Николай Березовский (Омск). В огороде бузина, или ходьба вспять на порушенном колесе.

Николай Березовский (Омск)

Николай Васильевич Березовский родился 24 июня 1951 года на Сахалине. После гибели отца воспитывался в интернате. Среднюю школу окончил экстерном. Высшее образование получил на отделении прозы Литературного института Союза писателей СССР имени А. М. Горького. Первые рассказы и стихи опубликовал в конце шестидесятых годов прошлого века.

Николай Березовский – автор восьми прозаических, поэтических и публицистических книг, изданных в Москве и в Сибири; многочисленных публикаций  в отечественной и зарубежной периодике. На киностудиях «Мосфильм» и «Лентелефильм» экранизирован его рассказ «Три лимона для любимой». Призёр, дипломант и лауреат литературных конкурсов и премий. В частности, радиостанции «Немецкая волна», газеты «Правда» ( 1991 г ), писательского еженедельника «Литературная Россия» за 1999 год, Международного, посвящённого 55-летию окончания Второй мировой войны; «Сибирь – территория надежд» Межрегиональной ассоциации «Сибирское соглашение» за 2001-2002 годы, «Золотой листопад-2010» имени Юрия Самсонова, журналов «Московский вестник» ( 2004 г .), «Сибирячок» ( 2005 г .), «Дальний Восток» (2005, 2009 гг.). Награждён Грамотами журнала «На боевом посту» Внутренних войск МВД России и Королевского Посольства Дании и Фонда «НСА2005»  к 200-летию Х.К.Андерсена ( 2005 г .).

Член Союза писателей и Союза журналистов России.

Живёт в Омске.

      

В ОГОРОДЕ БУЗИНА, или  ХОДЬБА ВСПЯТЬ НА ПОРУШЕННОМ КОЛЕСЕ

В Центре искусств Омска прошло представление сборника стихотворений «Родина…Память…Победа…». Свыше тридцати авторов сошлись под одной обложкой после поэтических конкурсов «Омские мотивы», которые городской департамент культуры проводил в 2008, 2009 и 2010 годах в рамках подготовки к празднованию 300-летия города на слиянии Оми с Иртышом. Предисловием Виктора Демченко, директора этого муниципального ведомства, сборник и открывается. И отрадно, прав Виктор Михайлович, что «в сборник «Родина…Память…Победа…», прославляющий богатый историей, традициями и современными достижениями родной край, великую стойкость сибиряков и их неоценимый вклад в победу над величайшим злом – фашизмом, вошли поэтические произведения не только профессиональных авторов, но и любителей», пробы пера которых «нередко оказывались золотыми».

За что, полагаю, надо отдать должное редактору-составителю сборника – кандидату филологических наук, доценту Омского государственного педагогического университета, заслуженному работнику Высшей школы Российской Федерации Вадиму Физикову. Именно он донёс эти «золотые пробы» до читателей, неравнодушных к поэзии. Однако, что печально, Вадим Михайлович почему-то закрыл глаза на творчество некоторых якобы профессионалов, вовсе не блеснувших поэтическим профессионализмом в этом издании, и на фоне даже начинающих авторов их вирши вызывают, мягко говоря, недоумение.

Например, под безграмотным заголовком «Сретенье» В. Ерофеевой-Тверской, а не «Сретение Господне», как надобно бы. Здесь книжники, конечно же, не упустят возможности злорадно напомнить мне, что также озаглавил своё стихотворение 1972 года с посвящением Анне Ахматовой и Иосиф Бродский. Что ж, отвечу: будущий Нобелевский лауреат, подробно, следуя Евангелию, описывая знаменующее для человечества единение души с Богом, сделал это намеренно – в надежде притупить бдительность советских цензоров, не позволяющих и Имя Всевышнего начинать с прописной буквы, даже обмануть их, переведя каноническое написание Сретения в разговорное. Не вышло, да и вскоре Бродский оказался за пределами Отечества, а что оставил стихотворению прежний заголовок – это своеобразная дань памяти невозвратному прошлому…

