Максим Белпулер
ЛИТЕРАТУРНЫЙ ОБЗОР
журнала «НОВЫЙ МИР», №2, 2002
Обзор проводился по интернет-версии издания (http://magazines.russ/novyi_mi,
редактор – Сергей Костырко).Поэтическая рубрика февральской книжки «Нового мира»
образована стихами московских поэтов
Александра ТИМОФЕЕВСКОГО, Виталия КАПЛАНА, Григория КРУЖКОВА и
Игоря МЕЛАМЕДА (г.Каплан – дебютант «Нового мира»). В разделе «Проза» опубликованы
труды Алексея ВАРЛАМОВА (Москва), Аркадия БАБЧЕНКО (Москва), Евы ДАТНОВОЙ
(Москва), Нины ГОРЛАНОВОЙ и Вячеслава БУКУРА (Пермь).
ПОЭТИЧЕСКИЕ ПУБЛИКАЦИИ
Александр ТИМОФЕЕВСКИЙ «Запах сада»
Написанные засушливым «монастырским» «чином» стихи, в которых нарочитая строгость соседствует
с демонстративным «антиметафоризмом», скучная точность точных рифм — с псевдофилософскими
обобщениями районного масштаба. Впрочем, может быть, отстраненность эта – кажущаяся, сдержанность
эта – от притупления переживания, этот почти сознательный,
во всяком случае – вынужденный уход от какого либо новаторства, от живого поэтического слова — то же
всего лишь прием искушенного опытом литератора?
Вторичность же художественного мышления автора «Запаха…» сомнению кажется, не подлежит. Впрочем,
судите сами.
Вот «А.Пушкин» в исполнении А.Тимофеевского («…Ветер по морю гуляет и кораблик подгоняет…»):
***
Где волны серые, холодные
Извечно друг за другом следуют,
Дельфины милые, свободные
Свистящим шепотом беседуют….
«Волны серые, холодные» неизбежно ассоциируются с севером, с северными морями. Почему, каким
таким образом оказались в северных широтах «дельфины милые, свободные»? Перенося теплолюбивых,
южных животных силой своего творческого произвола в неподобающую для них климатическую зону,
поэт к тому же наделяет ни в чем
неповинных млекопитающих недюжинным философским разумом, некой кантианской
«сверхчеловечностью»:
«Не понимая разрушения,
Не принимая созидания,
Во имя самоулучшения
Передают поток сознания»
А вот — «Н.Рубцов» («По утрам, умываясь росой, как цвели они, как красовались…»):
«Душевная буря метет,
Бросает в огонь из полымя,
А в поле цикорий цветет
И прячется в сизой полыни.
Нагнешься над синим глазком –
Открытым, доверчивым, кротким –
И кажешься рядом с цветком
Расплывчатым, тусклым, нечетким»
Открытие, конечно, для русской поэзии и впрямь «великое» – рядом с «открытым, доверчивым и кротким»
цветком – казаться самому себе «…расплывчатым, тусклым, нечетким»!
Затем следуют «темные» стихи «а ля Юрий Кузнецов». О чем они?
***
Зелена гора,
Что стоишь одна?
Ты хлебни с горла
Зелена вина.
Чем стоять одной, зеленой,
Ты бы стала, гора, моей женой.
Разве я, гора, не пара тебе,
У меня ли не горб на горбе?
Я жизнь свою просвистал,
Куда хотел – не летал,
Мой час настал – пропустил,
У Бога куска не просил
— Но, — вздохнет, жаждущий живого поэтического слова и раздосадованный отсутствием такового
в подборке ветерана советской поэзии, читатель, — Есть ли в сочинениях г.Тимофеевского,
в конце-то концов, собственно сам Тимофеевский? Есть. Только его очень и очень мало:
***
Относительно уюта —
Ожидается уют.
Одноместную каюту
Всем когда-нибудь дают.
Относительно покоя —
Обещается покой
Под тяжелою такою
Деревянною доской.
Относительно удачи —
Не предвидится удач.
Тут меня переиначить
Не сумеешь ты, хоть плачь!
Все, что в этой жизни нужно,
Нам судьба наворожит:
Половина жизни — служба,
Половина жизни — быт.
Что от этого осталось,
То и нам с тобой досталось,
Нам одним принадлежит.
