Игорь Савельев (Уфа) «Бледный город» Повесть об автостопе.

Игорь САВЕЛЬЕВ (Уфа, Башкирия)

БЛЕДНЫЙ  ГОРОД

Повесть про автостоп  

Начало (продолжение в следующем номере) 

I

           Видимо, этот вопрос гложет каждого, кто сел за лист бумаги: с чего же начать? Логика подсказывает, что с древних времён. Итак, одного звали Пимен, а второго – Никон. Неплохой зачин для повести, правда?

Однако зря настраиваетесь на эпохальное «гой еси». К своему стыду, всего лишь не могу вспомнить точно, кто из них был летописцем, потому что второй-то, кажется, был патриарх. А может быть, писали оба?.. Сейчас мы сверимся с энциклопедией… Всё верно. Оба – авторы великих летописных сводов, заложивших фундамент… Тра-ла-ла-ла-ла… Короче: всё это копание в древностях требовалось, чтобы заявить, патетически и нагловато: я не Пимен.

Я не Пимен, чтобы полно описать тот город, в котором родился и живу. А впрочем, это и к лучшему. Вас не должно интересовать, что это именно Уфа. Вам нужно знать, что речь идёт об одной из волго-уральских областных столиц, в меру промышленной, с населением чуть-чуть за миллион, пятью театрами и госцирком. Сколько музеев? Запамятовал. Совсем как старец Пимен стал…

Интересно, с чего бы начал пожилой монах с чернильницей, доведись ему описывать современный город. Вероятно, извернулся бы как-то насчёт рек, «что несут свои воды мимо стен белокаменных». Я же начну с начала – с таблички «УФА», провозглашающей границу населённого пункта. А вы, водитель, не гудите теперь – тут вам не автотрасса.

Табличка, кстати, выполнена на двух языках, и по-башкирски «Уфа» звучит как «Эфэ». Не самое приятное на слух имечко для города, замечу в скобках, но ничего – живём. Иногда, правда, интересные мысли накатывают. Например, если Уфа – Эфэ, то как же тогда «уфимский» будет? «Эфесский»? Ладно…

Характерно, что между табличкой и милицейским КПМом вы ничего не встретите. Бывавшие в других уральских столицах, Челябинске и Екатеринбурге, поймут, о чём речь. Как монумент, как символ урбанизма, в обоих городах – кладбище вдоль дороги, какое-то типовое, с белыми плитами, негрустное и почти шлакоблочное… Уменьшенная копия спальных районов. Всем своим видом сей «погост промышленных масштабов» словно бы говорит: здравствуйте, гости города, добро пожаловать. Самое смешное, когда что-то подобное вывешивают на придорожном кладбищенском заборе, и не понятно, к чему же этот транспарант относится: к городу, или всё-таки…

Уфа лишена подобных «адовых ворот», что, согласитесь, внушает некий оптимизм.

Что дальше?.. Условно город можно поделить на две части. Первая – центр. Всё очень мило, всё в лучших традициях: брусчатка, бутики, витрины, огни и бульвардье (как называют в Париже публику, шатающуюся праздно). Главная улица Имени Известно Кого. Иной раз при виде табличек и задумаешься: псевдоним-то Владимир Ильич взял в честь сибирской реки Лены, на которой отбывал ссылку – а какие звучные могли быть варианты: Обёв, дель Амур, Иртышевич… Енисенин… Рек-то много!

Да чего уж там – названия почти всех улиц, так или иначе (а чаще всего непосредственно) связаны со всей этой марксистско-ленинской бодягой. Как и везде, впрочем… У нас, в отличие от Саратова, хотя бы нет улицы имени 1937 года – да-да, не удивляйтесь! Так она у них и называется: двадцатилетия Октября.

Не-ет, центр у нас замечательный! В зной, что может быть лучше мороженого, которым здесь торгуют на каждом шагу? Продавщица вручает тебе стаканчик, достаёт сдачу, почему-то тоже из морозилки – несколько монет, ледяных совершенно…

Мелочь, а приятно.

Другая часть Уфы – промышленная. Она представляет собой: знаменитые башкирские нефтезаводы (и с десяток побочных), а также кварталы целые насмерть прокопчённых «хрущёвок», в которых живёт пролетариат с сиреневыми лицами. Нет, не жертвы химии – просто пьют много. Оттуда, из той части города, кстати, и Земфира – известная российская певица, мастер рок-надрыва… Когда-то у Земфиры вышел – прогремел – альбом, на буклете которого была фотокомпозиция: полуразрушенные корпуса заводов, кривоватые трубы в жемчужной хлорциановой дымке… Очень похожие виды на названный промышленный район открывались откуда-нибудь из центра Уфы, и местная тусовка водила гостей города, ставила на тротуар и показывала, ну а те – те были сражены нашей причастностью к большому року!

Сей мощный промышленный блок делает наш город, скорее, достоянием Урала, потому что Поволжью такие картины не свойственны. Приехав как-то в Самару, я видел на городском горизонте только одну высокую трубу, что было непривычно глазу. А позже вообще выяснилось, что это вовсе не труба, а колоссальная космическая ракета-носитель – памятник С.П. Королёву…

Чтобы составить более полное впечатление, пройдёмся по улицам и влезем в разговоры уфимцев.

Заумная девица в возрасте стоит перед афишей и восклицает:

— А это же Сандра Баллок! Известная актриса… – и добавляет глубокомысленно: — Одно время я под неё косила…

Местный парк культуры и отдыха, вечереет. Два друга веселятся: курят «травку», катаются по лужайке, писают в общественных местах и под воздействием «травы» — громко и визгливо смеются. Заслышав этот смех за кустиками, с аллеи сворачивает солидный гражданин – в руках его бутылка вина.

— Скучаете, девочки?

— А девочек-то тут и нет! Дядя…

Девушка, страдающая клаустрофобией, впервые в солярии. Перед тем, как лечь в саркофаг, в отчаянье спрашивает медсестру:

— А если что, то как вас зовут?

— А зачем вам – как меня зовут? Вообще-то я так с девушками не знакомлюсь… Странно… Если вам так интересно, то Лариса. Освобождаюсь в полшестого!

Диалог в гастрономе. Суетливый алкаш подбегает к вино водочному прилавку.

— А самое главное-то не купил! Бутылку! Да, одну… Одну, но хорошую – такую, какую бы ты сыну дала!..

— Я бы сыну своему этой бутылкой ка-ак съездила по башке!

Немая сцена…

Следующим к прилавку стоял несколько пофигистского вида парень, на глаз ему было за двадцать, не сказать чтобы – в обносках, но одетый довольно потрёпано. Развитые скулы и грязноватый хайр [1]  до плеч – вот, в сущности, и весь портрет. Да, познакомьтесь, это один из наших героев. По паспорту – Михаил, но все его знают как Скваера – все, за исключением, быть может, профессуры из вуза да пары-тройки отставших от жизни «звероящеров», таких, например, как родители.

— Дайте баллон «Шихана». Да, крепкого. Спасибо…

Родители не в счёт. Они остались в захолустном Сибае, небольшом башкирском городишке – типовой провинциальной дыре Российской Федерации…

Сам он приехал в Уфу четыре года назад поступать в авиационный университет. Поступил – успешно, но это было уже и не так важно для Скваера… С первого же дня мегаполис потряс, очаровал и проглотил его раз и навсегда. Здесь было всё! Плешки. Уголки. Местечки. «Трубы», наконец, – несколько культовых подземных переходов, внешне бедненьких и грязных, с кафелем и месивом из мокрого картона: на деле же оттуда можно было не вылезать часами, щурясь и удивляясь потом солнцу… Единственное, чего в Уфе не было: кому-то – какого-то дела до тебя, и Скваера это вполне устраивало! В конечном счёте, большой город не мог быть местом победившей гопоты [2] – ибо это бич мелкого захолустья.

Новые друзья снисходительно смотрели на Михаила: провинциальные восторги умиляли всех, и даже называли его первое время подчёркнуто: Скваер из Сибая. Вроде как комический эффект. Сочетание не сочетаемого.

Сам же Скваер хватал, глотал «столичную» жизнь, наглотаться ею не мог! Гитаристы в переходах. Такси, разбивающее лужу-озеро в считанных сантиметрах от твоего обкуренного лица…

В принципе, таких в нашем городе – сотни. Приезжающих из районов за заветным студенческим, снимающих «хрущёвки» в складчину… Их жизнь одинакова из года в год: тонкая грань грозящего отчисления, что приятно щекочет нервы, многомесячный угар прогулов и загулов, ну и батареи пустых бутылок на кухнях названных «хрущёвок». Всё это так знакомо, что не стоит и описывать.