Ерофеева же, которая через дефис Тверская, вряд ли читала Бродского, поскольку не удержалась бы, думается мне, от компиляции или прямого плагиата, что уже с ней случалось, а Евангелие, уверен, и подавно. Иначе бы не утверждала в сноске, что Сретение – «русский православный праздник», тогда как он – торжество для всех землян, исповедующих любые ветви христианства. А для воцерквлённых во Христе, напомню апостола Павла, «нет ни эллина, ни иудея». В этот день (15 (2) февраля) в Иерусалимском храме Богородицу с Младенцем сорока дней от роду встретили пророчица Анна и праведный Симеон, и распознавший в Нём Спасителя. И этой Встречи, как переводится «Сретение», открытой Богоприимцу Святым Духом, святой старец ожидал 350 лет. О чём нет и намёка в неладном и на рифмы упражнении про «снегопад», который «сыплется», «кутерьму» (суматоха, беспорядок. – Н.Б.), какая «белёной сетью пелены по всей округе хороводится». А ещё про какие-то «брызнувшие лужицы под звон пасхальный в облаках!», и вновь про снег, который «вьюжится в душе ли, в проулках». И вся эта, продолжу цитирование, «бесшабашная пурга» не мешает, однако, видеть «в предвечернем зареве, как золотятся купола вновь возведённого собора Успенья, где колокола весну оповестят нам скоро». Собственно же про Сретение – единственное и опять же безграмотное, но уже вдвойне, аханье сочинительницы, всегда позиционирующей себя не иначе, как поэт: «Ах, пресвятая Богородица, бывает Сретенье иным?!». (Подчёркнуто мной. – Н.Б.)

Ударился в религию, чем немало, наверное, удивил своих читателей в атеистической газете омских коммунистов «Красный Путь», и Владимир Балачан в, иначе не скажешь, агитке «Икона и Сталин», переврав «совсем невероятную историю» из той поры, когда мы «духом были – высшей категории».

«Сей дивный факт – виток в его судьбе», – вещает дальше «забронзовевший» автор текста гимна Омской области о Сталине, якобы обошедшем «вокруг Кремля с иконою Казанской Божьей Матери», несмотря на то, что подобное действо «хоть и не в чине, не в его характере». Почему же «Великий вождь, Генсек ВКП (б), Безбожник! А к иконе обратился»? – поставлю я вопросительный знак после этой констатирующей строчки, предположительный ответ на который сам же Балачан тотчас и даёт: «Должно, вождя заставила нужда – перед большой державною аварией…».

В. Балачан «в бронзе». Автор бюста  – Анатолий Цимбал

Но тут же, ошарашенный сравнением Великой Отечественной войны с аварией, глубокомысленно задумаюсь вместе с пиитом: «Какие мысли трогали вождя? Какой прицел слова его держали?». А поскольку ни «трогающих мыслей», ни, тем паче, «тех слов», державших какой-то «прицел», «мы не узнаем и теперь», поверю заговорившемуся слагателю несуразиц на слово, хотя и не могу представить, как это после того, как Сталин обнёс Кремль иконой, «Враг вспять пошёл на том же колесе, Порушенном ещё под Сталинградом»? И чёрт бы с ней, с ходьбой вспять на порушенном колесе, но вот как «колесо», к тому же «порушенное», могло оказаться под Москвой зимой 1941 года, если Сталинградская битва началась в июле 1942-го, а победно завершилась в феврале 1943-го?

Провально оригинальна, извините за невольную рифму, и создательница мифической «омской поэтической школы» Татьяна Четверикова, собственноручно порушившая стихотворение «Сны о детстве», также выдаваемое в сборнике «Родина…Память…Победа…» за написанное профессионалом в изящной словесности. А вернее – «сожгла», поскольку начинаются её «сны», разбитые на три оцифиренные главки, с похода вместе с мамой «на Красный Путь – за керосином» в «эскорте дворняг». Эскорт, конечно, красиво, но вряд ли малышка, державшаяся «за мамину ладошку», уже изучала французский язык в школе или постигала его с помощью репетитора, да и дворняги, бегущие следом, воспринимаются почётным сопровождением разве что в больном воображении. Потом, когда керосин в лавке на улице «Красный путь», здравствующей и посегодня, куплен, наполненный им бидон – «гремит». Куда б ни шло, добавь воспоминательница для пущей убедительности – крышкой, только вот и крышка не могла греметь, поскольку бидон уже не пустой. Глухо тукать, разве, и расплёскивать из-под себя керосин. И совсем уж не верится, что наверняка бережливая мама будущего «поэта», коим первой в Омске назначила сама себя именно Татьяна Георгиевна, отправлялась за огнеопасной и недешёвой и по тем временам жидкостью с такой ненадёжной ёмкостью. Моя мама, не забыл, с бидоном ходила за молоком, а за керосином – с канистрой, крышка которой впритирку «застёгивалась» особой держалкой, соседки же – с бутылями из толстого тёмного стекла, плотно затыкаемых самодельными деревянными пробками. Дальше – больше, цитирую:

