Ольга Шеметова (Москва). Стихи

Ольга Шеметова (Москва)

PIC00030.JPG

СТИХИ

***

Пылящееся небо, звезд парад,
Кусты сирени, каменные плиты.
Но прошлое нельзя вернуть назад,
И дремлет сад, как будто позабытый
Самим собой. Лишь капает роса.
И страшно одинокому рассвету
Входить в него сквозь чьи-то голоса
Из темноты и вечности приметы
Невольно различать в усталом сне
Поникших трав и в сумраке, кипящем
Всем тем, что привело его извне
Сюда, в никем не хоженную чащу.

 

***

Раздвинуто пространство тишиной.

Разомкнуты невидимые стыки.

Времен и ветра шепот за стеной

Любой красноречивее улики

Способен обвинить пустую ночь

В бессмысленно растраченном покое.

И тени звезд не в силах превозмочь

Сиянья снов над черною рекою.

И в бесконечность серо-голубым

Ножом сознанья режется начало

Грядущих дней, но неисповедим

Смысл тишины, что ветер умолчала.

 

***

Даль. Коробка. Гардероб.
Фразы. Лица. Тишина.
Локон. Чашка. Влажный лоб.
День. Спокойствие. Весна.
Духота. Подушка. Мгла.
Шорох. Шаг. Усталый взгляд.
Звук. Пристанище. Дела.
Боль. Сияние. Закат.

 

***

Когда приходит ранняя весна
И над домами расцветает полдень
Жизнь, как ручей, становится тесна
И постигает все, чем мир наполнен

И вширь, и вглубь. Значение тая
Своих шагов, блуждают в парке пары.
И лишь сосулек острые края
Беспомощно кровят на тротуары.

Их кровь чиста, прозрачна как ручей,
Что упомянут был случайно выше,
Где ритмы равномерные качель
Вздымаются легко до самой крыши.

Перенасытив ум, скучает бред,
Слагаяся в простые величины.
Былого нет и будущего нет.
И даже нет повинной в том причины.

И никакого дела бездне лет,
Которые проходят, тяжелея,
Что вечно одинокий силуэт
Бредет по нескончаемой аллее.

 

При описаньи газовой плиты

О.Б.

При описаньи газовой плиты
Я опираюсь на известный принцип —
Чем глаже мир, тем гаже миру ты,
Хоть и нельзя так обращаться к принцу.
Но ты не принц, ты варишь вермишель.
Как много в этом мире вермишели!
Как мало открывается душе,
Как часто получаем мы по шее…

Все это блеф, плита здесь не при чем
(и не при ком, спешу еще заметить).
Ведь ты ушел, ты навсегда ушел,
Мою любовь плитой не опредметить.
При описаньи газовой плиты
Я исхожу из очертаний куба.
Я исхожу все тропы и мосты,
Как некогда погибшая Гекуба,

Я исхожу из тела, как душа,
Как чистая абстракция из плена
Реалий — осторожно, не дыша,
Но чувствуя, что море по колено.
Ведь тут смотря какой величины
Пространство рассекающая голень,
Да не одна, а две, что польщены
Названием приблизившейся роли.

При описаньи газовой плиты
Я вентилей намеренно не трону
И опущу все белые цветы,
Что ты не принесешь на похороны.
Лишь потому, что их не будет. Я
Намерена пожить еще, и столько,
Сколь надо, чтоб всплыла из забытья
Конфоркой подогретая настойка,

А также детство в сумерках корон
И в никогда не превзойденном блеске
Кастрюли, что с осмотренных сторон
Напомнила мне дни и перелески,
Оставшиеся где-то за чертой
Двенадцати исследованных граней
Пустой плиты (поверь же мне, пустой!).
На Библии клянусь и на Коране.

 

Маркет

Даль забавляется багряной пылью,
Окутавшей нарядный маркет «Ника».
Пространство перебредило ковылью,
Которая красна как земляника.
Мерцанье здесь, ковыль — в степи крестовой.
Рассыпав облака, как мертвых броши,
Пространство улыбается подковой
Над дверью в маркет. В общем-то, хороший.