Грустная констатация грустного. Впервые, пожалуй, из развалов заимствований, из развалов скучного
выходит на свет, появляется из кромешного мрака фигура немолодого уже человека, много повидавшего,
честно жившего… И человек этот, оглядываясь на прожитую жизнь, понимает, насколько зыбки
временные рамки бытия. Что раздвинуть их, сверх положенного, никому не дано.
Характерно, что Александр Павлович даже не пытается выйти за рамки незатейливого дублирования
действительности, словно задача художника заключается в копировании окружающего мира,
а не в попытке преображения его силами
своего творческого сознания, средствами художественной фантазии, выразительности и воли!
Словом, скучно, скучно жить на свете, господа!
Итоговая оценка публикации: 25 баллов (концепция – 5 баллов, язык – 5, стиль – 5, эмоциональное
восприятие – 5, эстетическая оценка – 5 баллов)
Ранг публикации – заурядная поэтическая беллетристика.
Личное мнение: не обязательная публикация.
Виталий КАПЛАН «Звезды и яблоки»
Что угодно, но только не увлечение Виталия Марковича Каплана фантастикой подвигло его на необычное
внешнее оформление своих произведений – его «звездно-яблочный» цикл записан «в строчку», построен по прозаическому
«ранжиру»:
Киносъемка На съемочной площадке Снимают фильм про ад. Художникам не сладко, И режиссер не рад.
Все знают, что об этом Не следует снимать, Но пьют из речки Леты, Ругаясь в душу мать.
А там — скалистый берег, Там сыро и темно. …Давно никто не верит, Что это все кино.
Может быть, господину Каплану следовало бы, в развитие своего формотворчества, записывать свои тексты
не только в строчку, но еще и в обратном порядке, слева направо? Тогда начало только что процитированного
«киносьемочного» стихотворения выглядело бы так:
Акмеьсоник: Ан йончомеьс екдащолп Тюаминс мьлиф орп да.
Но и на этом «резервы» далеко не исчерпаны, поскольку возможна запись текстов еще и вверх ногами.
Дерзайте, господин поэт!
Впрочем, несмотря на столь необычную «подачу» материала, во всем остальном, дебютант «Нового мира» –
стихотворец очень и очень традиционный. Может быть, и неплохо это. Может, в самом деле, и не к чему
это залихватское новаторство, вычурные неологизмы, необычные рифмы, самобытная строфика? Старый
конь борозды не испортит, от добра — добра не ищут, коней на переправе не меняют и так далее и тому
подобное. Но стоит ли г.Каплану при этом удивляться тому, что кому-то может показаться, что у г.Каплана,
собственно нет своего поэтического голоса, точнее, что голос его – лишь интерференции, всего лишь
интонационные, тематические ремиксы сочинений куда как более даровитых предшественников своих.
И может быть, проблема Каплана, совсем не в том, что он что-то так и не сумел «выстроить», «донести»
до сознания читателя (это-то как раз у него получается более или менее сносно), а в том, что то, все то,
что он хотел «выстроить» или «донести», уже было «выстроено» и «донесено» задолго до г.Каплана
и сделано это было точнее, образней и зримей?
* * * Снова приходит Рождественский пост, круг годовой замыкая. Сам по себе он обычен и прост
(фраза возможна такая). Мяса нельзя, молока да вина, — скучный реестр неофита, и забываешь о том,
что вина к сердцу гвоздями прибита. Но для измазанной, мокрой души — вафельный снег полотенец.
Вспомни, как в ночь в Вифлеемской глуши Божий родился младенец, под удивленные возгласы звезд
небо совлекший на землю. Это и будет Рождественский пост, этому чуду и внемлю.
Как и положено нормальному русскому поэту, В.Каплан предпочитает шумному, жесткому миру, душной
атмосфере городского разврата и чистогана, эпикурейский уход в уютный мирок тоже далеко не всегда
радующих поэтический глаз дачных весей и дубрав:
Варнавинская элегия Провинция, куры, сухая жара — Ну точно в натопленной бане. Зеленые мухи
кружатся с утра, И хочется скрипнуть зубами. Здесь хлеб привозной — два с полтиной батон,
Дешевле чуток, чем в столице. Но вот голоса — слишком горек их тон И слишком усталые лица.
