Николай Березовский (Омск)
Писатель, поэт, литературный критик
КОН—ФРОНТ—АЦИЯ
Венька поставил на кон последнюю мелочь, а когда подоспела его очередь, попал битой в «котёл» – ямку в земле, куда ссыпала свои «ставки» и местная шпана. Попадание было столь точным и тяжёлым, что монеты разного достоинства прямо-таки брызнули, переливаясь на солнце, из «котла» в разные стороны, и потом их долго пришлось выискивать пусть в вытоптанной, но всё же траве.
Деньги на игру – последние семь рублей и десять копеек – Веньке выдал отец, поджидавший собутыльников, чтобы скинуться на «белую головку». Так тогда назывались казённые поллитровки с залитыми белым сургучом горлышками. И выигрыш оказался ровнёхонько в стоимость «белой головки» – 21.20. «Белую головку» Венька и купил. Но отнёс не отцу, а выдул её вместе с проигравшими ему в «накат» из горла, а после отец долго лупил его своим костылём. И вся округа, застроенная в войну невесть из чего сбитыми хибарами, слышала, как он кричал, смеясь и рыдая:
— Я с фронта пришёл, ноги, вон, лишился, а ты, фашист недобитый, отца «белой головкой» обделил!..
Отец, ушедший на фронт в первый день Великой Отечественной – 22 июня, вернулся из фронтового госпиталя за два года до Победы. Венька родился день в день через пять лет после победного салюта. Но пьяным отец всё одно считал – он только что пришёл с фронта, а завтра отправится на войну снова и, может, пропадёт на ней, как пропал весь его взвод разведки 283-го Краснознамённого миномётного Витебского полка. По утрам, маясь не столько похмельем, сколько стыдом за пьяную похвальбу накануне, отец склонял перед женой и матерью Веньки голову:
— Ты не слушай меня пьяного, Любава. Я, и правда, вернулся бы тогда к своим, да без ноги обратно не пустили…
И уходил, выбрасывая перед собой, точно слепой, костыль, в недалёкую от дома сапожную мастерскую, где нашлось место и Веньке, когда он подрос…
От синяков и ссадин, нанесённых отцовым костылём, не осталось и следа, и много уже десятилетий нет на этом свете отца Веньки, да и сам Венька давным-давно не Венька, а Вениамин Фёдорович, и даже трижды дед. Вениамину Фёдоровичу вот-вот на пенсию. И если вспоминается ему, как его однажды в детстве охаживал костылём отец, то в трёх лишь случаях. В день Победы и в день начала войны, когда он позволяет себе выпить стопку-другую водки, и если, забыв о своём недостатке, употребит вдруг в разговоре слово с буквой «к». После отцова костыля он напрочь разучился её произносить. Вместо, например, слова «акция» у Вениамина Фёдоровича выходит: «Ация».
Но никаких акций у Вениамина Фёдоровича никогда не было и, наверное, никогда уже не будет. Как и у отца палки, как он после памятного выигрыша в «накат» стал именовать даже про себя его костыль. Но вот самое любимое им слово, которое он никогда и не пытается произнести вслух, начинается как раз с непроизносимой им буквы – конфронтация. Не потому, что его часто употребляют политики, с высказываниями которых он согласен или не согласен. Услышав это слово, Вениамин Фёдорович возвращается в своё детство, в котором он не только не знал, но даже и не слышал ни от кого слова «акция».
К кону возвращался, из которого брызгами на солнце вылетают после меткого броска биты металлические деньги на бутылку «белой головки».
И к отцу, вернувшемуся с фронта.
Но и «ация» для Вениамина Фёдоровича не просто окончание в слове «конфронтация», которое он вовсе не считает иностранным.
— Прости, отец, нет теперь «белой головки», – всегда говорит он отцу, когда приходит 9 мая и 22 июня на кладбище к родителям и ставит между их могил бутылку с тремя стопками. А чуть позже, разлив в стопки водку, Вениамин Фёдорович повинно обращается к матери: – И ты, мама, прости за эту ацию. Я ведь помню: отца прощала, пусть он и не был виноват, что не пустили его обратно на войну…
Проза© ЖУРНАЛ ЛИТЕРАТУРНОЙ КРИТИКИ И СЛОВЕСНОСТИ, № 9(сентябрь) 2011.