 

***

Наше время ушло не придя.
Наше время протопало мимо.
И ни вбитого в стену гвоздя,
Ни навеки уснувшего мима

Нет поблизости. Бледно чело
Так, как будто приблизились сроки.
Даже если бы время ждало,
Мы не ждем. Потому и жестоки.

***
Так бывает в осеннем шуме:
Безработно блестят ножи,
Дождь и ветер вдвоем бушуют,
Словно деньги из рук транжир,
Листья падают вверх ногами
И, устало касаясь век,
Вновь играют людьми, богами,
Группой крови на рукаве.
А потом их во тьму уносит…
Тихо кружит последний лист.
Видя ужас зеленых сосен,
Чьи-то тени во тьме слились
Позади позабытой дачи
И закрыли собой огни.
Таня ловит в речушке мячик,
Пушкин томик раскрыл Парни.
Так бывает в осеннем шуме,
Что привидится все и вся –
Дождь и ветер не зря бушуют,
Желтизной листьев-глаз кося.

 

***

…а с любовью навеки проститься
все равно, что кричать в пустоту
и не верить, что жизнь возвратиться,
и не видеть могилу в цвету,

перепутать огни и, как в нише,
в тишине предрассветной застыв,
помнить только убогие крыши
и совсем золотые мосты,

так забытое прошлое снится,
там, где время уже не при чем,
но к огням прикоснутся ресницы,
когда Петр не откроет ключом.

 

***

Екатерине Кириковой

Словно сама собой распахнулась дверь,
И на пороге возник человек. Зажимая уши,
Жди, когда он войдет, а пока ничему не верь,
Дабы шаги его не показались глуше,

Чем шепот взгляда, чей иссиня сизый блеск
Подобен окну с мертвецом в полуночном склепе.
А также котенку, который под стол залез,
И из которого полночь кого-то лепит.

Тает свеча, за окном бороздят лазурь
Черные звезды, но человек не хочет,
Дверь затворив, вмиг развеять всю эту дурь.
Просто стоит и ехидно в лицо хохочет.

Я приглашаю его с нами сесть за стол.
Ты так спокойна, как будто бы век отсрочен,
Чтоб он вошел и, приблизившись лет на сто,
Вперился взглядом в твои неземные очи!

Что происходит? И вот вы почти вдвоем.
Ты польщена, он с сигарой и в белом фраке.
Где-то, наверное, выдохся водоем.
Кто-то топорик занес над башкой. Собаки

Воют, кадильницам грезится смутный гул.
Вы говорите от том, что давно достало
Все это вусмерть. И с вами согласен стул,
Что из окна смотрит пристально в даль квартала.

Ты не решаешь… Но я для тебя хочу
Все разрешить (можно ли промолчать спокойней?)
Вы говорите, покуда я жгу свечу,
Ибо звезда догорела над колокольней.

 

***

Кивнули мне, как будто невзначай,
Седые облака в закатной дымке,
Чтоб скрыла от людей свою печаль
И в ночь ушла, где ветер-невидимка
Холодным дуновеньем обожжет
Мое лицо и сразу станет легче,
Где в темных небесах наперечет
Далеких звезд блестящий крупный жемчуг,
Где бродят сны по улицам пустым
И с городом я словно незнакома.
И чей-то силуэт в окне застыл,
В пустом окне покинутого дома.

 

***

Не зная смысла бытия
По жизни я иду на ощупь,
Догадку странную тая
От суеты, страраясь проще
Смотреть вокруг, чтоб мир утрат
Любить и вечером молиться,
Ждать ночи, зная, что назад
Не суждено мне возвратиться.
Ждать друга, зная, что всегда
Сквозь сумрак синий электрички
Летят неведомо куда,
И кто-то, тихо чиркнув спичкой,
Быть может, вспомнит обо мне,
А может, навсегда забудет,
И удивляться в тишине
Сплетеньям бесконечным судеб.