За лавкой – пыльная дорожка:

Зелёный Остров и затон.

Там заводь тёплая и лодки,

И волчьих ягод синий цвет…

 

Зелёный остров – есть такое живописное местечко в родном и мне городе, известное каждому омичу как место отдыха. Только вот оно «островом» лишь называется, потому что здесь вдавшаяся в берег заводь, или затон, и заводь в затоне или наоборот – такое покруче масла масляного. А «волчьи ягоды синего цвета» если и бывают, то лишь в снах поэтствующих поэтесс, поскольку плоды кустарника «Волчье лыко» (Daphne mezereum), которые и называют «волчьими ягодами», не синего цвета – всегда красные.

Здесь, в восьми строчках наделав столько ляпов, Татьяне Четвериковой пробудиться бы и покраснеть, но она чуть ли не торжествующе продолжает в главке-2: «Подарком память детства мне дана, Заросшая сиренью, бузиною… На Кемеровской – частные дома И тишина, два метра глубиною. Я в ней тону…Но хорошо на дне!»

На этом восклицании я вздрогнул, представив себя на дне могилы, так как каждому ведомо, на какую глубину роют в земле эти последние для людей пристанища, а когда продолжил чтение, у меня вообще, как выражалась моя бабушка Мария Семёновна, ум сдвинулся за разум: «Здесь ноги травы донные щекочут, Кот на заборе и герань в окне…А где-то рядом магистраль грохочет. И корпуса растут день ото дня В индустриальном грохоте и гуле». Это в идиллической-то тишине на двухметровой глубине и грохочущая магистраль, и грохот и гул индустриальный?! Да и какой кот удержится на заборе, ошалев от такой какофонии? И герань от неё, поди, враз завянет. А донные травы, щекочущие ноги, и вовсе добили. Надо же, как мокра могилка, коли и водоросли, именуемые «донными травами», в ней завелись! И я, опутанный ими, выбрался в главку-3 сновидений о детстве, сразу оказавшись «Среди цветов, травы примятой, Где возле клёнов кинозал, Ещё в конце шестидесятых Вождь твердокаменный стоял», не вызывая «ни почтения, ни транса у людей, Что в ожидании сеанса Гуляли мирно вдоль аллей».

Этот «сон», правда, вряд ли можно отнести к сну о детстве, поскольку в конце шестидесятых годов прошлого века победительница конкурса «Омские мотивы-2009» давно уже была, как говорится, в репродуктивном возрасте, почему, предположу, и заметила «примятую траву» в напрочь тогда вытоптанном городском саду, лишённом после XX съезда КПСС (14-25 февраля 1956 года) имени Сталина. Тогда же снесли, понятно, и стоявший здесь памятник Генералиссимусу. Почему десятилетие или чуть больше спустя опустевший пьедестал и не вызывал у проходящих мимо «ни почтения, ни транса», хотя, замечу, в транс вводят или в него впадают, как в беспробудный сон. Вот бы и написать об этом просто, так нет – сочинительница, пустив людей гулять не по аллеям, а почему-то вдоль аллей, и «прислонив» кинозал к клёнам, а не наоборот, наводит тень на плетень, завершая «трилогию» притворной зевотой: « – Сад Сталина? А был такой?».