Зато не позволит пропасть огород, Прокормит надежный суглинок, Природа подкинет порой от щедрот
Орехов, грибов и малины. И кажется — в небо впадает река, Пока ты стоишь на обрыве. Сквозь пальцы
пространства текут и века, И ползают змеи в крапиве. А кто потерялся в горячей пыли — Тоску свою
лечит петлею. Но толку? Душа-то все так же болит, Пускай и гниешь под землею. А те, кто не вытянул
злого туза, Бутылкой бессмыслицу лечат. Эффект нулевой, и слезятся глаза, И льются соленые речи.
О Господи, что с ними станет потом? Хоть чем-нибудь, да помоги им! И в сером домишке с надвратным
крестом Неспешно текут литургии. Соборы здесь были и монастыри. Да что там, известное дело: Когда-то
решили: «Огнем все гори!» И нынче как раз догорело. Цветет иван-чай на углях пустырей, Хохочет
воздушная нежить…
При всей своей некрасовской гражданственности, есенинской размашистости и пастернаковской скрупулезности,
сочинения В.Каплана вовсе не лишены камерности и созерцательности:
Взгляд с обрыва Блестит под солнцем старая река Осколками дешевого стекла — Забыла, как небесная рука
По плоскости лесов ее вела. Излучины свивались в письмена, В созвучия подобранных слогов, Но обмелела к
старости она, Куда ей до песчаных берегов… Все позади — и звон апрельских льдин, И лодок беспокойные
пути. Исход оставлен ей всего один — Под жадным солнцем к вечности ползти И затекать в полотна чудаков
На пыльном и бескрайнем чердаке. Ну что еще сказать — удел таков. Была река, а стала — «о реке».
Станет ли поэт Каплан — поэтом, выберется ли он из-под спуда предшествующей литературной традиции,
на отрицая ее в то же время, обретет ли когда-либо свой единственный, неповторимый, узнаваемый
из тысяч и тысяч, поэтический голос – вопрос будущего. Шансы для этого у него, кажется, все-таки, есть.
Итоговая оценка публикации: 31 балл (художественная концепция – 7, стиль – 6, язык – 6,
эмоциональное восприятие – 6, эстетическая оценка – 6 баллов).
Ранг публикации: поэтическая беллетристика.
Григорий КРУЖКОВ («Post dictum»).
Григорий Кружков – поэт умный и странный. Он то «Вольтер, сидящий в ступе», «неказистый, как
обезьянка», то «вольный казачина в поле чистом», а то — «командир летающего танка», «включающий
свой двигатель ракетный», то – усмехающийся над тщедушным и лживым миром артист. Но кем бы ни был
поэт Кружков, в подборке своих стихотворений под неброским названием «Post dictum», он, безусловно,
утверждает себя в своем извечном праве, праве быть услышанным:
Post dictum
Больше уже и доказывать нечем: слово разбилось о слово,
Только остался голос твой певчий — виолончельное соло.
Птица, зовущая из тумана, из-за ночного болота…
Odor rosarum manet in manu etsiam rosa submota1.
Утром я перво-наперво сдвину штору с окна и увижу
Красную в мокрых гроздьях рябину, поля осеннюю жижу.
Черного чаю с полки достану… Что еще, как не работа?
Odor rosarum manet in manu etsiam rosa submota.
Вот и осыпался бледный твой венчик, бледного сердца бескровней,
Будешь звучать поминанием вечным в мира унылой часовне.
Встречу — не вздрогну, даже не гляну, с нимба сошла позолота.
Odor rosarum manet in manu etsiam rosa submota.
Ветер, сломавший старые сосны ночью у нас на поляне,
Ангелом черным времени послан, ибо известно заране
Все, что Изольда скажет Тристану утром в саду Камелота.
Odor rosarum manet in manu etsiam rosa submota.
Толстые щеки пыжат пионы, солнце встает за лесами,
В зарослях вербы свищут шпионы зябликовыми голосами.
И, зажимая рыжую рану, млея от смертного пота, —
Odor rosarum manet in manu etsiam rosa submota.