Впрочем, справедливости ради надо сказать: Скваер не был из числа тех беспросветно бухающих, кто и при статусе студента престижного вуза де-факто потерян для общества (таких – много, не сомневайтесь). Во всём соблюдалась мера. Например, до известной степени Скваер был одиночкой, из тех, кого манит дорога и перемена мест. Несколько сезонов подряд он занимался автостопом, ездил по стране, ну а снимаемая им «хрущёба» стала одной из известных уфимских «вписок». Читай: местом, где ночуют или недолго гостят проезжие автостопщики. Адреса таких «вписок» ходят по разным блокнотам, по интернету, и нет ничего удивительного в том, что на пороге всегда – незнакомые, чужие, случайные люди. Скольких таких людей помнит эта квартира? Сколько случайных знакомств, лиц и адресов, черкнутых второпях на обоях…

Скваер вышел из гастронома. В его сумке лежал обычный набор, «двое суток холостяка»: баллон пива и серые макароны, из самых дешёвых… «Разжирею. Будет брюхо. Плевать». Он направлялся к дому…

Солнце заходило, и небо стояло уже красное, с громадной панорамой подсвеченных облаков, какое-то батальное. Вечер в Уфе. Впрочем, вас и не должно интересовать, что это именно Уфа. Рядовой российский мегаполис. Та редкая точка на трассе, где встречаются сразу две федеральные автотрассы: М-7 «Волга» и М-5 «Урал».

 

II

  — Слушай, извини, вот ты говоришь: «мы». Кто это – мы?

— Я и Никита. Мой друг. Мы же вдвоём едем. Из Питера три дня назад выехали…

— Так ты же вот, один!

— Нет, вы не поняли. «Стопим»-то мы, конечно, по отдельности: двоих парней кто подберёт? Таких безбашенных на трассе мало… А так едем вместе. Он сейчас, поди, в районе каких-нибудь Бавлов всё ещё болтается…

— Может, обогнал. Откуда ты знаешь? Я-то с малой скоростью иду…

— Он?! Не-е, не обогнал. Вы просто Никиту не знаете. Он всегда очень медленно ездит.

— Погоди, вот как автостопом можно ездить всегда быстро или медленно? Не понимаю. Это же фортуна, везение!

— Не скажи-ите. Объяснить это нельзя. Вот, вроде, всё нормально в человеке, да если бы и нет: водителю же издали всё равно не видно… И всё-таки! Никита всегда идёт медленнее всех, тяжело, с поломками, на куче машин… Как объяснить? Не знаю. Харизма какая-нибудь, что ли.

— Это не такой… в очках, с каким-то странным синим баулом?

— Это спальный мешок… Да, он. Вот его вы же не подобрали?

— Не подобрал.

— А почему?

-Ну… Не знаю…

— Вот видите!

Последнее было сказано самым торжествующим тоном. Что ж, теорема доказана – легко и просто.

Вообще-то, если бы драйвер [3]  и захотел, то подобрать второго пассажира не получилось бы. Легковая машина – иномарка среднего класса и средних лет, вполне, впрочем, ещё презентабельная – набита была под завязку. Всё заднее сиденье – вещи, самые разные: одеяла, сумки какие-то, термос и прочее – говорило о том, что путь машина держит не близкий.

И по драйверу это тоже было заметно. Эти красные набрякшие глаза, полные лопнутых сосудов… Сколько же жизней уносит трасса. Речь тут даже не о частых придорожных обелисках, забытых и запылённых – мелькающих и примелькавшихся. Речь о водилах, идущих без сна и отдыха через области, через тысячи километров… Каждый раз, когда опускается вечер и солнце мелькает сбоку за деревьями, раздражает глаз – такой водитель решает для себя: проспать ли этой ночью несколько часов? Или опять пилить без передышки? К сожалению, часто – второе. Сколько инсультов и прочих бед на совести трассы…

Машиной драйвер управлял босиком. Вероятно: так он лучше чувствовал её. Вероятно: холод педалей помогал не спать. Ступни у него были маленькие и пухлые. Человек ехал куда-то на Дальний Восток. Сидящий рядом автостопщик – на Урал.

— А чего ты забыл в Екатеринбурге?

— В Е-бурге [4]  клёво! У нас там живут друзья. Ну, мы по е-мейлу переписываемся… Вот они нас и пригласили. Там есть такое место – «плотинка», типа городской площади, там большая тусовка. Со многими интересными людьми можно познакомиться. Весело время провести.

— И много ты так по стране ездишь?

— Да как сказать… Порядочно. Если до Е-бурга доберусь, то будет девять тысяч.

— Блин, парень, я тебе даже завидую! Эх, был бы я такой же молодой…

Автостопщика звали Вадим. Многие уверены, что имя это – не русское: пришло к нам так же, как и Руслан какой-нибудь. Я и сам удивился, когда встретил в истории некоего князя Вадима Новгородского – героя каких-то запредельных времён…

Наш Вадим был из Питера. Из славного города – колыбели трёх революций, и российской культуры по совместительству. Из города, который гордится своими заборами. Кстати, в нежном возрасте Вадим – был мороз – прилип языком к легендарной решётке Летнего сада. Не каждый салага может таким похвастаться!

А в остальном Вадим был самым обычным парнем. В меру весёлым, в меру патлатым, в меру беззаботным. В частности, один зачёт, не сданный в Санкт-Петербургском государственном университете, не удержал его от турне через всю страну. «Осенью всё равно это как-то разрешится, — думал Вадим с хладнокровием, которое приятное волновало его самого. – Или я его сдаю. Или меня того. Что, конечно, вряд ли – за один зачёт…» Родителям знать было не обязательно. Вообще ни о чём.

— У меня дочка примерно как ты, — покосился драйвер. – Ну, может, чуть помладше. Как подумаю…

Он косо усмехнулся. Вадим понял его.

— Как подумаете, что она тоже может так ездить?

— Ага. Убил бы…

Они помолчали: иномарка пошла на обгон фуры. Драйвер сосредоточился, напрягся, работая босыми ногами. Затем мимо проплыл синий щит с «раскладкой», до куда – сколько. И хотя Вадим знал странность таких щитов на трассе, они порой откровенно врали, неясно почему… Но всё-таки: «Уфа – 72 км. Челябинск – 489 км».

— Мы же с дочкой вдвоём живём.

И снова повисло молчание. А в таких случаях автостопщик и не должен ничего спрашивать. Захотят – расскажут. Есть такой негласный порядок, по котором драйвер может лезть с расспросами о самом сокровенном (что он обычно и делает – с превеликим удовольствием), а «стопщику» со своим любопытством навязываться не следует. Несправедливо? Но вас же подбирают и везут, в конце концов. Имеют право…

— Её мать была курва. Мы разошлись шесть лет назад.

Вадим тут же принял самый свойский, понимающий вид, мол, да, конечно, про себя отметив: драйвер хороший попался, в душу не лезет – про себя рассказывает.

— …Мы с ней учились вместе. Я ведь историк по образованию. Это потом уже… развернулся… Так вот. Нас погнали в колхоз, а там всё уже и завертелось. Вас-то, небось, в колхозы не возят уже?

— Нет, конечно! Но у меня знакомые есть, в пединституте, — их возили.

— …Встречались месяца три. Родители были против, притом с обеих сторон. Мамаша её – вот змея была, с золотыми зубами! Она даже в загс не пришла, ты представляешь?.. Зато на свадьбе нашей как весь курс погулял… Комсомольская свадьба: слышал что-нибудь про такое?

— Имею представление. С водкой в чайниках?

— Вот-вот, вроде того. Потом… Квартира, дочка… Начались скандалы, сцены все эти… Может, правда, как это в кино говорят – «не сошлись характерами»? Наверное… Вот ты сейчас смеяться будешь, когда я скажу, что её больше всего бесило – из-за чего она изводилась прямо. Я колпачки не закрывал.

— Чего?

— Да, серьёзно! Я забывал закрывать крышечки у шампуней, тюбики всякие… Пасту зубную так оставлял, крем после бритья… Она психовала чудовищно!