Притворной – потому что не так уж и давно любительница погружаться в сновидения о детстве взахлёб заявляла в сборнике «Романс для осенней гитары» (Омск, 1997 год): «Я некогда жила в другой стране. Она была прекрасной и великой…. Прогулки ночью! В парке! При луне!..», – затем слезливо заскулив: «Двойные двери? Да ведь это дикость! О господи, проспали мы великость. Я некогда жила в другой стране. Я, может, за беспечность и плачу, Живя в стране угрюмой и жестокой. Зато опять мы верною дорогой Идём лизать ладони палачу».

Не ахти, конечно, и это сочиненьице. Хотя бы потому, воспользуюсь одной из любимых рифм питомцев «омской поэтической школы», что, выходит по нему, не такой уж и прекрасной была страна, где некогда жила товарищ Четверикова, если приходится ОПЯТЬ – ещё, значит, раз, снова – «лизать ладони палачу» с опущенным именем. Что же касается отсутствующего якобы почтения к «твердокаменному вождю», то как раз «в конце шестидесятых» в стране «прекрасной и великой» оно приобретает вызывающие формы не только, как пафосно выражались в газетах советского периода истории России, «в широких народных массах». О чём, не погружаясь в сновидения, можно было прочитать, заглянув хотя бы для самоконтроля в Интернет, в эссе «Сталин на лобовом стекле», написанном в те годы когда-то омичом Виктором Некипеловым – врачом, поэтом и правозащитником, похороненном на Валантонском кладбище под Парижем.

Потеря же самоконтроля в творчестве – это тоже транс, в какой впадают преимущественно графоманы и плагиаторы, фарисействующие на творческой ниве. И именно за фарисейство, на мой взгляд, а не за истинные заслуги в литературе и искусстве ублажаются они званиями лауреатов различных премий – от «Омского комсомола» и «Омских мотивов» до имени Леонида Мартынова или проплаченной им. Дмитрия Мамина-Сибиряка (см. на сайте www.zaharprilepin.ru беседу известного прозаика Захара Прилепина с прекрасным омским поэтом Юрием Перминовым «Я русский, и никогда не соглашусь быть «россиянином». – Н.Б.).

И горе бы им, вспомню я апостола Матфея (Евангелие, гл. 23, ст. 14), да, вернувшись к началу главки-2 опуса «Сны о детстве», разведу лишь руками. А вдруг и у друзей-подруг автора оного память тоже заросла сиренью и бузиной? И ладно бы только сиренью – для лакировки по конъюнктурным соображениям прошлого или настоящего память не нужна, а мозгу достаточно и одной извилины для мысли, сладострастно «трогающей» предполагаемыми бонусами. А вот бузина, с сине-фиолетовыми ягодами которой Татьяна Четверикова спутала, похоже, «волчьи», ассоциируется у большинства даже не очень начитанных людей с синонимичным выражением «В огороде – бузина, а в Киеве – дядька». Что, если проще, означает бестемье в разговоре или бестолковость в беседе – обо всём и ни о чём.

Бестолковостью-то, даже при наличии темы, и поражают, прежде всего, как бы стихи «Сретенье», «Икона и Сталин» и «Сны о детстве» «профессиональных авторов». И попали они в сборник «Память…Родина…Победа…» не потому, что его редактор-составитель Вадим Физиков «закрыл глаза» на абсурдные поделки. Всё объясняется гораздо проще. Эти «профессионалы» начальствуют в Омской общественной организации СП России, начиная с председателя правления оной В. Ерофеевой-Тверской, или начальствовали раньше (см. заметки «Пятая в кресле, или Почему французские писатели миновали Омск» в «Журнале литературной критики и словесности». 2010, №8). И запросто вхожи в кабинеты многих руководителей как департамента культуры администрации Омска, так и Министерства культуры Омской области, в большинстве своём далёких от литературы, а потому не сомневающихся, что поэты в юбках, да ещё обвешанные литрегалиями, компетентны в этой сфере культуры, для них тёмной. И, понятно, не только прислушиваются к их мнению, но и следуют их советам, кого пущать или не пущать в призёры-дипломанты-лауреаты, или, скажем, публиковать-не публиковать в «Библиотеке омской лирики», и т. д. А быть у воды и не напиться? – и сливки снимают советчики.