Человек, опрометчиво назвавший этот текст безупречным, скорее всего, рано или поздно окажется в неловком
положении: все эти «бескровней», «заране», «перво-наперво» и «пыжат», все эти очевидные натянутые
«привязки» к рефрену, не делают чести своему создателю. С другой стороны, нельзя не признать и очевидного:
перед нами незнакомый и одним этим уже интересный мир. Мир, в котором у «шпионов зябликовые голоса»,
а пионы надувают толстые щеки, а ветер, «послан ангелом черным времени», где мир, как «птица, зовет из тумана
ночного болота», и с «нимба сошла позолота…». Кажется, вот-вот выйдет из этого тумана завернутый в черный
плащ, король Марко, оскорбленный видом безмятежно сопящих Тристана и Изольды, что скоро узнает несчастная
Изольда о женитьбе своего тайного любовника на Изольде Белорукой, сестре герцога Каэрдина… Рыцарская
составляющая творчества Г.Кружкова – важная часть его творчества («Песня о несчастной королеве Анне Болейн
и ее верном рыцаре Томасе Уайетте»). Странно, но поэту-рыцарю действительно куда уютнее и проще в давно
исчезнувшем, не существующем. Похоже, что действительность действительно интересует Кружкова лишь
постольку, поскольку она не мешает ему участвовать в этих мысленных и немыслимых путешествиях, в невидимых
турнирах – поэтических, любовных, риторических, геральдических и прочих («Она умела кричать, как ворона:
«каррр!», «Визит молодого поэта», «Другая планета»).
«В Цирке»
Зацепившись ногой за трапецию,
Устремляя под облаки взгляд,
Улетает красотка в Венецию,
Возвращается к мужу назад.
Он ей белые ручки выкручивает,
Он ее заставляет висеть
Над страховочной сеткой паучьею,
Безнадежной, как всякая сеть.
Но и в этом чудовищном выкруте,
От которого сердцу темно,
Она бьется, клянется — но в игры те
Продолжает играть все равно.
Бесчисленное многообразие связей, отношений и возможностей, которыми мы все опутаны, как паучьей сетью,
реализуется поэтом в отчаянии и неотступности эквилибристки, раскачивающейся на трапеции, над холодной
пропастью арены. К сожалению, этот чудовищный «выкрут», которому подверг Г.Кружков свою героиню –
эту цирковую «муху-цокотуху», и всех нас вслед за ней, разрушает, рвет глубинные связи и смыслы, подслушанные,
и обнаженные было автором в этом поэтическом тексте.
Итоговая оценка публикации: 34 балла (художественная концепция – 7, стиль – 7, язык – 6, эмоциональное
восприятие – 7, эстетическая оценка – 7 баллов).
Ранг публикации: поэтическая беллетристика.
Игорь МЕЛАМЕД «Гроздь воздаянья» Кажется, осенью 1995 года в Переделкино, волею случая оказался я в доме одного нашего выдающегося «тихого» лирика… В час моего визита или совсем незадолго до него, этот самый лирик вернулся с поэтического вечера некоего поэта Меламеда, случившегося в тамошнем Доме Творчества. На вечере этом, лирику этому, этим самым Меламедом была презентована книжечка стихов поэта Меламеда. И вот, при моем появлении, милый хозяин того самого гостеприимного переделкинского дома, уже ознакомившийся накоротке с «даренкой», немедленно предложил и мне составить свое собственное впечатление о меламедовском труде, эмоционально охарактеризовав его «форменным безобразием». Я, на скорую руку, насколько позволяли обстоятельства и позднее время визита, «составил». Книга И.Меламеда (убей меня Бог, если я помню ее название) действительно производила, мягко говоря, странное впечатление. По большей части ее определяли вялые, неестественные, напыщенные стихи, впрочем, местами, впрочем, удачно срифмованные…И вот, спустя столько лет, увидев «знакомое» имя в стройных рядах «Нового мира» – я насторожился. Отчетливо забрезжило очередным поэтическим провалом «Нового мира». Второй такой «пробоины» ниже ватерлинии (первая была причинена не слишком-то прочному, как выяснилось, поэтическому корпусу журнала в январе этого года г.Воденниковым — см. январский обзор «Нового мира») «новомировский» корабль мог просто не пережить! С тяжелым чувством начинал я чтение стихов Меламеда… Однако «Гроздь воздаянья» многое изменила в той давней оценке. Неужели действительно возможно, чтобы из гадкого невзрачного «переделкинского» утенка, необъяснимым образом вдруг получилась, если не сказочная лебедь, то, во всяком случае, птица весьма и весьма достойная? ***Так холодно, так ветер стонет,как будто бы кого хоронят,родной оплакивая прах.И будет так со всеми нами:мы в землю ляжем семенамии прорастем в иных мирах. О, как все здешнее нелепо:изнеможенье ради хлеба,разврат, похмелье и недуг.Ты пригвожден к трактирной стойке,я пригвожден к больничной койке —какая разница, мой друг? Вот нам любовь казалась раем,но мы друг друга покидаем,как дым уходит от огня.И лишь в объятьях скорби смертноймы молим: «Боже милосердный,прости меня, спаси меня!» И в час лишенья, в час крушеньяслетает ангел утешеньяи шепчет, отгоняя страх:всё, что не стоит разрушенья,познает счастье воскрешеньяи прорастет в иных мирах.