— Да уж…

— Потом она стала гулять направо-налево, попивать начала тоже. Красиво живёшь, я ей говорю, – милочка. Так мы и развелись. Что характерно! Маринка тогда ещё совсем ребёнком была, я ей говорю: ты с кем хочешь жить, с мамой или со мной? А она: с тобой. Ты представляешь? Это какой же … надо быть, чтобы родная дочь…

Помолчали.

— Я вообще вот что тебе хочу сказать, Вадим – раз уж у нас такой разговор. Ты рано не женись. Да, ты парень молодой. Да, гормоны, да, любовь. Пускай. Но в загс не ходи категорически! Потому что потом такое будет… Эти студенческие семьи – они же все распадаются!

— Да я и не собираюсь пока.

— …Ну а если уж женился – то хоть ребёнка не заводи. А то вообще труба. Ты своей так сразу и скажи: три года вдвоём живём, без маленьких. И ни на слёзы, ни на уговоры – ни на что не поддавайся! (После паузы) У тебя хоть девушка-то есть?

— Нет!

На этот вопрос – а задавали его часте-енько – Вадим всегда отвечал с таким вот видом: излишне беззаботно, с глуповатой полуулыбкой – не беда, мол, чего тут особенно…

Но драйвер даже оторвался от дороги.

— Чего же ты, парень… Сколько, говоришь, тебе лет?

«Ну вот. Началось». Вадим подумал о водителе плохо, сохраняя на лице всё то же выражение: смесь напускной беззаботности и какой-то беспомощности. Кому приятно, когда тебя считают ущербным? Кому приятно пускаться во все тяжкие объяснений, оправданий…

— Просто я ещё не нашёл такого человека. Скажем так.

Казенностью фразы, долгим подыскиванием слов – Вадим всем дал понять, что тема должна быть закрыта. И драйвер это понял, видимо, – полностью переключился на дорогу, только крутанув головой:

— Серьёзно ты подходишь к этому делу…

Судя по интонации, в «это дело» вкладывался глубокий – сальный смысл.

Вы думаете, Вадим не влюблялся? Влюблялся, да ещё как! Была у него такая одноклассница, томная, с изящно припухшими веками и в кудряшках… Вы думаете, Вадим не делал романтических глупостей? Его избранница ещё спала, да и весь город спал крепчайшим сном, когда он с банкой краски в пять утра отправился под окна к ней с тем, чтобы написать заклинание Ромео всех времён: «Доброе утро, любимая!»

Вышло, правда, всё настолько трагикомично, что он и сам предпочитал не вспоминать, и уж точно – весёлой ему эта история не казалась… Вадима застукал дворник. Было всё так.

В городе уже рассвело, но было очень пусто и гулко, и казалось Вадиму, что он попал в параллельный мир… Он открыл для себя это время, и потом даже гулял так иногда, замечу в скобках. А пока он крался в нужный двор, там мелом разметил асфальт, и начал краской – аршинными буквами: «Доброе утро…» И тут вышел дворник! Кто же мог подумать, что он заступит так рано… Это был потомственный питерский алкаш, могучий и с плохими зубами, а главное – начисто лишённый всякой романтики… Как он орал! А как Вадим бежал!.. И он не видел, как жёсткая метла дворника размазывала полосы из непросохшего «Доброе у».

Слоняясь в то утро, несостоявшийся юный Ромео решил даже выпить с горя, но даже и здесь был прокол: все «круглосуточные» точки в шесть утра оказались на замке… Даже и здесь – усмешка судьбы. А улицы косо осветились восходящим солнцем… Сколько лет прошло с тех пор, Господи!

…Машина подъезжала к городу. Большегрузные «волки трасс» оказались порядком разбавлены садовыми «москвичами» и «жигуленками», натужно везущими семьи и какую-нибудь ржавую бочку сверху. Зачем? Кому нужна эта бочка в городе? Да и в саду?.. Заходящее солнце окрашивало промышленность Уфы в багряные тона, во главе с дымом из труб.

— Хороший ты парень, — посетовал драйвер, глянув на Вадима – словно прицениваясь. — Плюнуть, что ли, на всё и довезти тебя до Челябинска? Мне вообще-то всё равно, где отдыхать. Часов пять я ещё осилю, а завтра просто позже тронусь. А? Поехали?

— Спасибо большое, но нет, отдыхайте. Мне в Уфе проще заночевать – тут «вписка» есть хорошая. Да и Никита… дружок-то мой… он же меня вообще не догонит, если я до Челябы сейчас дойду! Так что спасибо… Вы за КПМом на стоянку встанете? Там меня и высадите, в таком случае…

 

III

           Последняя фура проехала мимо, прогрохотала рухнувшей надеждой. Эти большегрузы имеют неприятную особенность: проходят с таким грохотом, что хоть ты и не первый сезон на трассе – сердце всё равно непроизвольно сжимается: а ну сейчас прихлопнет, как муху?..

Последняя фура проехала, а за ней – пусто, и только там, вдали, показалось несколько легковых… Настя опустила руку. Да, давно она не застревала так в какой-нибудь дыре! Трафик [5] – чудовищный.

Итак, легковые тоже не воспылали желанием её подобрать.

И стало тихо на трассе. Тишина воспринимается здесь очень остро, возможно, потому, что бывает-то редкой гостьей… «Ну что же. К неудачам будем относиться философски» — Настя усмехнулась. Отойдя подальше на обочину, туда, где пробивалась уже травка, она присела на корточки возле рюкзака, нашла в нём зажигалку, пачку недорогих сигарет… Затянувшись – огляделась. По-прежнему было тихо: безмятежно и безысходно.

Дальше трассы рос лес, вроде – с корявыми соснами, а может, и смешанный. Лес, отравленный парами бензина, старыми покрышками и всякими там канистрами, мочой водителей и пассажиров. Но, кстати, как ни странно это прозвучит, придорожный лес – глух, в нём редко кто бывает дальше двух метров: а может, там, в непроходимых чащах, там растут грибы – невиданные и несъедобные?.. Начало леса, как было уже сказано, завалено всяческим дорожным хламом, и вековая пыль оседает на листьях. О, среди прочего мусора – обычная для трассы вещь: раздавленный и убранный с дороги труп. Собачки, разумеется.

Сейчас-то Настя уже привыкла, а вот когда-то это стало неприятным открытием для начинающей «стопщицы»… Помнится, впервые – года два назад – её высадили километрах в семидесяти от родной Тюмени, и первое, что она увидела… Раздавленная кошка. Несчастная, по видимости, мало что успела понять. Кошка была не сбита, а именно раздавлена, и кишки аккуратненько лежали в сторонке. Это было чудовищно… Машину Настя поймала только через полчаса и с сухими глазами. В те годы она ещё плакала из-за таких вещей.

По другую сторону трассы – пара бестолково состыкованных вагончиков, мятых перемятых, крашенных перекрашенных, являющих собой обычную дорожную закусочную, каких много на Урале… Дымок, вьющийся над железным корытом для шашлыка. Пара «камазов» слева от вагончиков. Всё те же тишина и безмятежность.

Вам кажется странным, что молодую девушку никто не подбирает? Да нет – такое бывает, пускай и нечасто… Просто женственного в облике автостопщицы, как правило – меньше всего. Здесь всё: и желание отгородиться от всяческих приставаний, и демонстративное отделение себя от «плечевых» [6], да и просто – одежда должна быть удобной и функциональной, и только. Настя была в болоньевой ультра желтой куртке – очень тонкой, тот самый случай, когда «светит, но не греет». Грубые ботинки, джинсы. А волосы собирать ей не пришлось: причёску Настя носила «под мальчика», так было удобнее жить. И никакой косметики, естественно. Настю это вообще не очень заботило, ни здесь, ни, кстати, — в городе… О мнении посторонних людей она думала меньше всего. Комфортно – и ладно.

Так и стояла она на обочине, и курила, и думала – глядя поверх деревьев, думала… О чём? Сплюнула. Бросила бычок. Не особо уже надеясь, подняла руку какой-то полной под завязку легковой. Что ж, надо было возвращаться в шашлычную, так как ловить тут было больше нечего – в прямом смысле.

А всё же хорошо у леса. Воздух. Дальше, за Уфой – где-нибудь за Дюртюлями – степи, степи пойдут…

За те пятнадцать минут, что она стояла на трассе, в кафешке ничего не изменилось. Те же лица за теми же столиками. Девке за прилавком лет шестнадцать (видимо, местная), а в глазах, почему-то – тоска смертная.

