Ирина ПОЗЕРТ (Москва)
Трансформация изобразительно-выразительных
средств в текстах стихотворных пародий
Тексты стихотворных пародий очень интересны в плане лингвистического
исследования отклонений от нормы и грубых неправильностей в художественной
речи, причем в авторской.
Пародист А.Измайлов в эпиграфе к пародии на стихотворение 3.Гиппиусобратил внимание на необычное сравнение в оригинале:
И я такая добрая:
Влюблюсь — так присосусь;
Как ласковая кобра я,
Лаская, обовьюсь.
З.Гиппиус
В сравнении содержится пародоксальность: с одной стороны, «ласковая» (в
контексте: лаская, такая добрая, влюблюсь), с другой стороны, «кобра» (присосусь, обовьюсь), которая вызывает ассоциации со смертельной опасностью. Это сравнение, построенное на оксюмороне (ласковая, но кобра) и воспринятое пародистом как необычное, далее в тексте пародии усиливается до степени антиэстетизма, неблагозвучия и натуралистичности в рамках того же тропа — сравнения, но со структурными изменениями (творительный падеж сравнения, сравнительный оборот с союзом словно):
Углем круги начерчу,
Надушусь я серою,
К другу сердца подскачу
Сколопендрой серою.
Плоть усталую взбодрю,
Взвизгну драной кошкою,
Заползу тебе в ноздрю
Я сороконожкою.
Вся в мистической волшбе,
Знойным оком хлопая,
Буду ластится к тебе,
Словно антилопа я
Как видим, сравнения в пародии уже натуралистичны (заползу в ноздрю сороконожкою), неблагозвучны (сколопендра) и грубы, неэстетичны (взвизгну драной кошкою).
В качестве комментария заметим только, что пародируемое стихотворение 3.Гиппиус вызвало много насмешек и других пародистов, поскольку, к сожалению, критики не обратили внимание на его название — «Боль» — и прочли стихотворение как любовное (хотя и болезнь и любовь могут довести до смерти). У другого поэта М.Кузмина пародист А. Измайлов замечает каламбурную рифму (языковая игра, уровень графики и фонетики):
Ах, уста, целованные столькими,
Столькими другими устами,
Вы пронзаете стрелами горькими,—
Горькими стрелами, стами…
(М. Кузмин)
Созвучные слова (одно из другого по принципу «матрешки») уста и стами (от сто) имеют у Кузмина смысл, уместны и воспринимаются как языковая шутка, находка. Пародист Измайлов, вышучивая данный прием у Кузмина и поэтов его круга, доводит его до неправильности (намеренная аномалия) в тексте пародий:
Ах, любовь минувшего лета
За Нарвской заставой, ставой,
Ты волнуешь сердце поэта,
Уж увенчанного славой, авой,
Где кончался город-обманщик,
Жили банщики в старой бане.
Всех прекраснее был Федор-банщик
Красотою ранней, анней.
Ах горячее глаз сверканье,
Сладость губ мужских и усатых!
Ах, античное в руку сморканье,
Прелесть ног волосатых, сатых!..
Не сравнить всех радостей света
С Антиноя красой величавой!
Ах, любовь минувшего лета
За Нарвской заставой, ставой!..
Пародист «вынимает» из слова другое, не имеющее смысла, то есть
обессмысливает каламбур, и ставит это обессмысленное слово в сильную
позицию, в рифму, многократно повторяя, то есть, передразнивая одновременно
и частотность у автора фигуры-повтора. Заметим попутно, что здесь утрируется употребление междометия «ах!» путем многократного повтора.
Другой пародист С.Горный (псевдоним Александра-Марка Авдеевича Оцупа)обыгрывает рассмотренный прием в пародии «Надоели все тонкости», усиливая аномальность (получается аномальность в квадрате, в кубе) и добавляя «скорнение» — повтор одного и того же корня с разными аффиксами:
Да. На все, что угодно, похожи, похожи вы,
И на кружево, — ружево, — ужево даже… и т. п.
Или:
Или:
Почему нынче все говорят про напевности,
Про томительный, длительный запах левкоев,
Про «Телесного Дьявола», оргии, гневности,
Про греховность, -реховность, — еховность покоев?
И более близкие к источнику:
Все рисунки заведомо, ведомо тонкие
Надоели, доели, заели до плача…
В качестве комментирования хотелось бы обратить внимание в связи с данным
приемом на два типа пародирования: критическое (первое) и дружеское как пример влюбленного, прячущегося за маской иронии ученичества у мастеров (вторая). В этом случае, если пародист считает художественное средство неудачным в тексте-источнике, он, снижая его (травестируя сравнение или метафору), вкладывает отрицательную оценочность в пародийный образ:
А.С. Рославлев «Учителю (Валерию Брюсову)» Пародия С. Горного (А.А.Оцупа)
Учитель, в сердце откровенье
Стрелою огненной впилось.
На мне следы своих ударов
Оставил брюсовский каблук.