Меламед очень рискует, оперируя в своих стихах преимущественно категориями вечными, неосязаемыми,
бесконечными. При таком раскладе довольно легко можно было бы скатиться в декларативность, прослыть
не поэтом, а проповедником, оказаться святее папы римского. И если этого не происходит, то этого не происходит
лишь потому, что поэт сознательно обращается не к внешнему, а внутреннему драматизму явлений и событий.
И в этом своем обращении, он, игнорируя поверхностные детали наружного мира, умудряется-таки донести,
не расплескать этот огонь внутренний, огонь психологического переживания… А это и есть, «конечный пункт
назначения» любого художественного текста. Именно поэтому стихи эти и задевают нас за живое, волнуют,
вызывают эмоциональную реакцию, рождают ответный огонь… В немалой степени успех «Грозди воздаяния»
обусловлен уверенным владением автором ее поэтической формой и стихотворной техникой.
Однако должен заметить при этом, что использовать в своих сочинениях рифмический аппарат уровня:
«страх-мирах» или «огня-меня» для мастера поэтического слова уже недостаточно и, в известном смысле,
даже постыдно. Большие поэты слышат мир куда более «неточно», и за счет этого гораздо глубже и сложнее.
* * *Каждый шаг дается с болью.Жизнь твоя почти не жизнь.Положись на Божью волю,если можешь, положись. Что случилось — то случилось.Не оглядывайся вспять.И рассчитывай на милостьдавшего Себя распять.Творчество И.Меламеда со всей определенностью восходит к философской русской поэзии. И в сложном, колебательно-восходящем движении своем, даже лишенное мощи и силы вселенских обобщений Ф.Тютчева или живописной точности и высочайшей простоты Н.Заболоцкого, оно вполне может претендовать на свою нишу, нишу «философии маленького человека». Не оттого ли герои его стихотворений, по большей части, это некие современные Пьеро, давшие себе зарок больше никогда не плакать, но ведь выражение грусти в глазах им при этом никто не может запретить? * * *Я хотел бы прижаться к мамеи сказать: помоги, родная!Но ко мне с пустыми рукамипочтальон вернулся из рая.Ты не пишешь мне больше писем.Отведи меня снова в детство,чтоб я стал от тебя зависим,никуда не сумел бы деться.Ты бы мне наливала грелку.Ах, когда бы не умерла ты,унесла бы мою тарелку,убрала бы мою палату.А теперь лишь глубокой ночью,да и то лишь по Божьей воле,я увижу тебя воочью,забываясь от тяжкой боли.Гамлетовская монологичность, которой так явственно и очевидно «грешит» «Гроздь…» лишь усиливает и оттеняет интонации печали и надежды, столь свойственные разбираемой публикации московского поэта. Может быть, кто-то упрекнет его в том, что в его стихах мало красок, что в них отсутствует вся палитра оттенков человеческой натуры, но, наверное, никто не сможет попенять ему на то, что эти стихи придуманные, «сделанные» или не живые. Надеюсь, никто. Итоговая оценка публикации: 37 баллов (художественная концепция – 7, стиль – 7, язык – 7, эмоциональное восприятие – 8, эстетическая оценка – 8 баллов).
Ранг публикации: достойная поэтическая беллетристика.