Из хриплых динамиков гремит очередной «хит» из всех этих бесчисленных сборников, «шоферские» они называются: «А с тобой, мой мусорок, / Я попутала рамсы»… Почему блатняк? Почему всегда блатняк? Что, все эти люди за столами, все эти люди за рулём – они сидели, что ли? Путешествуешь по центру России, а чувство такое, что о Колыме услышал и узнал – всё.

За дальним столиком сидел хозяин заведения – мощный, немолодой, импозантный, как и все седые уже кавказцы. Сидел и перебирал какие-то бумажки, накладные. Сидел и заправлял тут всем.

— Вернулась? Я же гаварил. – Акцент в нём ощущался. – Вечер уже, куда ты сейчас поедешь? Садись. Я тебя покормлю.

Настя присела, поставила рюкзак, прилипла рукавом к клеёнке. Клеёнка, кстати, была забавная, с довольно милыми рисунками… Отличительная черта всех этих кафешек у дороги: какие-то детали нелепой здесь, душу щемящей домашности.

А в остальном… Стены из фанеры, не глохнущий динамик под потолком, кем-то уже проковырянный… Несколько мрачных и могучих дальнобойщиков ужинали за столиками. Растворимый кофе – их бог.

Хозяин заведения вернулся с кухни, в руках его, в тарелке, дымилась двойная порция шашлыка, — поставил это перед Настей. Он упивался собственной кавказской щедростью. Сейчас он будет кормить голодную девочку с трассы, — смотреть, как она уплетает всё, и только от этого получать удовольствие.

А может, она просто слишком устала и злая, поэтому так думает.

— Спасибо.

— Ну, рассказывай. Ты откуда такая?

«Вечный крест автостопщика. Разговорами отрабатывать…»

— Зовут меня Настя. (Она начала с лёгким вздохом). Я еду из Тюмени в Москву. Вот, уже два дня в дороге. Что так долго – сама виновата: вчера проспала, то да сё, пока собиралась, пока до трассы добралась… Короче, в первый день только до Екатеринбурга доехала. Вот, сегодня навёрстываю. А от Уфы завтра по «семёрке»[7] поеду. Так быстрее будет.

— А что у тебя в Москве?

— Ничего.

— В смысле: ни дел, ни родных, ни друзей?

— Я же просто так еду. Интересно же! Москва… Я там только в детстве и была. А друзей – найду. У меня, во-первых, кое-какие адреса записаны…

— Баловство, — покачал головой грузин.

— Вы считаете, что это баловство. Я считаю по-другому.

Настя высказалась достаточно жёстко и ледяным голосом, словом – поставила точку. Какое у него есть право читать ей нотации? Ну и что с того, что она ест его шашлык?..

— А ты не боишься ездить вот так, одна? Это же опасно. Молодая девушка…

— Опасно. Но не боюсь. Парадокс, да?

— А твои родители…

— А что – родители? Мы и не больно-то общаемся. Они знают, что я много езжу по стране. Путешествую, как они говорят. И что с того?

— Что говорит твой парень?

— А у меня нет парня. С мая месяца я совершенно свободная девушка!

При этом Настя улыбнулась так отчаянно и злобно, что даже кавказец понял: следует оставить эту тему.

Он несколько засуетился, встал, затем отправился в область буфетной стойки. Там щёлкнул выключателем – кафешка осветилась. Похоже, что здесь он властвовал безраздельно: командовал каждой паршивой лампочкой.

— Сегодня ты уже не уедешь отсюда. Темнеет.

— Вообще-то, ещё и не так поздно…

— Не будешь же ты ночевать на трассе! Я скажу. Тебе постелят в подсобке.

— Я, вообще-то…

— Ты будешь ночевать здесь.

Настя стёрла с губ след шашлыка тыльной стороной ладони и даже ухмыльнулась. Надо же. Она и не ожидала такой стали в голосе кавказца. Конечно, можно было предположить, что дело примет такой оборот…

— Спасибо.

Хозяин снова встал из-за столика, на сей раз отправился куда-то на кухню, распекать своих работников, наверное, – что ещё. Тем временем ещё один человек шёл по узкому пространству вагончика, только уже к выходу – один из дальнобоев, основательно подкрепившись, шёл продолжить свой долгий путь… Встала и Настя.

— Вы на Уфу?

Дальнобойщик кивнул. Что ж, замечательно. Отодвинутая тарелка, подобранный рюкзак, и – чао, очередное придорожное заведение, где она больше, наверное, никогда не окажется… Настя уходит по-английски, даже не обернувшись. По-английски выпутывается из очередного переплёта.

А дальше… Тёмная кабина «камаза», и почему-то ощутимо качает на кочках – сначала их самих, и только затем позади громыхает прицеп. Драйвер разрешает ей курить в кабине, и они оба устало и молча смолят – две красных точки в темноте. Слепые фары выхватывают из мрака асфальт, неровную обочину…

— Ехал так же, у вас там, в Сибири. – Водитель прервал молчание. Голос у него глухой. – А ночь чё-то была тёмная-тёмная, вообще нигде ни огонька. Смотрю – фарами осветил – вдали на дороге (там такой вот спуск был) лежит что-то, мешок какой-то? Я стал притормаживать… Ладно, хоть пустой тогда шёл – еле объехать успел, не раздавил, слава Богу. Мужик лежал! Его сбили и оставили… А там места глухи-ие ещё… Ну, что – я вырулил и поехал дальше.

И опять – молчание. Настя горько усмехнулась. Да-с, невесело. Невесёлая философия жизни. Уж какая есть. Memento mori

Так они и ехали по трассе ночного Урала – молча, лишь изредка вставляя фразы, и всё же в тёмной кабине они чувствовали присутствие друг друга.

А километровые столбы – знак федеральной автотрассы – выплывали из черноты в пронзительно-синем свечении, так их покрытие отражало свет фар. Было странно наблюдать, как в кромешной ночи едва вдруг брезжит нечто голубое, вроде привидения, как оно приближается, проплывает мимо – банальными цифрами. Четыреста двадцать три… Четыреста двадцать четыре…

 

IV

          Поздний вечер в июле – это колоссальное небо. И только. На город, раскинувшийся под ним – бледно подсвеченный, с цепочками едва зажжённых фонарей – можно и не смотреть. А небо… (Это как у Толстого, помните: «А горы…») Оно меняется. В зависимости от стадии заката, оно то странно-персиковое, то вот уже и красным горит, а потом – гаснет. Чёткие линии зданий на фоне погасшего неба: контраст. Уголь и металл.

Люди спешат с работы, забегают в магазины, штурмуют автобусы… Зажигаются окна. Где-то уютно, а где-то не очень.

Неловко поворачивая, троллейбус обильно посыпал крышу соседней машины искрами. Интересно, останутся ли следы.

Скваер сидел в центре своей «хрущёвки» на диване, продавленном и даже чуть прожжённом, и ремонтировал джинсы. Вернее будет сказать – реставрировал: обновлял рисунки и надписи, давно сделанные красным и чёрным маркерами. Судя по их виду – очень давно.

Сама квартира нуждается в детальном описании. Впрочем, вы в таких могли бывать не раз. Это съёмное холостяцкое жилище в одну комнату, ремонт в котором не делался с тех самых пор… Лучше и не думать, с каких. Обои и вытерлись, и выцвели, и что только с ними не произошло на долгом жизненном пути. Мебель – только та, что хозяева оставили «на растерзание»: шифоньер, древний и несколько помоечный, пара полок – книги на них встречались реже дисков да кассет… Продавленный диван, о котором мы уже говорили. Телевизор – был бы здесь ненужной роскошью.

Как это чаще всего бывает, самое страшное в этой берлоге – кухня. Конечно, когда в маленьком помещении годами наперегонки стараются и газовая колонка, и газовая плита, а их нагар, и копоть, и жирный осадок метана убираются редко и с большой неохотой – каким всё будет?.. Отдельным грязным пятном смотрелся холодильник. Был он старенький, пыхтел, а эмаль его давно уж не была белой.

Вам может показаться, что это всё – дыра, притон, но нет: нормальная квартирка, и Скваера она вполне устраивала. Чего уж говорить о многочисленных его друзьях, гостях, проезжих автостопщиках из многих городов… Вот и один такой сейчас здесь. Из ванной вышел знакомый нам Вадим из Санкт-Петербурга.

