Лев Ошанин «Осколки любви», стихи

К 90-летию со дня рождения

Льва Ивановича ОШАНИНА

Лев Иванович ОШАНИН (1912-1996) – видный советский поэт, прозаик, драматург, литературный критик, автор более 60 книг. Лауреат Государственной Премии СССР (1950). Его перу принадлежат многие шедевры русской песенной поэзии («Эх, дороги», «Ехал я из Берлина», «Песня о тревожной молодости», «Течет Волга», «Гимн демократической молодежи мира», «Страна Ярославия», «Красная гвоздика»,»Дети разных народов» и др.). Будучи профессором-консультантом Литературного института имени А.М.Горького, юбиляр участвовал в становлении не одного поколения российских литераторов. С 1994 до последних дней своей жизни Лев Иванович вел поэтическую студию «Законы поэзии», собравшую под своим крылом немало людей, увлеченных поэтическим словом. Не без его доброжелательного участия многие студийцы нашли себя в литературе, выпустили свои первые поэтические книги.  Скромным и обязательным, энергичным и веселым, хлебосольным и требовательным к себе – таким останется Лев Иванович Ошанин в наших сердцах навсегда. Отдавая дань памяти Большому Человеку, Учителю и Поэту «Журнал литературной критики и словесности» публикует стихи «позднего» Л.И.Ошанина.

Андрей Углицких – 1994-96 гг. участник студии «Законы поэзии» Л.И.Ошанина    

(на снимке: Л.И.Ошанин, А.Углицких. Переделкино. Осень 1996г.)

ОСКОЛКИ ЛЮБВИ

***

По камушкам своих высот

Любой из нас свой крест несет

—Чтоб не согнуться под крестом,—

— Ты скажешь,— надо быть Христом,—

Так сбрось поклажу и восстань.

Христом не можешь — чёртом стань!

А без Христа, а без креста

Нет в человеке ни черта.

 

***

Простите меня, ровесники, я не знаю, какого я поколения.

В двадцать лет я мечтал написать молодёжную песню, а написал в тридцать пять.

И тогда двадцатилетние люди из разных стран пели вместе со мной

‘Эту песню не задушишь, не убьёшь…»

И они стали моими одногодками.

Я не знаю, какого я поколения…

В сорок шесть лет я написал другую песню.

Студенты, десятиклассники, ребята из ПТУ, помните?

Вы вместе со мной встречали

и снег, и ветер, и звёзд ночной полет…

И стали моими сверстниками.

Я не знаю, какого я поколенья —

В семьдесят пять я полюбил девчонку,

которой было двадцать,

и мне иногда кажется, что она старше меня.

Я не знаю, какого я поколения

И что со мной будет завтра.

Ровесники, простите меня.

 

ДВЕ БЕРЁЗЫ

О чём мечтаю я всерьёз?

Открыть в знакомый лес калитку,

Добраться до моих берёз

И тихо сотворить молитву.

Две берёзы—два сильных ствола

Перепутали свои корни,

А чтоб было листве просторней,

Жизнь вершины их развела.

И стоят они, ветви раскинув,

И, усталый от суетни,

Я одной доверяю спину,

На другую ставлю ступни.

Расставаясь с собственным весом,

Потихоньку сливаюсь с лесом…

А берёзы мне тянут листья,

Шебуршат в лесном полусне.

Полузвуки и полумысли

Доверительно шепчут мне.

Независимы, неугасимы,

Тихо ветками шевеля,

Мне они возвращают силы,

Как, бывало, Антею — земля.

 

***

Встают в нетленной прелести земной

Все женщины, оставленные мной.

И женщины отравленного дня,

Которые оставили меня.

Полвека счастья, ревности, измен –

Что может Бог мне подарить взамен?

Час или тридцать лет живых могил…

Но, видит Бог, я каждый раз любил.

И вижу я у века на краю –

Одна любовь идет сквозь жизнь мою.

Одна любовь, наполнена добром,

Повелевала сердцем и пером.

И ты, моя единственная ты,

Ты знаешь, что слова мои чисты.