ПРОЗАИЧЕСКИЕ ПУБЛИКАЦИИ
Алексей ВАРЛАМОВ «Падчевары», повествование в рассказах.Всякий вправе, наверное, назвать «Падчевары» и «новой» деревенской прозой, и эссе дачника, и путевыми заметками, и рассказами натуралиста, и рыбацкими историями… Но не в терминологии дело. Алексей Варламов действительно выступил в «Новом мире» с очень качественным, очень профессиональным текстом. Под рукой мастера оживает, становиться многозначной, и в то же время какой-то очевидно близкой эта непритязательная, суровая северная природа, так незатейливо просто и в то же время, так убедительно, как бы исподволь, воспетая автором «Падчевар»:И все же более и зимы, и весны, и лета я любил деревенскую осень. Она начиналась почти всегдав одно и то же время — около середины сентября, когда становились сырыми и пахли грибами тихие леса, созревала на болотах клюква, темнели от дождей стога свежего сена, в небе тянулиськараваны гусей, желтизна берез и зелень елок смешивалась над синей водой покойных лесных озер, была удачлива вечерняя рыбалка на темной реке и счастливо-утомленное возвращение к дому.Поднявшись по покосившейся лесенке, я включал мягкий электрический свет, присаживалсяна высокий порожек у двери, с усилием двумя руками стаскивал болотные сапоги с натруженных ног,ставил на лавку корзину или рюкзак, умывался, ужинал, пил горячий чай и так остро чувствовал не растерявшую за день тепло избу и ощущал весь этот бесценный, не напрасно прожитый день,в котором не было обидно ни за одну минуту.Три рассказа о Вологодчине, о русском Севере, деревеньках, затерянных среди бескрайних клюквенных болот и дикого мха, о людях, населяющих эти медвежьи уголки, о тихой печали по поводу нынешнего состояния природы и сурового бытия местных «аборигенов». Настоящая русская проза, «проза в себе»: тонкая, точная, сдержанно-внимательная, рассудительная и не претенциозная. Настоятельно рекомендуется к прочтению. Итоговая оценка публикации: 39 баллов (художественная концепция – 7, стиль – 8, язык – 8, эмоциональное восприятие – 8, эстетическая оценка – 8 баллов).
Ранг публикации: достойнейшая беллетристика.
Аркадий БАБЧЕНКО «Алхан-Юрт», повесть Кавказская война никого не оставляет равнодушным. Все мы, от мала до велика, наверное, уже пожизненно, обречены чувствовать, испытывать недостаток информации о ней, сколько бы не писали об этом, сколько бы ни показывали фильмов. С этих позиций повести «Алхан-Юрт», как первой, столь «масштабной» попытке художественного осмысления происходящего ныне в Кавказских горах, предуготовано самое пристальное внимание читающей публики. Публики, которая не будет делать скидок на то, что сочинение это написано по горячим следам событий, пусть, даже известно, что все «большое видится на расстоянии». Что почти всякий пишущий о неизвестной войне стоит перед выбором: или дать «хорошую картинку», побольше внешнего, выигрышного, динамичного, или, наоборот, занудно копаться в особенностях психоэмоционального, нервического статута людей, перманентно находящихся в экстремальной ситуации. Что на военного писателя зачастую нападает искус жестокого натурализма в описываемой им «эпидемии травм». Или мысль: нахально использовать предлагаемые обстоятельства для пропаганды своих собственных взглядов и суждений, увлекаясь при этом поверхностной оценочностью. Что в девяносто девяти случаях из ста новоявленный «военлит» рискует подорваться на минных полях штампов, заботливо установленных на его победном пути его гениальными предшественниками. Или, или… Тысячи самых разных «или». Но чего только не делает с человеком собственная молодость: автор «Алхан-Юрта», видимо просто не знал, что написать еще одну хорошую, настоящую книгу о войне, на языке, на котором написаны «Война и мир» и «Тихий Дон», «Звезда» и «Живые и мертвые» в принципе, наверное, уже невозможно… Но не лучше ли радоваться тому, что у него что все-таки, получилось? А получилось, кстати, не так уж и мало. А.Серафимович в предисловии к первому сборнику рассказов молодого М.Шолохова (1926) отмечал у последнего «огромное знание того, о чем рассказывает» и «тонкий, схватывающий глаз». В известной степени это справедливо и в отношении Аркадия Аркадьевича. Повесть, так странно похожая на рассказ, поражает недюжинным знанием военного быта, тонкостями ратного труда, которые невозможно придумать, «высосать из пальца», лежа на диване, в квартирке, в где-нибудь в районе Садового Кольца. Удивительно, но писателю удалось в целом воссоздать довольно правдивую атмосферу «самой большой неправды на земле», по определению Э.Хемингуэя, что своей работой А.Бабченко действительно смог подтвердить еще одно провидческое наблюдение гениального Эрнеста: «Чем ближе к передовой — тем меньше сволочи!». Повесть «Алхан-Юрт» и об этом надо говорить прямо и без обиняков, во многом еще ученическая, но она, со всей своей военной прямотой и очевидностью засвидетельствовала тот факт, что на литературном небосклоне Отечества появилась талантливая, дерзкая, новая звезда. Что ж, и дай, как говорится, Бог… Итоговая оценка публикации: 31 балл (художественная концепция – 5, стиль – 7, язык – 6, эмоциональное восприятие – 7, эстетическая оценка – 6 баллов).
