Стихи глазовского поэта Н.Шагимарданова были опубликованы в прошлом году (смотри здесь). В настоящем издании представлен цикл его коротких рассказов:
Жестокая правда
Никита ШАГИМАРДАНОВ (г.Глазов)
КАК Я КАРТОШКУ ОКУЧИВАЛ
Ко мне, профессиональному бомжу, на днях подошел старый знакомый. Надо окучить картошку. Работы хватит — десять соток. Найди еще двух-трех приятелей.
Нет проблем — приятелей я нашел за полчаса. Говорю хозяину — для начала нужно похмелиться. Хозяин к этому был готов, вытащил бутылку. Я, как бригадир, налил себе полный стакан, остальное отдал рядовым труженикам. Приехали на поле. Говорю: перед работой тоже полагается выпить. Хозяин снова вынимает бутылку.
На свежие дрожжи, да еще на жарком июльском солнышке, я сразу же, как говорится, окосел. Стал пенять хозяину, что он-де устраивает негритянскую плантацию, издевается над людьми. Тот постелил мешки на траве и уложил меня спать.
Проснулся я, когда все было закончено, оставалось только сесть в машину. Дома хозяин усадил нас за стол. Обед был великолепен! Так что заработать на хлеб мне плевое дело. Только захотеть.
КАК Я БЕЖАЛ ИЗ РАБСТВА
Когда у меня не было ни одной квартиры, я часто спал на вокзале. Приходил обычно очень поздно, чтобы не заинтересовать своей персоной железнодорожную милицию. На вокзале и началась эта история.
В дверях я столкнулся с двумя парнями кавказской наружности. Они окинули меня опытным взглядом и оценили по достоинству.
— Мужик, — спросил один, постарше, — какие имеешь специальности?
Я ответил по правде: каменщик, штукатур, облицовщик. Они восхищенно поцокали.
— Конечно, хочешь выпить?
Я опять отвечал правдиво: всегда не против.
Поднялись в буфет. Старший раскрыл дипломат и вынул бутылку водки (этих бутылок, я заметил, было шесть или семь). Налил мне полный стакан и, как говорят в таких случаях, еще придавил коленом. Другой купил в буфете два огромных бутерброда. К бутербродам я не притронулся, пока не налили второй стакан.
В итоге я проснулся в какой-то деревянной избе на полу. Рядом со мной кто-то маялся с похмелья. Вдоль стен стояли солдатские койки, все они были заняты российским народом. Поднявшись, я толкнулся в дверь и очутился в ухоженной, почти комфортабельной комнате, явно хозяйской. На столе даже сверкала ваза, полная фруктов.
Я вышел на крыльцо покурить. Следом — похмельный мужик. С крыльца открывался вид на огромный завод с дымящимися трубами. Кивнув головой на трубы, мужик спросил:
— Где это мы, черт побери? Я пожал плечами. Тут появился давешний кавказец постарше, бросил нам спецовки:
— Завтракайте, переодевайтесь и на работу.
— Куда? — изобразил я удивление. — У меня вторая группа инвалидности.
И опять-таки я не соврал! Я сунул кавказцу под нос удостоверение инвалида, тот весь передернулся:
— А вчера водку жрать ты инвалидом не был? Работать я все равно тебя заставлю, хоть два кирпича в день принесешь, и то польза.
— Два кирпича принести я могу и, не переодеваясь, — резонно заметил я.
Бригада строила коптильню для рыбы. На стройке выяснилось, что забыли прихватить отвес. Я согласился сходить за отвесом. На автостраде стояла машина «скорой помощи», шофер склонился над открытым капотом. Я к нему:
— Слушай, увези меня подальше. Понимаешь, инвалида на работу прибрали.
— Не ты первый, не ты последний, — посочувствовал водитель. — Откуда сам?
— Из Глазова.
— Эка тебя забросило. Садись!
Водитель оказался расторопным, скоро пересадил меня на огромный самосвал. Самосвалыцик передал меня шоферу бортового зилка — так я благополучно добрался до Яра. Шофер зилка довез меня до автобусной станции и вручил десятку.
Купил я билет до Глазова, стою, курю. Вдруг из-за угла выходят два кавказца. У меня сердце упало, и сам я чуть не рухнул перед ними на колени.
— Мужики, — говорю, — ехать надо, мамка померла, похоронить некому.
Кавказцы — совершенно другие, кстати, — мне посочувствовали:
— Да ради Бога, езжай, похорони. Может, с горя выпьешь?
— Выпью, — согласился я.
Снова на свет появился дипломат, но уже с одной только бутылкой. И стакан мне налили один. Я со спокойной душой выпил и отправился в Глазов.
КАК МЕНЯ В ВЫТРЕЗВИТЕЛЬ НЕ ВЗЯЛИ
Это было не столь давно. Я шел по путепроводу в свой родной Глазовский леспромхоз, где я сейчас живу. Я был, конечно, под значительной мухой, но передвигался целенаправленно и с подъемом. Я дошел до середины моста, когда возле меня затормозил уазик. Меня это шокировало — хотя я личность хорошо известная, но на путепроводе любому транспорту остановка запрещена. Из уазика вышли человек в милицейской форме и человек в штатском. Я показал им удостоверение инвалида второй группы, но они без слов и хладнокровно затолкали меня в машину.
