Максим Белпулер
БОРИСФЕНСКИЙ ЭПИКУРЕЕЦ (мысли вслух по поводу одного сочинения Сергея Щученко)
“Все чувственные восприятия истинны, но истинны ли вытекающие из них суждения — проверяется практически ощущениями удовольствия или неудовольствия…”
Эпикур “Kyriai doxai”.
Что я могу сказать о творчестве Сергея Щученко?
Представьте себе комнату, на полу которой в беспорядке разбросаны какие-то предметы, безделицы, детали конструкторов, змеистые кишочки шлангов, мотки каких-то проводов и ребенка самозабвенно играющего ими… На первый взгляд он занят чем-то очевидно несуразным: ну для чего, скажите на милость, пытаться приделать вот этот старый бросовый шланг от велосипедного насоса к носику заварочного чайника? Так и подмывает назидательно вмешаться, по-житейски попенять, менторски взыскать, но, видя с каким интересом, сколь увлеченно творец пытается сконструировать из подручного материала что-то почти нерукотворное, ранее невиданное, дотоле неслыханное, поневоле останавливаешься и, затаив дыхание, начинаешь исподволь наблюдать за происходящим. Прислонившись к дверному косяку, на котором чернеют, нанесенные карандашом давнишние «ростовые» заметки…
Меж тем, жизнь идет своим чередом… В тесно заставленном прошлым и будущим пространстве комнаты все время что-то происходит: приходят и уходят какие-то непонятные люди, в углу шумно пылесосят книжные полки, на подоконнике цветет алоэ, периодически звонит телефон. Откуда-то извне, очевидно с кухни, поминутно зовут: «Сколько же можно ждать? Обед остывает!».
В этот самый момент, вдруг с удивлением обнаруживаешь, что находишься вне времени, в какой-то иной системе координат, ибо навстречу тебе из темного коридора шествует вполне живой (батюшки святы!) венценосно-юродивый Велимир Хлебников с наволочкой в руках, туго набитой чем-то громоздким (может быть, рукописями), а на стене в прихожей подозрительно знакомой рукой размашисто-неуклюже выведено сакраментальное: “Дыр бул щир убе щур». В довершение всего дверь в ванную комнату внезапно распахивается и из нее вываливается ошалелый, чумовой, весь в пене нудист-ветеран Архимед, гнусаво, но громко, призывая к себе какую-то очередную Эврику.
…Читая Щученко, вдруг со всей очевидностью сознаешь, что палочки совсем необязательно «должны быть по-пен-ди-ку-ляр-ны», что углы отнюдь не обязаны быть только прямыми, а дороги, хотя, и ведут, но почему-то не в Рим, а Бог его знает куда! Хотя назвать этот головокружительный словесный серпантин дорогой в прямом или даже переносном смысле этого слова не всегда ловко… Но другого у нас, как говорится, и не водится…
…Ребенку, живущему где-то внутри Щученко, ребенку, которого ни в коем случае нельзя выплеснуть из себя вместе с юношеским романтизмом и верой в светлое коммунистическое завтра, — этому трепетно честному существу, — слишком многое непонятно. Почему, например, топор, который никого не топит (да и сам плавает, говорят, не шибко абы как) называется топором, а рубанок, который и не рубит вовсе, а только и делает, что строгает себе да строгает, — поименован рубанком? Творчество это поиск или всякий поиск сам по себе всегда творчество? А если не всякий поиск — творчество, то что собой преследует искусство?
Щученко наворочено прост, Щученко традиционно парадоксален, Щученко расплывчато точен… Внутри него непрерывно пульсирует магма языковых открытий, дремлют лавы вербального авантюризма, исподволь вызревают лингвинистические находки и нарывы. Поэтому Щученко талантлив.
Сказанное выше отнюдь не значит, что мне, как читателю, очень хочется на полях всего, что породил на Свет Божий автор “Заметок на полях заметок на полях” поставить лиловый штампик-приговор: ” Вот еще одна “нетленка”. Написал ее Щученко!”.
…А ребенок тем временем уже почти собрал Вечный двигатель из старых, давно пришедших в негодность часов и сломанного бабушкиного зонтика с торчащими во все стороны костлявыми спицами… Не хватает лишь одной детали… Но куда, куда же она, прости Господи, закатилась? Вы ее случайно не встретили?..
Но ведь важно не только как, важно еще зачем, для чего. А для того, что бы ответить на этот вопрос иногда уходит вся жизнь. Жизнь, которой к счастью, все-таки всегда не хватает… Не потому ли мы, чувствуя это, спешим, правда, с каждым отпущенным нам днем — все медленнее, все осмотрительнее, все вдумчивее. Поспешай не спеша.
В зачетных книжках курсантов Высших Литературных Курсов Литинститута в графе “специальность” значится: “литератор”. Размышляя о творчестве Щученко, я подумал о том, что Сергей обогнал многих из нас, ибо он больше и более чем даровитый поэт или изощренный прозаик или мастеровитый драматург. Потому что он просто русский литератор — человек смысл жизни которого неразрывно связан со Словом во всех его ипостасях.
Успехов тебе на этом пути, в этом движении к постижению Слова. Слова, которое, конечно же, невозможно “оседлать”, которым (что еще циничнее!) — нельзя “овладеть”, но которое нужно и должно приять, расположив к себе, елико возможно это, приблизиться к нему, сдружиться с ним, уповая и удовольствуясь редкими минутами ответной Благодарности и Благорасположения. Только то и всего…
Вот что я мог бы сказать о творчестве Сергея Щученко, если бы я знал что можно сказать о творчестве Щученко Сергея…