Догадываюсь я и о причине, по какой «профессионалы» проигнорировали презентацию сборника в Центре искусств Омска. Забоялись, наверное, что кто-нибудь из «любителей» стихосложения попросит растолковать смысл их «нетленок», настолько «несъедобных», вспомню Александра Твардовского, «что в голос хочется завыть». Они ведь, почитающие себя, по меньшей мере, «мэтрами стиха», привыкли к иному – судить и рядить творчество молодых или не очень авторов с собственных колоколенок. И не tête à tête, а, чтобы засветиться, непременно в «эскорте» – на разного рода окололитературных мероприятиях, «благословляя» преимущественно разве что лишь наловчившихся составлять слова в столбик, на фоне коих их «столбики» выглядят «столбчее». Да ещё местечковым «звёздам» на провинциальном небосклоне поэзии и прозы не даёт покоя, должно быть, «старик Державин», благословивший юного Пушкина в Царскосельском лицее (см. роман в стихах «Евгений Онегин», глава 8, строфа II. – Н.Б.).

Конечно, это лишь мои предположения, но и не из пальца, однако, высосанные или взятые, как говорится, с потолка. Подтверждением чему относительно недавнее «событие», случившееся в городке Тара Омской области и отмеченное восторженной публикацией в местной газете «Тарское Прииртышье» (№43.27.10.2010), цитирую с небольшими сокращениями:

«Таре никогда ранее еще не приходилось принимать столь представительный творческий десант. В числе именитых гостей находились писатель с мировым именем Валерий Мурзаков, сопредседатель союза писателей России Геннадий Попов, секретарь союза писателей России Ирина Перезвонова, председатель омского отделения союза писателей России Валентина Ерофеева-Тверская, поэтесса Татьяна Четверикова, прозаик Сергей Прокопьев, поэтесса Ирина Шувалова, специалист областного министерства культуры Ольга Даниленко, мастер пера из г. Барнаула Валерий Котеленец…Их приезд в наш город стал возможен благодаря финансовой поддержке регионального правительства и администрации нашего района.

Маститые литераторы организовали в Доме Учителя мастер-класс для участников районного литературного клуба «Вечера на Александровской». На нем представляли свое творчество 9 воспитанников клуба. Почти все…поэтическое… Разбор полетов был жестким, но справедливым. Барнаульский писатель Валерий Котеленец отметил, что многие стихи страдают дилентантизмом (?– Н.Б.), изобилуют банальностями, в них отсутствует авторская, только этому поэту присущая манера письма. Тем не менее, при подведении итогов обсуждения 4 молодых тарских поэта были удостоены звания дипломантов. Дипломами областного отделения союза писателей России I степени награждены…, II степени… Почетная грамота и Памятный адрес стали наградами к юбилею председателя Тарского отделения союза писателей России Натальи Кусковой».

Не буду куражиться над этим безграмотным и стилистически провальным текстом, замечу лишь, что писан он поэтессой с «корочкой» Союза писателей России Татьяной Бурундуковой, страдающей и в газетной прозе «дилентантизмом», но не удержусь от вопросительного восклицания: это когда же Валерий Мурзаков обрёл мировую известность?! Уж не по выходе ли в свет сборника («Полина». Повести о любви. «Российский писатель», 2010), с которым и приехал из Москвы погостить в Омск, где без малого двадцатилетие (с 1982-го по 2000-й) проработал ответственным секретарём Омского отделения Союза писателей СССР и главным редактором Омского книжного издательства? Так почти всё под его обложкой (с открывающей книгу повестью «Семья» Валерий Николаевич дебютировал в начале 70-х годов столетия, предшествующего нынешнему) написано и опубликовано, причём неоднократно и порой под изменёнными названиями, как раз в указанный чуть выше период, сменившийся затем другим – с московской пропиской. Но ни тогда, ни раньше и ни позже о мировой известности автора никто не ведал. Да и сборник этот, судя по дежурной рецензии «И снова о любви» Алексея Горшенина в журнале «Сибирские огни» (2010, №10), даже убог, что Алексей Валериевич с присущим ему тактом «списывает» на… Впрочем, лучше процитирую абзац, заключающий рецензию; он вроде церковной свечки, но не во здравие, а за упокой:

«…Сборник выпускался без редактора и корректора, и это заметно отразилось на текстах. Хромает грамматика, особенно синтаксис. К примеру, то недостаёт нужных знаков препинания, то возникают они в самых неподходящих местах. Иной раз спотыкаешься и вовсе о нелепые ошибки и текстовые несуразицы, связанные, скорее всего, с небрежным неряшливым набором. Оформление текстов вообще оставляет желать лучшего. Всё это заметно снижает впечатление от книги, отчего страдают как автор, так и читатель. И рождается вполне естественное недоумение: почему в издательстве с громким названием «Российский писатель» столь низкая издательская культура?».

Но если, перефразирую уже приводимое в этих заметках бытующее в народе выражение, в «огороде» писателя не ухоженные грядки с дарами природы, а бузина, вряд ли какое-то отношение к этому сорняку имеют даже несколько дядек, пусть живущих и не в Киеве, то бишь редактор, корректор и издательство в целом. Так что попытка рецензента свалить вину за «вовсе нелепые ошибки и текстовые несуразицы» на «небрежный неряшливый набор» в компьтерную-то нашу пору просто, извините за тавтологию, нелепа. Что посеешь, короче, то и пожнёшь. А сеятель из Мурзакова, вдруг вознесённого в писатели планетарного масштаба, чего по сей день не удостоились ни Александр Сергеевич, ни увенчавший его «державным своим благословлением патриарх наших певцов» Державин (Иван Пущин. «Записки о Пушкине». – Н.Б.), не скажу, что никудышный, – так себе. Гораздо, например, «планетарнее», пусть и с дурной стороны, Сергей Прокопьев, «десантировавшийся» вместе с ним в Тару в составе «представительного творческого десанта». Вот эти-то «десантники», возведённые в «именитых гостей», и подложили, похоже, Валерию Николаевичу свинью в районном издании «Тарское Прииртышье». Не намеренно, конечно, а в уверенности, что кашу маслом не испортишь, да и сами масленее станут. И переборщили с возвеличиванием «крёстного отца», о котором, впрочем, не забывали и прежде. В. Мурзаков второе десятилетие живёт в Москве, об его творческих успехах в столице что-то не слышно, но питомцы бывшего литфункционера, оставшиеся в прииртышской провинции и продолжающие вслед за ним «рулить литературным процессом» в существующей только на бумаге организации, о нём пекутся (что похвально, если бы не за чужой счёт).

К примеру, в 2008 году, откупив в очередной раз с помощью министерства культуры Омской области, но, понятно, на деньги налогоплательщиков этой сибирской территории, 11-й номер журнала «Москва», они опубликовали на его страницах не только собственные «произведения», но и опус бывшего своего «вождя». Насколько он хорош, можно судить по отклику на него «Библиографической службы» журнала «Континент» в №1 (январь – март) за 2009 год, цитирую без купюр:

«Омич Валерий Мурзаков в повести «Белые гуси» сводит председателя колхоза и криминального авторитета. Один вроде как продавец, другой – покупатель. Текст довольно вялый и вообще жидковат, но не без ярких деталей. Вот такая, например, есть историйка, замечательная уже именем (кличкой) действующего лица: Он, несмышленый шестнадцатилетний карманник, понравился вору в законе, авторитету по кличке Христос. (…) Почему Христос выбрал его, можно было только гадать. Может быть, Христос любил молодое мясо, а может быть, оттого, что по внешности и по своим повадкам он менее всего походил на блатаря, а это могло пригодиться… Побег был удачный, они ушли от лагеря километров за триста и встретили на пути охотничье зимовье. (…) И вот тут, разнежившись в тепле, Христос сделал большую ошибку. А всего-то он ему и сказал: «Ты, пацан, наверное, в детстве дерьма много ел». (…) После зимовки прошли они ещё день по тайге и решили заночевать у костерка. Дело привычное. У Христоса были меховые носки, на ночёвку он всегда снимал валенки и просушивал у костра портянки, а спал в меховых носках. Это было большое преимущество… Именно это преимущество вызывало тогда у шестнадцатилетнего карманника жгучую зависть. Ну и что? Украсть-то их было невозможно. Но когда напряжённо и долго думаешь в одном направлении, то иногда приходит неожиданное решение. Намёк Христа на то, что он счастливый, и валенки, которые Христос снимал на ночь, соединились, и его озарило. Он рисковал жизнью, но выиграл. Ночью он осторожно вытащил у Христоса из-под головы валенки, временно подсунув свой тощий мешок, и помочился в них. Потом так же осторожно проделал всю операцию в обратном порядке. Конечно, всё могло кончиться не так счастливо для него, но ему тогда подфартило. Их на следующем переходе пугнули, они вынуждены были почти двое суток уходить от погони, а мороз был для тех мест обычный, под пятьдесят. Через четыре дня Христос на ночёвке размотал портянки и показал ему чёрные пальцы. Но не догадался. Возможно, потому, что тогда ему было не до этого. Не догадался он и после, когда, обессиленный, не мог идти, а с юга уже наносило дымком недалёкой железной дороги. Тогда Христос сказал, что не ошибся, выбрав его в напарники, и что он большой везун. И если он вытащит его к железной дороге, то Христос отдаст ему половину золотого песка, который хранит у себя на поясе. Он поклялся, что вытащит Христоса во что бы то ни стало, и той же ночью ушёл, оставив его одного. Вот тогда Христос наверняка догадался, но было уже поздно. Через три дня он вернулся и снял вместе с поясом всё золото. Беречь его было некому, в глазницах Христоса лежал снег».

Да уж, если даже всегда корректный и интеллигентно-выдержанный в оценках «Континент» не пожалел столько драгоценной журнальной площади, процитировав «историйку», и несведущему в литературе становится ясно, насколько ярка «проза» В. Мурзакова. Впрочем, это авторитетнейшее литературно-публицистическое и религиозное периодическое издание, основанное в 1974 году в Париже выдающимся русским писателем Владимиром Максимовым, не оставляет без язвительного внимания и других якобы лучших писателей Омской области, скопошившихся под обложкой журнала «Москва», регулярно откупаемого на деньги, повторюсь, их земляков, ничего не ведающих о таких зряшных тратах кровно ими заработанного. Но о «других» – в другой раз, почему и вернусь к «событию» в Таре, учинённому «маститыми литераторами» не только из Омска.

Тогда, в октябре 2010 года, я несколько озадачился, зачем нужно было устраивать верхушке Омской общественной организации СП России выездной мастер-класс в городке за триста километров от Омска, когда буквально накануне именно в «столице» Прииртышья был проведён областной семинар молодых и начинающих литераторов Омской области. В древней для Сибири Таре (год основания – 1594-й) с населением около 30 тысяч человек есть своя писательская организация, и провести это мероприятие вполне мог живущий здесь же поэт, член Союза писателей России Сергей Мальгавко, у которого не зазорно поучиться мастерству и иным «профессионалам», а не то что молодой литературной поросли. А если уж так захотелось «маститым литераторам» встретиться для «разбора полётов» именно с «9 воспитанниками районного литературного клуба «Вечера на Александровской» – не проще ли было бы пригласить их на областной семинар?

И проще, думалось мне, и уж точно дешевле для областной казны, поскольку такой выезд наверняка обошёлся ей в копеечку. Но оскудел, оказалось, не только бюджет области. Встречу эту, случайно, надеюсь, совпавшую с «юбилеем председателя Тарского отделения союза писателей России Натальи Кусковой», профинансировала и администрация Тарского района. И это в экономический кризис, когда в местной больнице пришлось значительно сократить работников среднего медицинского звена! И ради чего, спрашивается, такие траты? А ради того, чтобы, сначала признав обсуждаемых на мастер-классе дилетантами, поэзия которых банальна, удостоить их затем, «тем не менее», званиями дипломантов и наградить «Дипломами областного отделения союза писателей России», а «Почетной грамотой и Памятным адресом» – юбиляршу.