Он вышел с голым торсом, а длинные пряди свои тщательно тёр полотенцем. Тяжело с длинными волосами на трассе. Хоть и собираешь их в хвост, резинкой затягиваешь, чтоб не больно-то пачкались – а, всё равно. Их жаждешь вымыть при любом удобном случае.

— Я там свои носки постирал и на верёвке повесил. Ничего?

— Норма-ально. К утру должны высохнуть.

— Подкрашиваешь? – Вадим кивнул на джинсы, над которыми трудился Скваер. – Тоже постирал их, что ли?

— Ага – если бы я их постирал… Не восстановишь потом! Я не стирал их года два.

— Ничего себе! Как так?

— Ну, сейчас-то я редко их одеваю, на самом деле. И стараюсь сильно не пачкать. В грязь в них не хожу, к примеру, — только когда солнышко. И нижнее бельё я сейчас ношу. Вот раньше, лет в семнадцать, меня прикалывало просто так ходить. А сейчас… Старею!

Они посмеялись. До того Вадим не был знаком со Скваером (в Уфе ему вообще не приходилось бывать), и надо было как-то заполнить вечер, какими-то беседами и байками. Универсальный способ: Вадим подошёл к полке с кассетами. Всё дальнейшее («Какая у тебя есть музыка», «А этого альбома я не знаю» и т.п.) нам с вами едва ли будет интересно.

Возобновим повествование с того момента, когда позвонили в дверь.

— О! Наверное, Никита. – Вадим обрадовался.

— Это парень, с которым вы вместе едете?

— Ага. Он всегда медленнее меня идёт… Я вообще боялся, что к ночи он до Уфы не доедет!

— Ну, вообще-то, это кто угодно может быть… – Скваер пошёл открывать. – Половина десятого… Время детское…

«Кто угодно» оказался, видимо, гостем нежданным и нежелательным – судя по сдавленным интонациям Скваера в прихожей. Вадим напрягся. В принципе, здесь можно было ждать чего угодно, любых эксцессов и потасовок, потому что «вписка» — не жилище и не дом в полном смысле этого слова, это продуваемо всеми ветрами. Но так за всё надо платить, и за бесплатную ночёвку – тоже. Рискуешь на трассе – рискуй и на койке в чужих местах, по уму-то. Вадим и у «нарков», бывало, ночевал. Впрочем, какие это наркоманы. Просто люди курят «травку». Просто они бесятся по ночам. Просто уснуть было – невозможно.

Нет, Вадим был спокоен. Он-то всегда сможет постоять за себя.

А зашёл – мент. Да, да, обычный сотрудник милиции, судя по всему, низшего звена. В отличие от многих и многих своего возраста и положения, Вадим, в общем-то, не страдал аллергией на стражей порядка, но этот ему сразу не понравился. Низенький, щербатый. Китель производит впечатление самого неопрятного: и какой-то бесформенный, и лоснится сильно. Неприятнее всего было то, что мент не снял сапоги. Конечно, им и не положено, мало ли что… Но всё-таки! Они-то со Скваером босиком!

— Так, Михаил… Да? Квартирант гражданки Хасановой… Так? Временно проживающий в Уфе студент из Кумертау…

— Из Сибая. Садитесь, пожалуйста.

«Участковый».

— Михаил, я был у тебя в апреле – так? Говорил, что снятие… съём… факт съёма квартиры оформлен неправильно?

— Говорили. Но это всё к гражданке Хасановой.

— Хорошо… А как быть с жалобами жильцов?

— А что жильцы?

— Да всё то же! Шум, гам, иногда сутками гуляете. Какие-то типы подозрительные к тебе постоянно ходят. У меня четыре сигнала за лето!

При этом инспектор в упор посмотрел на Вадима. «Можно подумать, что я испугаюсь и побегу, или брошусь в окно – как минимум». Вадим усмехнулся, скорее даже непроизвольно, но усмешка эта очень не понравилась.

— Документы ваши можно посмотреть, молодой человек?

— Без проблем, — Вадим наклонился к рюкзаку. При этом добавил, но это уже обращалось к Скваеру. – Гаишники ваши тоже заколебали уже. Два раза паспорт проверяли.

— Не местный, что ли?

— Нет.

— Санкт-Петербург! – участковый и не изумился даже: он просто громко прочитал. – В гости, что ли?

— Проездом.

— Ага, понятно. Тоже бесплатно, на попутках… Ненормальные вы. Вы все!

Вадим пожал плечами: не спорю. Инспектор помусолил паспорт ещё. Интересно же. Питерский. И даже отложил документ со вздохом: к приезжему претензий не было. А вот к студенту…

Как то весь, торжествуя, и можно сказать – демонстративно, участковый доставал из планшета какие-то бланки, расправил замявшийся угол листа.

— Что же, будем составлять протокол. У меня четыре обращения за лето. Налицо грубое нарушение норм общежития, к тому же совершаемое лицом, живущим с нарушением…

Инспектор запутался в оборотах, задумался, сдулся.

— Я живу с нарушением?

— Вы неправильно оформили съём квартиры. Так что составим протокол на гражданку Хасанову. Составим протокол и на тебя…

Многоточие в конце фразы было слишком явным, да и медлил инспектор, занеся карающую руку над бумагами… Скваер горько хмыкнул, встал и пошлёпал на кухню. Вадим не сразу понял коллизию. Не сразу «въехал» он даже тогда, когда хозяин вернулся с баллоном пива, тёмным и увесистым.

Участковый смотрел на баллон и на бланк протокола, на баллон и на бланк протокола. Но это были не моральные терзания, нет. Просто часть даты была уже написана. Наконец, инспектор плюнул – «блин, бланк запорол всё-таки» — и смял листок. Смял и бросил в угол, как у себя дома. Вот вам и все «терзания».

…Перед уходом (с баллоном пива под мышкой) инспектор как-то даже повеселел. Отпускал реплики самым добродушно-покровительственным тоном.

— Из Питера, говоришь? – в частности, усмехнулся он, хотя никто и ничего не говорил: ощущение было такое, что он вообще обращается к паспорту, по-прежнему лежавшему на диване. – Ну и как там у вас?

— Никак, — Вадим пожал плечами. – Как всегда.

— Эх, был я в Питере… в Ленинграде! Школьником, с экскурсией. Понравилось. Всё таки – ого-го! Эрмитаж, «Аврора»…

Как-то вдруг погрустнев и несколько задумавшись, он добавил с расстановкой:

— Вы ребята молодые… Можете поездить… Э-эх!

Впрочем, перед уходом опять был принят самый официальный вид:

— А вы с гражданкой Хасановой того… Факт съёма правильно оформите!

— Обязательно…

Вадим ожидал, что Скваер расстроится. Не для того же он пиво держал, в самом деле! Гость даже чувствовал себя немножко виноватым. Ибо вся эта катавасия с участковым – если и не из-за него, то из-за таких как он… В общем, Вадим немало удивился, когда Скваер вернулся в комнату и вдруг – расхохотался.

— Вот вампир! Он ведь в третий раз так приходит, в тот раз я пузырём отделался, теперь вот… Видал, какой хитрый? Глазами так и шьёт. Татарин!

— Я думал, здесь все башкиры…

— Ага, вот драйверы, как узнают, что я отсюда, тоже постоянно: ты башкир? А башкир-то здесь, кстати, мало, татар – больше, да и кто вообще их различит, по большому-то счёту…

Скваер пошёл на кухню. Стоит ли ставить чайник? Где он вообще?

— …Гад какой! Оставил нас без эн-зэ [8]! Придётся бежать в киоск, за два квартала. У тебя деньги-то есть?

— Вообще-то есть, конечно, но… Во-первых, мало. Во-вторых, в Уфе я их не собирался оставлять.

— А много и не надо! Там у меня девка знакомая работает. Она мне продаёт просроченные баллоны из расчета по десятке за литр. Не помрём ведь?

— Нет, конечно! Клёво…

— Вот и ладушки. Заодно и зачётку мою выкупим!

— В смысле?

— У неё моя зачётка уже полгода лежит. В долг что-то брал… То есть как что… Пиво, конечно!

Они посмеялись. Скваер собирался, не откладывая в долгий ящик. Полушутя ворчал:

— И чего ты забыл в этом своём Е-бурге? Оставайся здесь! Как славно побухали бы…

— Не-е, — Вадим рассмеялся. – Нас в Е-бург зовут. У нас там куча виртуальных друзей уже завелась. Культурную программу обещают, все дела… Может, с девчонкой хорошей познакомлюсь…

Натягивая те самые, расписные джинсы, Скваер между прочим жаловался, что зимой ходить в них невозможно: грязная джинса не греет нисколечко, почему?.. Когда всё было надето, и уже обувались кроссовки, снова зазвонили в дверь.

