Есугей Сындуев (Бурятия) «Сурхарбан», стихи

Есугей СЫНДУЕВ (Бурятия)

СУРХАРБАН

стихи

***

Стало в комнате светлее

Или, может быть, глаза

Лучше видеть стали,

К сумраку привыкнув?

 

Но вдруг вспомнил:

— Ночью снег пойдёт, —

Вчера отец сказал.

— Прогнозист, — подумал я,

Тихонько хмыкнув.

 

И средь ночи встав с постели,

Я по полу босиком

Подошёл к окну

И штору отодвинул…

 

Будто кто-то пухом щедро

Землю выстелил тайком,

Белый тюль на крыши

Спящие накинул.

 

Серебристое мерцанье

Оттеснило темноту

По углам, в кусты,

Где та и присмирела.

 

Покрывалом неоглядным

Всей округи наготу

Снег укрыл, согрел

Земли продрогшей тело.

 

Тишина оцепенения

Разлилась за окном

И застыла

Затянувшимся мгновеньем,

 

Обещающим быть белым

Бесконечно долгим сном…

 

— Прав отец был, —

И вздохнул я с облегченьем.

 

ДВА КРЫЛА

У птицы-Бурятии было всегда

Два мощных крыла.

Так считалось:

Ага — на восход, на закат —  Усть-Орда.

Но что же с Бурятией сталось?

 

Взгляните на карту, на земли бурят:

Бесплодны все наши усилья —

Лишь с крыльями птицы свободно парят.

А наши обрублены крылья.

 

МАТЬ-ЛЕБЕДЬ

Лебеди в синеве,

Птицы белые в синеве.

Манит, как лебедей,

Вечно Синего Неба высь,

Манит к себе людей,

Что от Лебеди родились.

 

Лебедь белая, говорят,

Прародительница бурят.

 

Брызгаю молоко —

Лебеди вновь летят,

Лебеди высоко,

Провожает полёт их

Долгий мой взгляд.

 

Нежат в лучах бока

Белоснежные облака.

С неба к земле летит

Стая белая Лебедей,

Крыльями оградит,

От беды оградит людей.

 

Может, Лебедь — она (как знать?)

Всем живущим на свете мать.

 

Брызгаю молоко —

Лебеди вновь летят,

Лебеди высоко,

Провожает полёт их

Долгий мой взгляд.

 

ПОЛЯРНАЯ ЗВЕЗДА

Полярная звезда — ось мирозданья.

Настолько эта ось хрупка, аж жуть.

Всей массой нагрузив её, с мерцаньем

Созвездья вкруг неё вершат свой путь.

 

На утренней заре вздох облегченья

Расправит грудь мне, легче я дышу:

Ночь минула, ось держит напряженье,

Тревогу я на целый день гашу.

 

Днём не видна звезды работа тяжкая,

Днём небосвод лазурен и высок,

Днём все тревоги я гоню отмашкою…

Так страус прячет голову в песок.

***

 

Последний солнца луч исчез.

Ни ветерка. Байкал — в покое,

Без края зеркало литое,

В нём отражён пожар небес.

 

Качнутся чайки на волне,

Волне ленивой и тяжёлой,

Взлетят компанией весёлой

И кружатся, как снег во сне.

 

***

Один  полупоэт,

Сын знатного поэта,

Со мной уже не пьёт.

И делает умно.

 

А были времена:

Мы в спорах до рассвета

Мешали всё подряд,

Мешая домино.

 

Вийона и Ли Бо

Мешали под сурдинку,

Мешая с пивом спирт

И ночь мешая с днём.

 

Но он стихов писать

Не стал. И мне машинку

Печатную отдал.

Но стих мой не о нём.

 

А как мне Бегемот

И Понтий при собаке

Свой нанесли визит.

Без цели, просто так.

 

Мы пили. Но ничто

Не предвещало драки,

Ведь гуманисты пить

Стараются без драк.