Ранг публикации: прозаическая беллетристика.
Ева ДАТНОВА «Война дворцам. Четыре года»: «Верь-не верь». «Птицы вольные». «Катманду». «Матаня». «Бескровная» проза, выросшая из кровавого, «переломного» материала. Стихия народной жизни, перекраиваемая революцией, с резкими сдвигами в быте и психологии людей. Гротеск, ирония, неповторимый местечковый и не только, юмор, развернутая картина подлинного революционного маразма. Изображая экстраординарные, порой парадоксальные и сверхъестественные происшествия, как трагиироническую игру случая, разрушающего повседневность, дебютант «Нового мира» выступает, как вполне законченный новеллист. Поэтизируя случай, художник предельно обнажает ядро сюжета, сводит жизненный материал в фокус одного события. Ближайшие литературные «родственники»: все наши литературные одесситы, от И.Бабеля до В.Катаева, дальние – от П.Мериме до раннего Гоголя. Тексты Е.Датновой подтянуты и сосредоточены, как атлеты, изготовившиеся к подъему рекордного веса, их мускулистые вербальные тела не содержат ни грамма рыхлого подкожного жира, наблюдать за ними со стороны – сплошное удовольствие и напряжение: возьмет или не возьмет «спортсмен» заказанный вес? К недостаткам же вполне можно отнести формальную заорганизованность и идеологическую монотонность. Итоговая оценка публикации: 38 баллов (художественная концепция – 8, стиль – 7, язык – 8, эмоциональное восприятие – 7, эстетическая оценка – 8 баллов).
Ранг публикации: достойная беллетристика.
Нина ГОРЛАНОВА, Вячеслав БУКУР «Два рассказа».
Елена Прекрасная. ВБ.
Рассказ «Елена Прекрасная» — это, по сути своей, четыре телефонных звонка авторам повествования
от мамы их давнего знакомого, некоего Романа, которого они, эти авторы повествования, в советское
время считали (и как выяснилось, заслуженно!) стукачом и агентом КГБ, приставленным к ним в
интересах слежки и контроля ответствующих органов за состоянием инакомыслия среди творческой
интеллигенции. И вот эта самая мама бывшего «сексота» Ромы, она же «Елена прекрасная»,
ничегошеньки не зная о сыновнем прошлом, беспокоит и беспокоит друзей, как она искренне полагает,
своего сына различными просьбами: то предлагает помочь ей с квартирным ремонтом,
то – посодействовать в продвижении своей новой рукописи, то – предупреждает, что ожидается
сильная гроза. Авторы же повествования, не желая раскрывать несчастной матери Ромы истинный
характер «дружбы» с ним, мастерски «отбиваются» от всех притязаний Елены Прекрасной,
ссылаясь, то на полную занятость, то на семейные трудности. По периметру всей этой
телефонной «говорильни» располагаются многочисленные комментарии, поясняющие
справки, философские и библейские экскурсы в историю предательства и т.д. и т.п.
Представляю вниманию читателя один из них (выделено везде – мной. М.Б.).
— Нина, а помнишь, Моисей послал разведчиков в страну Ханаанскую? В Книге Чисел: и сказал Господь
Моисею, говоря… Так эти высматривающие исказили все! Мол, исполины там живут… И еще: мы были
в глазах наших пред ними, как саранча.
— Помню! Особенно меня поразило, что там двое несли на шесте одну кисть винограда! Все в сторону
преувеличения исказили.
— Нина, с кистью все просто объясняется: дорвались до хорошего вина — после странствия по пустыне…
Неужели и мы в их глазах — сексотов — были исполинскими чудовищами? А сами-то они кто для
себя — милые пушистики?
— Я думаю, каждый внутри о себе все знает, да еще сны ему подсказывают, кто он есть. Чтобы заслонить
это знание, они бешено активны.
— Слава, а ведь в Книге Чисел сказано: Моисей услышал от Господа страшные слова… В общем, наказал их
Господь всех за то, что поверили разведчикам, испугались… и по пустыне сорок лет Моисей должен был
за это их водить, чтоб вымерли все легковерные.
— Нина, каков же вывод?