 

***
Не гаснет яркая звезда
На сумрачно-безмолвном небе.
Пусть где-то стонут поезда,
А кто-то, о насущном хлебе
Заботясь, даже позабыл
Как светят утренние звезды,
Но ветер вешний быстрокрыл
И ни о чем мечтать не поздно.
Ведь тени старых тополей
Вновь отразятся в лужах странно,
И кто-то, выйдя из дверей,
Войдет негаданно-нежданно
В бескрайний мир, где бал весны
Так неизбывен и неистов,
Что все забывшиеся сны
Манят сквозь звезд последних искры.
Небрежно прядь коснулась лба,
Шумит чуть слышно ветер вешний…
Здесь непредвидима судьба,
Но не темно во тьме кромешной.
Здесь звонкий смех приносит свет
И чудеса неповторимы,
И о минувшем грусти нет,
И я, судьбой своей хранима,
Иду неведомо куда
Сквозь зимы, весны и печали,
В чужих глазах не видя льда
И слез своих не замечая.

 

***

Сквозь туманы предрассветные,
Сквозь мятежные года,
Провожаемые ветрами,
В даль уходят поезда.

И сквозь сумрак ночи тающей,
Сквозь зари неяркий свет
Мчится поезд, точно знающий,
Что дорог обратных нет.

Что не зря так быстро падали
Звезды, яркие еще.
Как по кругу (рая, ада ли?)
Мимо всех, кто вновь прощен

Новым днем, судьбой назначенным,
Мимо чьих-то глаз и слез,
И долгов, что не оплачены,
И всего, что невсерьез

Шепчет вновь заря беспечная
Исчезающей звезде,
Мимо тленного и вечного,
Мимо бликов на воде.

Забывая все, что брезжило
И что кануло в ночи.
Только жизни даль безбрежная,
Только небо, что молчит.

 

***
Снова сырости и мяты
Запах сладкий и пьянящий.
Облака плывут куда-то
Над лесной притихшей чащей.
Я опять слежу невольно
За безудержным скольженьем.
Только мне уже не больно
Окунаться в отраженье
Нерассказанной печали,
Что в глазах рассвета тлеет,
Ничего не замечая,
Ни о чем не сожалея.

 

Гроза

Всполох внезапно ударил в хлябь…
Видимый глазу рост
Обозначает тугую рябь
Вспенившихся волос.

И высочайшей из всех вершин —
Книгою Бытия —
Запросто выведен в даль аршин
Брошенного жнивья.

На окаймленный дорогой фон
Падает встречный жест
Туч, парусами Иерихон
Вырвавших у божеств.

Не понимая зачем (как знать?)
Солнце упало в лог,
Ветер колышет земную пядь.
Небо, как потолок.

Землетрясенье. Однако смерть
Ищет бессмертья врозь
С миром, вечернюю круговерть
Вздыбив огнем колес,

Где, прикасаяся к чистоте
Помыслов, плоти сон
Дол опустевший сокрыл в листе
Клена. И тем спасен.

 

***

Стук далекого топора
Погружает в себя вода.
Ночь открыта как дверь. Гора
Зацепилась за провода.

Звук скрывает во тьме следы
От крылатых ничьих авто,
Что летят в даль чужой беды,
Озаряя пустой бетон.

Стук далекого топора
Скоро стихнет. В иную суть
Погружаясь, скажу: «Пора…»
И добавлю: «Не обессудь».

 

***

Четкий рисунок ветвей по весне
Сделался тоньше, чем лица во сне.
Не потому ли искрится в воде
Солнечный луч, а неведомо где
Тихо луна тает в дымке окон,
И освещая безлюдный балкон
Белыми пятнами шарят по лбу,
Тем завершая свою ворожбу?
Ей безразличен всяк реющий стяг.
Но у меня остается пустяк —
Пропуск в старинный и замкнутый круг
Там, где не валится время из рук,
И молодая холодная даль
Выглядит так же, как лета медаль,
Где отчеканен отчетливо Бах
С желтой сигарой в прозрачных губах.

 

Идущий

На улице лежит усатый клен,
Распиленный по середине веком,
Который, предыдущим закален,
Прикинулся идущим человеком,
А также всем, чем можно выбить глаз,
То бишь пролезть в ушко иголки в сене.
Идущий, заблудившись в энный раз,
В лежачем клене чувствует спасенье,
Что ищет неокрепшая душа
Его перед знамением с Востока.
Идущий не находит ни шиша
И понимает, как это жестоко.
Событий нет, из фактов выжат сок,
Разбила бабка банку с огурцами…
Идущий вдруг становится высок.
А почему — о том судите сами.

