, что ощутил — впервые, Боже —
Свободу равнозначную реке:
Лежи и созерцай рассвет на коже
И первый луч на зыбком потолке.
— Любимая, — он скажет много позже, —
Кому Франческа, а кому Кармен…
Иные связи стоили дороже,
Не отдавая ничего взамен.
Лишь этот миг на чувственном пределе
В каморке бедной близ Москва-реки…
Тогда не я, тогда Земля при теле
Была — как шарик с ниткой — у руки!..
Поэзия@Журнал литературной критики и словесности. — №10.- октябрь.- 2011.