— Я думаю, примитивные древние архетипы в мозгу сидят у многих. В первобытном племени чужой
узнавался с ходу! По иной раскраске и инакости движений. Я так и представляю: при виде другого
у бедного охотника начиналось что-то вроде аллергии — затрудненность дыхания, сердцебиение,
жар по всему телу. Убить — это была даже не мысль, а мгновенная автоматическая система мыследействий.
— Значит, для КГБ архетип другого в отношении к инакомыслящим проявлялся? Это враждебные, за
ними глаз да глазынек. И вот таращат они свои пронизывающие очи и не ведают, что архетип
(программа) подсказывает им искаженную картину, преувеличенную. И от этого крыша едет,
и ниппеля спиливаются, и телевизоры горят ярким пламенем. И нам, надзираемым, нервотрепка,
и сами с ума сходят.
Вы что–нибудь поняли, дорогой читатель? Или у вашей автоматической системы
мыследействий тоже ниппеля спиливаются из-за инакости движений мысли наших
уважаемых пермских бешено активных «исполинских чудовищ»?
Почему же при чтении «Елены Прекрасной» никак не оставляет ощущение надуманности,
не актуальности навязываемых мне обстоятельств. В чем провинилась перед своими
телефонными знакомыми Елена Прекрасная? Тем, что она любит своего сына? Тем, что он
для нее лучший на свете? Тем, что ей, видимо, хочется хоть с кем-то говорить и
говорить о нем?
В общем, с превеликим трудом двое вынесли на шесте одну единственную маленькую-маленькую
виноградину, да и та такой кислятиной оказалась, бр-р-р!
2.
Юрий, один из героев рассказа «ВБ», по случаю ухода от него жены, поздно ночью решил
узнать у одной из своих школьных учительниц Евдокии Александровны, что такое
ВБ – высота безысходности. Потому, что его жена – все время их недолгой супружеской
жизни, пыталась узнать, что это значит. Но Евдокия Александровна и сама уже запамятовала,
что такое ВБ. Тогда к поискам ВБ подключается дочь Евдокии с ласковым прозвищем Кролик.
Затевается поход к жене Юрия, чтобы убедить ее вернуться. Но Люба возвращается к мужу
сама. Кролик утром сдает экзамен и пишет в дневнике: «Как хочется любви!».
Итак, высота безысходности… Неуловимая, непонятная, но желанная, как коммунизм,
который столько лет строили советские люди. И Евдокия Александровна в их числе.
Сколько же лет внушала она ученикам своим, что человек создан для счастья, как птица
для полета? И вот ученики выросли и убедились, что их попросту говоря, облапошили…
И отблагодарили, спасибо: пустой бутылкой в балконное стекло…
…Да как Кролику рассказать, что в советское время старые имена казались чем-то жухлым!
Сколько раз Евдокию называли Дуськой, столько раз и взгромождали на высоту безысходности!
На эту самую подлую высоту… Это сейчас все снова вошло в моду, вон и магазин рядом — роскошный! —
называется “Евдокия”! А раньше… что пришлось вынести, Боже мой!
Невозможность счастья, эфемерность счастья при декларируемом праве на счастье,
разочарование в счастье – философский стержень рассказа «ВБ». Жестокость окружающего мира,
личная драма, крушение чьих-то надежд заставляют ее героев по-новому взглянуть на себя,
свое прошлое, по-иному смотреть в будущее. Драматизм ситуации заключается в том, что
установка на счастье всегда оказывается ложной и вступает в противоречие с реальной
жизнью, с окружающей действительностью. И тогда представление о счастье с возрастом
неизбежно трансформируется в человеческом сознании в свой антипод и синоним
одновременно: высотой безысходности!
Итоговая оценка публикации: 25 баллов (художественная концепция – 5, стиль – 5,
язык – 5, эмоциональное восприятие – 5, эстетическая оценка – 5 баллов).
Ранг публикации: художественная беллетристика.
ИТОГОВАЯ ОЦЕНКА
Итоговая оценка раздела «ПОЭЗИЯ»: 31,5 баллов
Итоговая оценка раздела «ПРОЗА»: 33,25 баллов
Наметившийся рост рейтинговых оценок качества журнальных публикаций
(особенно, по разделу «Поэзия») очевидно, связан с более тщательным отбором
публикуемых материалов. В то же время настораживает отсутствие в февральской
книжке «Нового мира» публикаций уровня «Литературный шедевр»