Ликуя, сумасшествуя, любя,

Я никого не ведал до тебя.

 

 

ПОСОШОК НА ДОРОЖКУ

И волосы рыжи, и тонки запястья,

И губ запрокинутых зной…

Спасибо тебе за короткое счастье,

За то, что я молод с тобой.

Тщеславье твое я тревожу немножко,

И слишком ты в жизни одна.

А ты для меня – посошок на дорожку,

Последняя стопка вина!

Протянутся рельсы и лязгнут зубами, —

Спасибо тебе и прощай!

И можешь не лгать мне про вечную память,

Хоть все ж вспомянешь невзначай.

Нам встретится снова не будет оказий –

Спешат уже черти за мной.

Ты тонкая ниточка радиосвязи

С моей ненаглядной землей.

Тщеславье твое я тревожу немножко,

И слишком ты в жизни одна.

А ты для меня – посошок на дорожку,

Последняя стопка вина!

 

***

Мне много лет. Что болтовня и сплетни?

Они меня тревожили в те дни,

Когда я был щенком сорокалетним

И непривычны были мне они.

 

ЖИЗНЬ

Я помню глухое холодное небо

И мамину боль, что еды никакой.

Я шел, ослепленный витринами НЭПа,

Мальчишеский локоть, кусая с тоской.

Тому уже с лишком полвека. Нелепо –

Свершенья, награды легли на весы.
И что же? Я прожил от НЭПа до НЭПа

И снова не в силах купить колбасы.

 

ПЕРЕД БУДУЩИМ

Большевики сзывали души,

Суля земное царство всем.

Они старались все разрушить

До основанья, а затем…

Затем всю землю кровь покрыла.

И после яростной возни

«Элита» высунула рыло
Из полуголой солдатни.

И памятники полетели,

Вскрывая камни догола.

А следом и крессы на теле,

И церкви, и колокола.

А вместо царства сирых, малых,

Кто был ничем, одетый в рвань, —

Всесилье серых кардиналов

Над Русью протянуло длань.

Но, как бы души не ломало, —

Сквозь дурь и трусость и запрет –

Все ж было создано немало

За эти семь десятков лет.

И неумолкшие под плетью

И новой стати мастера

В чаду семидесятилетья

Копили островки добра.

И сердце было не пустое,

И мы бы выжить не смогли

Без песен тех, что в дни застоя

Живые души обрели.

…Но вот опять пурга завыла,

Сбивая памятники в грязь,

Уничтожая все, что было,

Наглея, злея, торопясь.

Хоть вязь словесная иная –

Все крутится наоборот,

Но в чем-то вновь напоминая,

Семнадцатый злосчастный год.

Я перед будущим не трушу,

Но перед старой песней нем.

Мы все стараемся разрушить

До основанья… А зачем?

 

СУДИТЕ МЕНЯ

Когда подступает девятый десяток судьбы,

И век за плечами, и он не пойдет на попятный,

И топчут знамена, и в панике топчутся лбы,

И что будет завтра, еще никому непонятно… —

Тогда, эту землю до крика, до боли любя,

И то, что ступал по земле, вспоминая как милость,

Я слушаю смутную ночь, и беру на себя

Все прежние беды и все, что еще не случилось.

Судите меня – я один я один виноват

И в царском расстреле, и в сталинском мраке узилищ,

И в том, что в России костры Аввакума горят,

И в то, что не все от утопий слепых протрезвились.

Судите за то, что я сам, как «Челюскин» во льдах,

За то, что вокруг нас сегодня безверье, бездружье –

Два митинга сразу лютуют на двух площадях,

И люди опять потихоньку готовят оружье.

Судите меня за нелепое бешенство цен,

За беды культуры, за все, что есть лживого, злого.

Судите меня. Ничего не прошу я взамен.

Но дайте мне, все-таки, дайте последнее слово!

Поток пусторечья высоких трибун истребя,

Не слушая ярость, которою брызжут невежды, —

Друзья мои, братья, берите огонь на себя

И дайте друг другу спокойные руки надежды.