Когда меня привезли в вытрезвитель, фельдшерица, которую я знаю много лет, отказалась меня принимать как хронического больного. Тогда человек в форме сел писать какой-то на меня протокол. Закончив, он мне его подвинул: распишись. Я сказал, что никаких протоколов подписывать не буду. Милиционер стал медленно стягивать китель. Я начал расстегивать пиджак.
— Сколько раундов? Пожалуйста! Фельдшерица снова появилась и почти строго произнесла:
— Я же просила, его не трогайте. Милиционер застегнул китель и сказал кому-то сзади:
— Вышиби его на улицу.
На улице я протрезвел окончательно, и это мне абсолютно не понравилось. Деньги у меня еще оставались, и я зашел в какую-то, черт ее знает, лавочку. Подал девятнадцать рублей, но продавец отрицательно покачал головой и сообщил, что крепкими напитками они торгуют до одиннадцати вечера и вообще винный склад закрыт. Я добавил три рубля, и продавец снова сообщил, что склад у него закрыт до утра. Я вынул из кармана еще три рубля и выложил на прилавок. Продавец очень одобрительно посмотрел на меня, широко улыбнулся и промолвил:
— Склад открыт!
Нырнул под прилавок, извлек бутылку «Глазовской» и щедрым жестом вручил мне.
Я продолжал путь в родной леспромхоз, когда около меня затормозил еще один уазик. Из него раздался голос моего давнего знакомого, капитана:
— Никита, тебе куда? Давай довезем!
По дороге мне объяснили, что приехали люди из ижевской милиции — видимо, они-то по своей темноте и задержали меня. Мы доехали до моего родного леспромхоза и очень славно, и — надеюсь, надолго — распрощались.
КАК ЧЕРНЫЕ БИЧИ ГУЛЯЛИ
«О, белый бомж, в поэты вознесенный! На вкус ты словно спирт не разведенный…» Из стихотворения Н. Лещевой.
Геологи любят называть себя бичами. Но тут есть тонкость — они делятся на белых бичей и на черных. Когда-то, очень давно, мне пришлось поработать в сейсмической партии в Новосибирской области. Черные бичи шли впереди, ломили вековую тайгу, прокладывая идеально прямую просеку на пятьсот-шестьсот верст. Белые бичи шли следом, бурили скважины, закладывали в них взрывчатку, а потом подрывали. Чувствительные приборы записывали колебания земли, находя пустоты, в которых могли содержаться газ, нефть или просто вода.
На отгулы белые бичи летали в Новосибирск, в родные квартиры. Черные гуляли в ближайшем райцентре, в единственной суровой гостинице, в единственном суровом ресторане либо в неуютной забегаловке. Потому что их никто и нигде не ждал.
Когда белые бичи возвращались, их ждала утомительная работа — они вытаскивали своих черных товарищей из подпольных квартир, из пятнадцати суток, только из тюрьмы уже не могли вытащить. Притом, устроив первого вытащенного в машине и приступив к поиску следующих, надо было уследить, чтобы первый снова не оказался в какой-нибудь пивной.
Но однажды, вернувшись из Новосибирска, белые бичи обнаружили своих товарищей всех на базе, уже экипированных. Почти трезвых. Готовых к труду и обороне.
—Что-то тут не так,— промолвил начальник партии.
—Сейчас разберемся,— ответил топограф и в мгновенье ока конфисковал у работяг пятнадцать огромных бутылок портвейна. Они их заначили, чтобы на просеке чей-то день рождения отпраздновать. А это категорически не полагалось. Пьянка в лесу — страшное дело, верная поножовщина.
— Немедленно на аэродром, погрузить продукты и горючее! — скомандовал начальник.
Первыми от греха подальше отправили черных бичей. Бывалый кукурузник легко взлетел, заложил изящный вираж. И тут с ним стало происходить что-то странное. Он сперва нырнул, потом завалился на крыло, потом затрясся. В борту его медленно-медленно, как в кино, образовалась огромная брешь, и в эту брешь вывалился огромный предмет, похожий на бочонок. Предмет ударился о землю, раздался свирепый взрыв, и к небу вознеслось подобие атомного гриба со сверкающей пенистой шапкой.
— Понятно, — сказал начальник партии, — они вкатили в самолет бочку пива.
— И плохо ее закрепили, — заключил топограф. Кукурузник пошел на посадку. Начальник партии достал ключи:
—Там у меня в несгораемом шкафу канистра спирта — немедленно сюда.
— У летчиков этого добра у самих хватает, — заметил топограф.
— Спирт никогда не бывает лишним, — резонно возразил начальник.
Вечером вся партия была уже в тайге и готовилась к трудовым будням.
Летчики о продырявленном самолете, насколько мне известно, молчали.