 

***

Желтые дома прячут свои колонны
Там, где управленье статистики обнажило небо
И выпускает дворника в земное лоно,
Приоткрывая двери как крышку гроба.

Ветер спокоен. Оранжевая блуза
Смотрится странно на фоне у Мерседеса,
Который заглох и тем обозначил узы,
Коими связана жизнь с идеей прогресса.

В Мерсе сидит секретарша, что вертит сферу
Услуг в бесконечно прекрасных пальцах.
Дворник не спорит, а принимает на веру
Все,что она говорит. Сквозь пустые пяльца

Черных очков ей не видно начала века,
Так как его закрывает сквозящий угол
Белой руки, над которой струей «Казбека»
Небо играет и улочка морщит губы.

Шалым винтом — оглушительный рев мотора,
Чистые окна маркета «У Алины».
Дворник врастает медленно в глубь простора,
Как богатырь новоявленный из былины.

 

Разлука

Разлука является тайной, которой в ней нет.
На первое время она припасает паек,
В надежде, что случай изменит движенье планет,
И мертвая птица опять на рассвете споет,
Ожив по причине ритмичного боя часов,
Способных любовь воскресить и соперничать с тьмой,
Бегущей меж пальцев, как локон бежал за висок
От жгучего ветра однажды бесснежной зимой.
Но в этом звучанье невстреча имеет задел,
Застенчиво прячась за взгляд из-под суженных век,
Чтоб локон, описанный выше, слегка поседел
Еще до того как родиться рискнет человек.

 

***
мне светило одно окно
это было не так давно
но его я не поняла
и однажды ты умерла
и окна больше в мире нет
и темно словно на луне
космонавтам с ума сошедшим
очень страшно но о прошедшем
ни единого слова даже
если звук снова станет важен
если звук я не буду плакать
если жизнь это грязь и слякоть
то страдания это люди
но не будет окна не будет
ничего не случиться больше
в темноте хорошо на ощупь
вспоминать…

 

Свеча
Платье надела, смотрит на снег.
Плевое дело — верить весне,
Но не поверят, что горяча.
Настежь все двери! Это свеча
Воском по доскам шарит в мирах
В рваных обносках, как в веерах,
Пламенный кокон. Столько окон,
Что ее оком ожил балкон.
Вышел и выжег… Тополь подрос,
Серые мыши, дым папирос,
Прежних любовей смрад и печать.
В блещущем слове криком крича,
Платье надела, смотрит вокруг —
Белое тело, множество рук…
И задувая:
«Живая!»

 

Я

Я жду того, чего никто не ждет,
Я верю в то, во что никто не верит.
Я дверь держу открытой — пусть войдет
Любой из тех, кто обожает двери.
Я обижаюсь на саму себя.
В миру я посторонний наблюдатель.
Меня все любят и, шутя-любя,
Шлют далеко по матери и дате.
Я не надеюсь на благой исход
И даже не жалею о прошедшем.
Мне все равно, который нынче год
Струится в рай благих и сумасшедших.
Я свой забыла номер и диплом.
Любовный лабиринт давно исхожен.
Я кожу ощущаю языком,
Но чувствую лишь то, что есть под кожей.
Я не хочу ни денег, ни наград
И, сердцу вопреки, не жажду счастья.
Я просто надеваю свой халат
И розовый батон делю на части.
Я знаю, что нет выхода нигде
Лишь потому, что Он куда-то вышел.
Я лодочки пускаю по воде
Покуда барабанит дождь по крышам.
Я верую. Удача мне чужда.
И Сатана, увы, меня не любит.
Когда я посещаю города,
Я на ночь забираюсь к тете Любе.
Меня карьера бесит, а семья
Лишь ужасает булками без мака.
Я пугалом кажусь среди бабья,
А мужики мне говорят: «Однако…»
Мне некуда податься — дом мой чужд
Любой надежде выстирать онучи.
Ведь даже в той психушке, где лечусь,
Ловила мух, а попадались тучи.
И все-таки грустить мне не с руки —
Того гляди и вправду похудею.
Я знаю, чем гордятся дураки
И молча поливаю орхидею.