Такое огрубление и отрицательная оценка первоначального сравнения
(«откровенье стрелою огненной впилось») направлено сразу на два объекта критики: во-первых, высмеивается неудачное сравнение, а во-вторых, осуждаются эпигонские и подражательные (Брюсову) стихи писателя и поэта А. С. Рославлева (1883—1920) из сборника «В башне» (1907). В доказательство можно привести фрагмент еще одной пародии С. Горного на стихотворение «Весна» А.С.Рославлева:
Иные краски зарябили…
На окнах, в лужах свет дрожит.
Гудя, снуют автомобили,
И звонок мерный стук копыт
(«Весна»)
И в четком воздухе повисли
Твои гудки, автомобиль…
«На башне» брюсовские мысли
Уткнули в небо острый шпиль…
(Пародия)
Если же пародия дружеская (юмористическая, а не сатирическая), то талантливый
и влюбленный в стихи поэта писатель (например В.В.Набоков, признавшийся
в этом в тексте своей пародии: «Как любил я стихи Гумилева!») часто использует
такое выразительное средство, парафраз — переложение текста источников в своем духе. Целью такого переложения в нашем примере является указание на некоторый «перебор» (слово В. В. Набокова), то есть на изменение поэту в некоторых стихах чувства меры, этического или эстетического.
Н.Гумилев «Я и вы» (Сб. «Костер», 1918)
И умру я не на постели
При нотариусе и враче,
А в какой-нибудь дикой щели
Утонувшей в густом плюще…
В. Набоков «Как любил я стихи Гумилева!..»
«…И умру я не в летней беседке
от обжорства и от жары,
а с небесной бабочкой в сетке
на вершине дикой горы».
Пародийный комизм, таким образом, создается не только утрированием,
нагнетением и доведением до абсурда пародируемого средства, а почти дословным повторением источника со своей точки зрения (сменой субъекта речи, а также конкретики, а не сути содержания). Можно привести аналогию с переодеванием: я надеваю твой наряд на себя, чтоб ты увидел со стороны его недостатки (нашел то «чуть-чуть», что и делает вещь искусством).
Если обратиться к плодотворному в нашем вопросе сравнительному анализу
нескольких пародий разных пародистов на одно и то же выразительное средство или прием, то можно обнаружить разную степень отклонения от нормы языка по
экспериментальной шкале аномальности, которую предложил Ю.Д.Апресян:
Правильно — (+)
Допустимо — (0)
Сомнительно — (?)
Очень сомнительно — (??)
Неправильно — (*)
Грубо неправильно — (**)
(Цит. по книге: В.3.Санников «Русский язык в зеркале языковой игры». — М. 2002, стр. 24).
Если на этой экспериментальной шкале расположить пародийные приемы разных авторов на знаковую для акмеизма строчку А. Ахматовой о знаменитой перчатке из «Песни последней встречи»:
Я на правую руку надела
Перчатку с левой руки
то они займут на ней позиции в следующем порядке:
а) нормально в целом с точки зрения языка, но включает просторечную форму
«туфель»:
Стынут уста в немой улыбке.
Сон или явь? Христос помоги!
На ногу правую по ошибке,
Надела туфель с левой ноги.
В.Зоргенфрей
б) неправильно (*) — намеренная аномалия:
Но теперь, уступивши мужскому насилью,
Я скорблю глубоко!..
…Я на бледные ножки надела мантилью,
А на плечи — трико…
(Дон Аминадо-Шполянский Аминад Петрович)
в) грубо неправильно (**):
Только вздогнула: — Милый! Милый!
О, господь мой, ты мне помоги!
И на правую руку стащила
Галошу с левой ноги.
(С. Малахов)
Таким образом, необычный и непривычный после абстрактной поэтики
символистов прием А.Ахматовой, который в неопубликованном курсе лекций по языку русской поэзии М. В. Панов назвал «уликой» (метонимией), когда глубокое чувство, внутреннее душевное состояние передается сдержанно через жест, житейскую деталь, в пародийном контексте принимает соответственно три формы: нормальную, неправильную, грубо неправильную. Производится замена лексического материала: см. «перчатка» — «туфель», «трико», «галоша». В содержательно-психологическом аспекте в пародийных фрагментах ахматовский прием (передача душевного состояния через бытовую деталь, а читатель должен по части восстановить целое) «механизируется», поэтому для читателя пародии вместо психологизма и глубокого чувства остается бытовая рассеянность лирической героини, вместо драматизма — пародийный комизм.
Итак, в жанре стихотворной пародии «обнажается» необычное для современников изобразительно-выразительное средство источника в той же структурной форме или видоизмененной. Дальнейшая трансформация может принимать различные направления в зависимости от разновидности жанра. В дружеской (юмористической) пародии необычное для пародиста и его современников выразительное средство (например, сравнение, каламбур, метафора, метонимия и т. п.) сохраняет смысл и
правильность, а процесс пародирования имеет характер парафраза, а в критической (сатирической) пародии чаще всего наблюдается отклонение от языковой и жанровой нормы в сторону неправильного (алогизм, обессмысливание приема и т.п.) по шкале аномальности вниз до грубо неправильного и отрицательно-оценочного (абсурд в грубо-просторечной форме). Следовательно, степень языковой неправильности (по
единой шестизначной экспериментальной шкале) пародии может служить
лингвистическим показателем той или иной разновидности жанра пародии.