— Никита. Наконец-то.

— Сейчас узнаем… – слышно было, как Скваер повернул ключ, крикнул из прихожей: — И снова нет! На сей раз – прекрасная незнакомка!

— Ты Скваер? Привет. Я Настя из Тюмени. Мы по «электронке» списывались на той неделе, помнишь?

— Что-то такое помню. Заходи.

Оказавшись в квартире, Настя тяжело и капитально шмякнула на пол рюкзак. Всё. До Уфы до ночи добралась, а это – уже маленькая победа. Большая, как известно, состоит именно из них…

От неё пахло трассой, точнее – прогорклыми кабинами русских грузовиков.

 

V

           Никите Марченко было двадцать лет. За полжизни до этого, в десятилетнем возрасте, он записал в своём детском дневнике: «Сегодня мы ездили в магазин с мамой и папой. Купили резиновые сапоги 1991 года выпуска».

Да, Никита был чудак. Кроме того, он был отличником и выходцем из известной в научных кругах семьи потомственных питерских интеллигентов. Марченко-дед, академик от физики, поминался в учебниках; умер он во второй половине восьмидесятых, и всё, что Никита помнил о нём – это туманные за давностью лет, колючие прикосновения бороды… Вот было то воспоминание, которое Никита холил и лелеял. Отец был тоже физик, и тоже известный – не такой, конечно, как дед, но всё-таки: профессор, зав. кафедрой, проректор по научной работе Санкт-Петербургского государственного университета. Если выражаться образно: халат учёного давно был променян на респектабельный костюм чиновника от образования. А что? Зато: зарплата, положение, кабинет, секретарша, и даже чёрная «Волга», по утрам отвозящая на работу.

В эти июльские дни «Волга» чудовищно грелась на солнце (чёрный цвет! Законы физики!), и это было невыносимо. Мини-ад. Светило купалось в крыше, капоте и стёклах, отражаясь каким-то размытым и исцарапанным. Чудовищно грелся и профессор Марченко в своём официальном костюме. Но по-другому было нельзя.

Мама Никиты работала в том же вузе, правда, доцентом-филологом: славилась некоторой нервозностью и тяжёлой русой косой. Никита не считал свою семью счастливой. Это была долгая история, но, в общем, с самого детства он привык к атмосфере… чего-то ужасного. Ещё и такая деталь. В одном подъезде с ними жила первая семья отца (что делать! дом ведомственный, а люди все учёные – коллеги…), и однажды он даже возвращался к ней – спускался этажами месяца на полтора. Мать тогда даже в больнице лежала, кажется… Да если бы и не было её в природе, этой чёртовой первой семьи! Всё равно что-то не ладилось. И утром все, привезённые чёрной «Волгой», с великой радостью бежали друг от друга по разным этажам СПбГУ. Надо ли объяснять, что Никита был студент того же вуза?..

Вся эта атмосфера, атмосфера чопорного дома с библиотеками и взглядами за обедом – вот то, от чего Никита Марченко двадцати лет от роду бежал при любом удобном случае. Бежал куда угодно, в том числе и на трассу. И – вперёд, по великой матушке-России!..

Сейчас он трясся в кабине гружёного МАЗа, в добрых двух – почти – тысячах километров от родного Питера. Здесь началась уже Башкирия (проехали указатели: город Туймазы, посёлок Серафимовский…), шли холмы и было очень красиво. Широкое озеро Кандры-куль, местами поросшее камышом, местами – величественное, было совсем рядом, и казалось, оно лижет обочину. А так как вечер выдался тёплым и солнечным, то машины вдоль озера стояли рядами, а их пассажиры купались с видимым удовольствием. Как Никита им завидовал! Едешь весь день, пыльный, солёный, нагретый до невозможного… Но не отпускать же МАЗ по такому случаю. А вот Вадим бы мог – вполне в его характере. Никита напряг зрение. Нет ли его там… Нет…

А на холме стояли ветряки – машины явно импортного производства, новые, белые, изящные. Аскетизм и сила. Зрелище фантастическое: несколько ветряков, разно удаленных, медленно вертелись на фоне вечереющего неба… Было в этой картине какое-то переосмысление старого, всех этих голландских пейзажей с мельницами. Новая Голландия? Есть такой район в его родном городе…

В гору МАЗ еле полз. Ощущение было такое, что если он, Никита, спрыгнет и пойдёт рядом, то будет быстрее, а главное – напряжение будет меньшим. Фура шла полной, везла груз из числа продуктов питания, тушёнку, что ли, – водитель говорил, да вот он не запомнил.

— Может, кого другого поймаешь? – драйвер прочитал его мысли. Хлопнул по рулю, словно извиняясь за скорость.

— Нет, что вы. Так я хотя бы гарантированно к ночи в Уфу доберусь.

— Поплюй!

На перекладине, перед самыми их лицами, висели несколько смежных иконок – оберег, автомобильный вариант. Никита смотрел в лики святых. А они, казалось, глядят ему прямо в душу.

…Одним из краеугольных камней для семейства Марченко стала именно религия. Здесь всё распределилось следующим образом. Никита… Верил ли он? Пожалуй, что да, во всяком случае – избегал мыслей об этом, как и всякий в его возрасте. Отец – как любой физик, а может, и не любой, но просто советской закалки – был не просто атеистом и материалистом, нет, он так насаждал своё мнение и проповедовал так яростно, что сектанты могли бы позавидовать… А вот Марченко-мать наоборот: стала вдруг показательно набожна. В календарях и обрядах она была как рыба в воде, и удушье ладана в маленькой церквушке отныне – её среда.

И какие в их доме бывали баталии! Какие «крестовые походы» на убеждения друг друга! О, в схватках родителей было даже какое-то «садо-мазо», видимо, оба подпитывались той энергией почти-ненависти… Для отца это была «война священная» (да простят мне церковную лексику!), в которой он с гневом крушил идеалы противника, и только что дым из ноздрей не шёл. Мать – та упивалась ролью великомученицы, идущей на костёр за веру. Короче говоря, речь шла о физзарядке духа, гимнастике эмоций, приятно щекочущей миокард. Битвы заходили далеко: в пост Марченко-старший, «в миру» конченый язвенник, ел солёное и острое из принципа – «Пусть!»

Мать тускло жевала кашки, уставши его отговаривать.

Никите хорошо запомнился тот ослепительный январский день, когда мать пришла домой к обеду, в платке на голове и с большой колбой в руках. Эти колбы – здесь надо сделать отступление – валялись по всему дому, хотя отец был физик, а не химик. Кажется, в них умудрялись даже солить.

— Вот! – мать торжествовала. – Святая вода! Сегодня же Крещение Господне. Батюшка прорубь освещал, а я – с семи часов стояла!

Дальше с благоговением было рассказано, что это за вода, как она помогает и как следует опрыскать все углы квартиры, чтобы изгнать всё дурное.

Отец поначалу терпел, на утверждение, что святая вода не тухнет и не портится ни при каких обстоятельствах, окончательно вывело его из себя.

— Речная вода?! – взорвался он. – Ты, милая, чего – совсем уже?.. Ты, человек с высшим образованием! Кандидат наук!

В общем, праздник Крещения кончился банальным скандалом. Стоит ли описывать?.. Ярости отца Никита не понимал. Да и мама тоже… Проявляя чудеса самоотверженности на словах, никакие углы никакой водой она почему-то не опрыскала. Берегла на чёрный день? Неясно. В общем, с чувством выполненного долга колбу задвинули в дальний шкаф, в темноту, меж бутылей уксуса и масла. Задвинули и забыли. Прошло время. Возможно даже – года два.

И вот в один прекрасный день дом огласился радостным воплем Марченко-старшего! Чего он искал в глубинах кухонных шкафов, в «закромах нашей родины», неясно. Возможно, тайно попивал что-либо… В общем, в итоге на свет Божий он извлёк ту самую колбу. В ней плавал какой-то сгусток, сопля какая-то, короче – святая вода испортилась. И что тут началось!

«Матёрый атеист» праздновал полную и убедительную победу. Враг был повержен! Опьянённый открытием, «победитель» долго и торжествующе орал на жену, да так, что та слегла с гипертоническим кризом… Такой вот «хэппи-энд» для милой рождественской истории.