 

***

Фонарь на фасаде — как отблеск луны,
Уставших домов силуэты…
Опять повторяются вещие сны,
Свои оставляя приметы.
Бесстрастное время предвидит исход
Всего, что твориться с азартом.
В неведомый день и неведомый год
Откроет последнюю карту
Спокойно судьба. И поможет забыть
Все то, что не к счастью случилось.
Но вовсе ненужной вдруг станет судьбы
Так долго желанная милость.

 

***

Очки чернеют на челе ночи,
И ты меня не просишь : «Помолчи…»
А значит, стратегически верны
Все лестницы, ведущие с Луны
На площадь возле «Русского бистро».
Расплачиваясь звездами костров,
Горевших здесь пять тысяч лет назад,
Мы все же проберемся в сонный сад.

Но станет ли спокойней на душе
Лишь потому, что больше шум «Порше»
Не слышен ни тебе, ни мне, ни им
И где-то рядом бродит херувим,
Которого увидеть не дано,
Поскольку закрывается кино-
театр? Ведь ангелы, увы,
Не измеряют омут синевы

И нет в саду скамеек и оград.
Но я, спасая фотоаппарат,
От ввек неизгладимого позора,
Сама запомню вечности узоры,
Оставленные Богом возле стен
Незримо-государственных систем
Сигнализаций, что торчат у края

Никем не обретаемого Рая.

 

Больше никто не лепит свистульки

Больше никто не лепит свистульки
В городе, где не бывает света.
Только старушка бредет, ссутулясь,
На перекресток купить газету,

Тихо проходит под аркой слева
И попадает на сонный рынок,
Где алкоголиком для сугрева
Продана пара своих ботинок,

Девочка плачет и просит маму
Ей наконец-то купить черешни.
Небо ныряет сквозь амальгаму
Пыли степной в городок безгрешный,

И неземною его окутав
Синью, гадает на пальцах-тучах
Будет ли вечер, придет ли утро,
Иль заболеет звезда падучей.

И лишь свистульки никто не лепит…
Кто-то уехал, а кто-то умер.
Город казахский приходит в трепет,
Если убили кого-то в Думе.

В нем еще русские есть покамест:
Мама и дочка, алкаш и бабка…
И ни в кого не бросают камень,
Когда в квартирах бывает зябко.

Есть даже поезд, который прямо
Связан с Москвой и кого-то возит.
Но мертвецы не имут срама,
И в городок забредает осень…

 

***
Я все забыла. Только вечер сиз.
Раз голубь примостился на карниз,
То будет дым над городом ползти.
И я прошу: «О Господи, прости
Мне все старанья, слезы и смешки,
За кои не сносить иным башки,
Прости мне голод и прости болезнь,
Которой нет как будто она есть,
Прости сиянье, видимое мне
Сквозь истину, которая в вине
На горе, у которого в плену
Я всепрошенье скоро прокляну.
И просто и спокойно осуди
На свет сквозь тьму в еще живой груди,
За что-то, для чего не родилась,
За эту неосознанную власть
Над странным дымом, что ползет в окно,
За то, что мне навеки прощено,
За то, чего не будет никогда…
Но не прощай прошедшего стыда.»

 

Мгновенье

Мгновенье замерло в улыбке мимолетной.
Все как обычно: люди, поезда.
Захлестывает жизни ритм нелегкий.
Приходим мы, уходим… но куда?

Все как обычно — пусто на перроне,
И поезд убежал за горизонт.
День отшумит и в вечности потонет,
Сверкнув в вечернем небе бирюзой.

 

***

Кресты оконных рам, мерцанье светофоров

И тени на ветру в пустой холодной мгле.

Как в зеркало луна глядит спокойным взором

В сиреневую тьму, и снова по земле

 

Разлита тишина, как вечности напиток.

Лишь звуки в вышине не верят никому.

И сердце бьется в такт безмолвью и копытам

Бесшумных лошадей, летящих в синеву.

 

***

Мне заранее кто-то назначил

Этот век, этот день, этот час.