Вот уж, и правда, пустили, как выражаются в народе, пыль в глаза. И местным чиновникам, и «сопредседателю союза писателей России Геннадию Попову», и «специалисту областного министерства культуры Ольге Даниленко», и «мастеру пера из г. Барнаула Валерию Котеленцу», и даже «секретарю союза писателей России Ирине Перезвоновой», хотя такой нет и никогда не было среди секретарей Союза писателей России, как нет никого даже со схожей фамилией и в списке писательниц или поэтесс страны. А вот некая Перевозванова Ирина Александровна среди сотрудников аппарата Правления СП значится. Но это так, к слову.

А что, может спросить читатель, писателю «с мировым именем» тоже пустили пыль в глаза? Да нет, отвечу, Валерий Мурзаков как раз и стал в пору своего секретарства в Омске застрельщиком подобных показашнух литературных мероприятий, только гораздо более масштабных – как, например, «Омская зима». Эти празднества были отличным прикрытием для растранжиривания народных денег, каких с лихвой хватило бы на издание нескольких книг молодых авторов, на бесплатные удовольствия в виде обедов-ужинов, посещений театров, поездок по области, на завязывание организаторами, что главное, нужных знакомств и номенклатурных связей на Всесоюзном – не чета нынешнему – уровне. Такие же цели, не сомневаюсь, преследуются и нынешними инициаторами «литературных гуляний». Но если от прежних отдача всё же была – приглашались действительно писатели, имена которых были у всех на слуху, начинающие, участвующие в этих действах, получали рекомендации на региональные и выше совещания молодых литераторов, их рукописи попадали для публикаций в журналы и брались на заметку редакторами издательств, – то теперь, увы, литсеминары и прочие мастер-классы, удовлетворяющие лишь амбициозность верховодящих в Омской общественной организации СП пустоцветов, напоминают потешки. Печальные, однако. Что ещё раз подтвердило и «событие» в Таре, напомнившее мне «Свадьбу» Антона Павловича Чехова со «свадебным генералом» – капитаном 2-го ранга Фёдором Яковлевичем Ревуновым-Карауловым, к которому проникаешься искренней жалостью, когда он уходит со свадьбы, негодуя:

«… Подите прочь! (Выходит из-за стола.) Какая гадость! Какая низость! Оскорбить так старого человека!.. Будь это порядочное общество, я мог бы вызвать на дуэль, а теперь что я могу сделать? (Растерянно.) Где дверь? В какую сторону идти? Человек, выведи меня! Человек! (Идёт.) Какая низость! Какая гадость! (Уходит.)».

К сожалению, к сегодняшним «свадебным генералам», вознесённым вообще в ранги беспредельные, ни этот текст, ни последняя ремарка отношения не имеют, как, впрочем, и к «свадебной генеральше», в пьесе Чехова отсутствующей. Но, вполне возможно, кто-то из тех, с кем разбирались на мастер-классе в Таре, как раз и дорисуют «недорисованный портрет». Не липовых генералов, генеральш и иже с ними, а всех выпяченных, как точно одним словом охарактеризовал имитирующих творчество на сайте газеты «Тарское Прииртышье» некто «читатель (29.10.2010 16:16:03)». И здесь же другой посетитель сайта под ником «Жора (29.10.2010 9:56:01)» задаётся резонным вопросом: «А что, разве можно научить писать стихи?» – тотчас на него и ответив: «По-моему, подобные семинары просто глупость».

И правда, глупость, если вспомнить классическое: «А судьи кто?» Почему такие «десанты», завершающиеся раздачей бумажных слонов, а не конкретной помощью в издании, скажем, книг или хотя бы подборок в «Библиотеке омской лирики», пропахшей нафталином, для молодых дарований – что мёртвому припарки. Как, впрочем, и публикации в сборниках вроде «Родина… Память…Победа…». И в последнем случае я реально опасаюсь вот чего: как бы авторы «золотых проб» пера, опубликованных в нём, возгордясь соседством с «профессионалами», не скатились до их уровня. Тогда уж точно не дождаться им чуда, какого дождался в стихотворении «Переулки памяти, переулки слова…» студент филфака Омского госуниверситета Андрей Козырев: «На карандаше моём распустились почки».

Поскольку, как говорят в народе, с кем поведёшься, от того и наберёшься. Да и, как верно заметил ярчайший русский поэт XX века Геннадий Лысенко:

…Идёт естественным путём

отбор семян, отбор поэтов.