…Когда МАЗ встал окончательно, с тяжёлым стоном – только тогда Никита, наконец, проснулся. Мигнул подсветкой на часах. Чёрт, и всё-таки – ночь, учитывая тем более то, что в Уфе время по сравнению с той же Самарой – ещё плюс час… Жалко! «Вадим-то, наверное, спит давно уже… А мне ещё до «вписки» добираться!» Справа от тёмной развилки – довольно далеко – залитый оранжевыми огнями, стоял стандартный КПМ. Ворота города. Ну а дальше – собственно уже, въезд в Уфу.

— Спасибо большое! – Никита окончательно пришёл в себя, завозился в темноте, собирая своё: спальник, рюкзак… – Вы мне очень помогли. Счастливого вам пути!

— Тебе тоже. Удачи.

С МАЗа прыгать ещё не так высоко.

— Эй, парень!

Никита обернулся: перегнувшись через всю кабину, водитель крикнул из окна:

— Каскетку уронил.

— Ах да, спасибо!

Кепка и правда валялась возле колеса. Наклонившись за ней, Никита вдруг почувствовал у самой щеки: вибрирующую, огромную, страшную машину… Стало не по себе. Затем, когда он отошёл, МАЗ рыкнул и уехал – какое-то время было его слышно, и мелькал красный огонёк… И – всё. Темно и тихо. Никита был один в округе, и, чувство такое, что в целой вселенной!.. На минуту остановился, прислушался. Ужас вдруг почти животный. Прогнав это, Никита быстро-быстро зашагал по пустой дороге к КПМу, сияющему вдали. Одинокая и смешная фигурка с баулами, почти бегущая по темноте… И если Бог на небе был, то он, наверное, смотрел на неё.

Гаишников Никита, появившийся невесть откуда, не заинтересовал, и встал он сразу за КПМом: всё ближе к людям, всё светлее. Здесь и правда было ярко от прожектора, и июльская ночь была почти изгнана из хиленького придорожного леска.

Приближаются фары. Никита поднял руку, весь напрягся: ну не любил он «стопить» ночью. Мысли все эти плохие лезут в голову… Сюжеты из дешёвых фильмов… Действительно, жутко это, когда фары тормозят возле тебя, и ты открываешь дверцу – навстречу неизвестности.

В салоне «девятки» было темно и накурено.

— В город? За тридцатку.

Марченко вздохнул, снимая со спины рюкзак. Ну не ночевать же на трассе только потому, что вот это не соответствует принципам «стопщика»? Сев уже в машину и глядя на деревья, которые пролетали мимо так быстро и низко – так странно после грузовой, – он мстительно подумал: тогда я хотя бы буду молчать всю дорогу. Уплочено! Подумав так, он сел поудобнее, даже повеселел… Ладно. По крайней мере, к ночи он добрался до Уфы. «Ну, вот ты уже на Урале. Сбылась мечта идиота…»

Впрочем, не будем грешить на «бомбилу» [9]: Никите он достаточно толково объяснил, как добраться до проспекта, на котором нашему герою предстояло «вписываться» этой ночью. А ночь уже шла вовсю: был уже второй час по местному времени, когда парень бродил в лабиринтах «хрущёвок», разыскивая нужную. Ох, не любил он все эти полночные шатания… В Пензе, где он провёл позапрошлую ночь, к нему вот так подошла компания местных. Вид их не предвещал ничего хорошего.

— Ты из какого комплекса?

Никита запнулся мыслями. Он удивился бы меньше, спроси у него «с какой ты планеты?»

— Не местный, что ли?

Вот так и разошлись бескровно. А комплексы у них вместо дворов, как выяснилось: район новостроек… Уфимцы могут оказаться куда менее мирными. Вон, под деревьями сидит же какая-то компания… Вроде, замолчали все, смотрят на него… Никита ускорил шаг. Ночной ветер тревожно шевелил листьями и мусором у баков. Крупные ночные бабочки так бились о стёкла фонарей, что это было даже слышно.

Короче, когда Марченко оказался в искомом подъезде, счастью и облегчению его не было границ. Здесь воняло, щурились разбуженные им кошки, грязь кругом, но всё равно – как замечательно! Вот и нужная дверь. Секундная заминка у звонка. Как там его?.. Скваер, кажется…

… Однажды его (Никиты) мама сидела за столом и выписывала в тетрадку цитаты из Библии. Этому она придавалась порой, утверждая, что такое занятие успокаивает и приводит к внутренней гармонии. Тогда вероятно, что целью Марченко-старшего, вставшего за её спиной, было – этой гармонии помешать. Но под рукой своей жены он увидел то, что и правда его привлекло! Впервые он видел в Библии что-то серьёзное.

Выписывалась пространная цитата из «Исхода евреев…». Как полагается, источник указывался: мать добросовестно записала в скобках «Исх. 10:24».

— Что это? «Исходящее номер»?!

А мать открыла рот в панической растерянности, она не знала, что ответить, не знала – что это, она вообще плохо понимала – о чём идёт речь в этих отрывках…

 

VI

           Ночи на «вписке» — особая тема. Казалось бы: ночуют здесь идущие транзитом, те, чьи мысли уже далеко от этого города – да они здесь особо и не задерживались… Был трудный день на трассе. Припекающее солнце, душные кабины… И завтра будет то же самое – и «снова в бой». Казалось бы, логично было нырнуть в свои спальники и экономно проспать каждый час?.. Но нет. Надо же посидеть, поговорить! На «вписках» встречаются единомышленники, люди с одними взглядами на жизнь – а значит, ради такого и полночи убить не жалко. Тут и горькое просроченное пиво сахаром будет казаться!..

Пивом здесь, кстати, особо не увлекаются – так, баллон-второй на всех для поддержания беседы. И это понятно. Вставать рано, дорога дальняя, солнце напечёт, так что похмелье и жёсткий сушняк здесь будут совершенно ни к чему. Да и нехорошо, не принято дышать перегаром на шофёра. Хотя бы потому, что это – его привилегия.

И вот… За окном глубокая ночь, весь город спит, и только на страшненькой кухне Скваера бодро и светло – лампочка бьёт прямо в глаз. О плафонах в таких квартирах речи не идёт, как правило. А занавеску прожгли, заблевали и предали забвению лет сто тому назад… Такой вот он – здешний уют, в жилище, где часто горько от дыма и полночи визжат гитары.

Наши герои, все четверо, собрались за столом и ритуально потягивают пиво. Скваер знает, как наклонить баллон, чтобы пена не шла вообще. Движение, отточенное годами!.. О чём разговоры? Если опустить всё о музыке – иначе читатель заснёт над страницей – то тема будет одна: то, что мы называем «охотничьи байки».

Просто из каждой поездки любой автостопщик привозит с десяток басен и басенок. Это – чьи-то судьбы (многие драйверы любят исповедоваться и делают это сразу же, деловито, как только машина тронется с места со «стопщиком» на борту). Это – случаи, когда весёлые, когда не очень. Всё это рассказывается и пересказывается, превращаясь в фольклор, всё это перебиваемо нетерпеливым: «А я…», «А у меня…» Потому-то и «охотничьи байки», что каждый торопится заявить: «А у меня интереснее», «А со мной веселее случай был»… «А я – опытнее», «А я – лучше» — в конечном-то счёте.

Вот, например, рассказывает Скваер. Скваер опытен. Скваер отбрасывает волосы за плечи, чтобы они не свисали в пиво.

— …И вот – застреваю я, значит, в этом Чебаркуле. До дома всего триста кэмэ, вечереет уже, а мне, значит, утром на экзамен. Я ещё и не мог вспомнить, по какому предмету именно… Вот, думаю, ёлы-палы! А темпы у меня были жуткие. «Стопились» всё время какие-то садоводы-огородники: кто пять километров провезёт, кто пятнадцать. Мне это дело надоело. И вот в Чебаркуле я написал на бумажке: «УФА», такими вот большими буквами; стою на трассе: полчаса, час… Дальнобои только руками разводят, и башкирские в том числе. Господи, думаю, хоть что-нибудь, хоть что-нибудь! Вдруг тормозит совершенно шикарный джип. Я таких и не видел никогда. Представляете, спидометр… как бы объяснить… изнутри на лобовое стекло проецируется!