Этот долг, что еще не оплачен,

Этот вечер, что быстро погас,

Этот сумрак бездонного неба,

Где лишь месяца серп молодой.

Этот путь и грядущую небыль,

Что помечена в небе звездой.

 

***

А осень одинокой и свободной

Пришла с рассветом хмурым в этот город.

Лишь облака в белесой мгле холодной

Кивнули ей и тихий ветра шорох

Как будто предвещал ее капризы,

Бесстрашие и раннюю усталость.

Но капли застучали по карнизу

И ничего другого не осталось

Как только затворить окно неслышно

И, погасив надежды, словно свечи,

У лета не просить минуты лишней

Для нашей ожидаемой невстречи.

 

***

Юность, которую я отбросила
Не проходит. Моя ли вина,
Что она оживляет проседью
Меркнущие имена?

Юность, которая мной не продана,
Прошлому отдана.
И озаряет в ночи восходами
Меркнущие имена.

Юность! Срываясь в твое безмолвие,
Я не проснусь до дна
Слов, для которых пронзила молния
Меркнущие имена.

 

Кукла

Да, это было двадцать лет назад…
Мне подарили куклу.
День был странен.
Замедленности вычурный фасад,

Густые кудри,
Город в панораме,
А главное, ее спокойный взгляд
Во мне не зародили подозренья,
Что двадцать лет спустя (или назад?)

Все это вспомню. И забытым зреньем,
Что ожило, хоть отжило давно,
Опять солнцестояние увижу,
Блестящий рот и платье, что длинно.

Но думая устало: «Ненавижу…»,-
Незваный образ выброшу в окно.
А он вернется, будет в дом стучаться
С той стороны стекла, когда темно
И нету никого из домочадцев.

***

Земная жизнь тоской не может быть.
Поскольку я всего не понимаю,
Ладони опускаются на лбы,
И лето прекращает ось земная.

Комета повторяет свой сезон
И снова одиноко догорает.
Об этом говорил еще Назон.
И я смирилась с тем, что я вторая.

Лишь ветер избежал паралича…
Бесследно тают призраки над полем.
Назону бы уместней промолчать,
Но он любил, а значит, был не волен.

 

Этот запах

Это запах низов, это запах разверзнутой бездны,
Поучительных сказок и бабушкиных пирожков,
Запах вечного зла и надежды, почти бесполезной
Для разбитых сердец и навеки потухших зрачков.
Запах детских игрушек и пятен на грязных стаканах.
Запах счастья. Запекшейся крови и заспанной лжи.
Он так бьется в окно, что ползут из щелей тараканы,
Надвигается праздник, и точат соседи ножи.
Лучше сломанной веткой торчать из болотной трясины,
Белым снегом ложится в пустую апрельскую тишь,
Чем вдыхать этот запах, от ужаса призрачно-синий
И вверяющий черным проталинам мертвый камыш.
Как вдыхать этот запах, от вещего привкуса потный,
Затихающий днем, а ночами терзающий плоть?
С наступлением вечера небо нуждается в рвотном,
И выходят соседи дрова близь сараев колоть…
А Луна отдыхает, укрывшись промозглою тучей,
Под которой, как фаллос, призывно торчит водосток.
И не знает никто, что случиться вдруг с ивой плакучей,
Если запах любви безраздельно затопит Восток.

 

Кратко об авторе: 

Шеметова Ольга Олеговна родилась в городе Кокчетаве 

(Северный Казахстан).

В 1997 году окончила художественно-графический факультет Кокчетавского университета по специальности художник-педогог. Работала художником фарфоро-фаянсового производства, учителем рисования, черчения и дизайна в общеобразовательной школе. Участвовала в республиканских художественных выставках.

В 1998 году поступила в Литературный институт им. А.М. Горького (семинар Куняева С.Ю.), в 2003 году защитила диплом. Публикации: в местной прессе, в журналах «Мы», «Юность» (г. Москва), «Нива», «Простор» (г.Алма-Ата), в сетевом альманахе «Альтернатива».

Живет в Москве, работает выпускающим редактором проекта «Дайджест» Издательского Дома «Провинция – вся Россия».

E-mail: shemetova1@yandex.ru