— Не слабо…

— Вышел мужик. Осмотрел меня очень внимательно, садись, говорит… Оказалось. Эту тачку он гонит с Дальнего Востока по какому-то крутому заказу. И вроде как его пасут всю дорогу, дважды пытались напасть. Я так понял, он и посадил-то меня для подмоги: в зеркало, там, смотреть, и вообще, мало ли что… Ладно. Едем. Он справа, я слева [10], а между нами – заряженный «Макаров»!.. Всю дорогу этот мужик расхваливает мне свою супер-тачку. И тут… самое смешное… В самом горном месте это чудо техники ломается. Заорали все датчики сразу, оказалось – лопнул какой-то ремень. А дальше – самое интересное. Починке этот джип не поддаётся! Болты прикипели. Ключи не подходят. Такое вот качество японское… Блин! Слава – так того мужика звали – наплевав на всех заказчиков, молотком разгибает эти ключи, чуть ли уже не крушит двигатель. И хоть бы одна собака остановилась помочь! Ловим-ловим… Что дальше? Часа через два Слава хватает свой «Макаров» и выбегает с ним на трассу!

Все смеются, запивая пивом. Что же, вполне достойная и съедобная байка. Кто дальше? У Насти – другой случай.

— У меня всё не так драматично, конечно. Я когда вчера ехала из Тюмени в Е-бург… Останавливается тоже иномарка. Дядька очень представительный. Сажусь, мы едем, и тут начинаются все эти гнилые разговоры: не боишься одна, не пристают ли, а не хочешь ли ты этого сама и тэ дэ. В общем, гражданин начинает мне доказывать, что я хочу с ним переспать, я – доказывать, что это не так.

— Ну и кто кого убедил?

— Я его. И он меня высадил. А ведь в Свердловскую область ехал, сволочь.

Эта была из числа тех историй, которые не веселят, скорее – тут все задумываются.

— А серьёзно: тебе не страшно ездить без спутника? – спросил Скваер после паузы.

— Страшно – не страшно… Я всегда езжу одна. – Настя пожала плечами, потом добавила, тщательно выбирая слова. – Скажем так, я ещё не встретила того человека, который мог бы стать моим спутником. – После паузы. – И я не знаю, встречу ли вообще.

Почему Вадим решил влезть в этом месте?.. Загадка. Возможно, повлияло пиво. Оно всегда всё облегчало, опьяняло и делало нереальное – возможным. А может, Вадим просто понял, что речь идёт не о банальном спутнике по автостопу, а о чём-то большем?.. Не знаю. Наверное – и то, и то.

— А как ты можешь утверждать, что до сих пор не встретила такого человека? А может быть – я подойду?

Все посмеялись. Что же. Шутить – так шутить!

— Видишь ли… Мне нужен не банальный парень. Мне нужен особенный. Как бы это сказать… С крыльями, вот!

Вид у Насти при этом был самый мечтательный… Дело принимало для Вадима серьёзный оборот! Она ищет творческую личность? Она что, думает, он – быдло какое-то?..

— «С крыльями»?! А, между прочим, я пишу стихи, о которых многие говорят очень хорошо. У нас в Питере есть рок-группа, «Аничкин мост», так вот, у них две песни – на мои тексты! Могу даже напеть…

— Не стоит. – Никита переживал за друга. Он знал, что позже Вадим слегка протрезвеет и будет мучительно стыдиться прочитанного и, если хотите – напетого. А слуха у него не было вообще…

— Сними футболку, – вдруг попросила Настя. Вадим, конечно, удивился, но алкоголь учит нас сначала делать, а потом уже – раздумывать… Футболка была отброшена прочь!

Хорошо, что он пользуется дезодорантом. Знаете, как это: весь день на июльском солнце, в самом асфальтовом пекле…

— Напряги бицепсы, пожалуйста.

Что же, стесняться ему, пожалуй, нечего. Не качок, конечно, но и не задохлик какой-нибудь. Так, развитый в меру. Для своего возраста, для своего положения…

Одно плохо: этот несчастный дезодорант. Вам может быть известно, как малоэстетично, засохшими соплями, он провисает на небритых подмышках.

Она провела пальцем по его мышцам. Что, чёрт возьми, происходит?!

— Должна тебя огорчить: никаких крыльев у тебя нет и в помине. «Крыльями» у хорошо накачанных мужчин называются мышцы под бицепсами, вот здесь, которые немного выступают вниз. Тебе же для того, чтобы стать парнем «с крыльями» — качаться и качаться, дорогой мой!

Настя усмехнулась. Жестоко? Так нечего было и лезть!

Полуголый, Вадим сидел как оплёванный. «Итак, тебя опустили. Бицепсы можешь расслабить». Видимо, Скваера и Никиту вся эта сцена тоже смутила: оба замялись, Скваер – тот пробормотал что-то наподобие: «Ну, все мы тут… не Гераклы…»

«Нет, какая же стерва, а! Фантастика! Как это говорят – фейсом об тейбл… Я ей: то, сё, стихи, песни, чуть ведь не зачитал! Бли-ин…» Вадима впервые «приложили» так цинично, и он был потрясён, потрясён до восхищения – такое бывает. Схватив баллон, разлил остатки: себе и Насте.

— Что ж, выпьем! Весёлая и находчивая…

Увидев, что пиво кончилось, Скваер вздохнул с облегчением. Ночь глубокая: давно пора спать, тем более, что так хочется! И уж тем более: разговор закончился на такой ноте. Пересидели сегодня.

— Всё, народ, ложиться надо. Во сколько на трассу завтра собираетесь идти?

— Здесь же минут сорок из города выбираться, правильно?.. – поразмыслил Никита. – Часов в семь-восемь, в таком случае. Вообще, конечно, это надо у Вади спросить…

А «Ваде» было не до того! Мосты с «обидчицей» наводились уже вовсю.

— …И какие коллективы у вас в Тюмени нормальные есть?

(«Коллективы» — это, конечно, про музыку. Не про прядильные фабрики).

Короче, чему было удивляться, когда Вадим предложил Скваеру пока не ложиться и ненадолго «продолжить банкет».

— Не, исключено. Вы можете сидеть. Я ложусь.

— Да, я тоже, – вмешался Никита. – Вадя, нам вставать рано…

— Ладно, — Вадим игнорировал. – Скваер, а где тут поблизости ещё можно пива купить?

— Дело ваше, конечно. Я бы сейчас на улицу не совался: гопоты всякой полно шастает… Здесь недалеко есть круглосуточный «комок». Надо, как выйдешь, сразу повернуть налево, а там через дорогу. Дверь оставьте открытой…

— Долго не ходите, – добавил Никита.

— Да мы мигом! – Вадим подобрал футболку, отброшенную так эффектно, метнулся с кухни в комнату, и в следующую минуту оттуда нёсся его весёлый голос:

— Скваер, я одену твои носки?..

 

[1] Хайр – сленговое – длинные волосы. От англ. hair. Хайрастый – длинноволосый. – Прим. И.С.

[2] Что такое гопота на сленге, сформулировать довольно сложно: уж никак не «бандиты, хулиганы», как определяет это в своём словаре жаргона Академия Наук. Я бы сказал так: не-неформальная молодёжь (простите за корявость), активно насаждающая свои взгляды. – Прим. И.С.

[3] Драйвер – сленговое – водитель, подбирающий автостопщиков. От англ. driver. – Прим. И.С.

4 Здесь и далее. В разговоре длинный «Екатеринбург» всегда сокращают до «Е-бурга», то же бывает и с именами других городов: Челябинск – Челяба и т.д. – Прим. И.С.

5 Трафик – плотность движения на трассе. От англ. traffic. – Прим. И.С.

6 «Плечевая» — на жаргоне водителей-дальнобойщиков, дорожная проститутка. Вероятно, происходит от термина «плечо» — устаревшей меры расстояния на трассе. Есть и другие варианты этимологии. – Прим. И.С.

7 «Семёрка» — федеральная автотрасса М-7 «Волга». – Прим. И.С.

8 НЗ – «неприкосновенный запас» продовольствия, военный термин. – Прим. И.С.

9 «Бомбила» — жаргонное – водитель, который подвозит за деньги. На трассе почти не встречается: как правило, только в городе или недалеко от его границ. – Прим. И.С.

10 Очевидно, что с Дальнего Востока никто не погонит машину с левым рулём. – Прим. И.С.

Об авторе: Игорь Викторович Савельев (1983) живет в столице Башкортостана г.Уфе. Выпускник филологического факультета Башкирского государственного университета. Работает в государственном информационном агентстве «Башинформ»- редакции республиканской газеты «Версия».