 

Я трижды побывал

В киоске за дорогой

И с каждым разом был

Всё более речист.

 

Бил Бегемот о стол

Провяленной сорогой,

Пытаясь доказать,

Что Иисус буддист.

 

Пилат живописал,

Как Марку Крысобою

Спас жизнь в Долине Дев,

Врубившись с турмой в бой.

 

И потому, твердил,

Я не в ладу с собою,

Что не хочу признать,

Что я — тот Крысобой.

 

Иешуа молчал,

А Воланд усмехался.

Назло Минздраву дым

Табачный плыл, как смог.

 

И если б в прошлый раз

Я вдрызг не набухался

И от похмельных мук

Не пить не дал зарок

 

В сто тысяч первый раз,

Тогда бы как Ерёма

Вдвоем с Фомою мне

Сумели бы вдолбить,

Что, коль уж я поэт

И, плюс, хозяин дома,

Бутылками гостей

Я не обязан бить?

 

И вот уж Бегемот

С разбойным пляшет свистом,

А прокуратор встал,

Как грозный прокурор.

 

Я чуть не пожалел,

Что стал я пацифистом,

Но любопытен был

Наш странный разговор:

 

Иешуа молчал,

А Воланд… при собаке…

Пытаясь доказать…

Без цели, просто так…

 

Вдвоем с Фомою мне…

Не предвещая драки…

 

Стоп! Воланд ведь сюда

Не приводил собак!

Попробую опять:

 

Сын знатного поэта…

Врубившись с турмой в бой…

Мешая домино…

Назло Минздраву…

 

О-о! Опять со мною это!..

Закончу, как могу,

Сейчас мне всё равно:

 

Я или Крысобой —

Теперь хозяин дома,

И глядя в чьё лицо,

Дрожал Ершалаим.

 

А как-нибудь потом

Фома или Ерёма

Расскажут, как в восторг

Пришел весь Древний Рим,

Что Понтий Марка спас.

 

Ну, а сынок поэта?

 

С ним не окончен спор,

И где-то длится он.

 

Возможно, я не прав.

Возможно, он.

Но это

Рассудят пусть Ли Бо

И Франсуа Вийон.

 

***

Необуздан я был и несдержан

Ни в поступках, ни в выборе фраз:

Весел — весел,

Рассержен — рассержен.

Обжигался на этом не раз.

 

Много было уроков невежде,

Поостыл мой безудержный пыл.

Я спокойно живу.

Только прежде

Почему-то счастливее был.

 

МОРИН ХУРИСТКА

Зачарован я красавицей играющей,

Так играли в самой древней старине.

В пальцах тоненьких

Смычок зажат порхающий

И скользящий по тоскующей струне.

 

Морин хур ведёт мелодию старинную,

Стонут нервы звучных струн волосяных,

И зовёт, зовёт в седую и полынную

Степь иных времён, обычаев иных.

 

Чем протяжней этот зов,

Чем нота длительней,

Тем печальнее ловлю я каждый звук,

 

Чем пронзительней печаль,

Тем выразительней

Каждый жест

Текущих с плеч

Девичьих рук.

 

***

Нежноскулая загадка

Азиатского лица —

Как к лицу тебе, бурятка,

Пышный ворот из песца!

 

Как излом бровей летящих,

Глаз твоих искристый смех,

Спелость нежных губ манящих

Освежает этот мех!

 

Лик твой мягко обрамляет

Серебристый мех густой,

Лик жемчужиной сияет

В мягкой раковине той.

 

Мимолётный взгляд игривый

Равнодушных не найдёт,

Юный или седогривый —

Твой случайный взгляд крадёт,

 

Чтоб пленённым быть буряткой,

Чтоб всю жизнь и до конца

Смутно мучаться загадкой

Нежноскулого лица.

***

Так нежен и светел

Мир может быть только в простом.

 

А я не заметил,

А я осознал лишь потом…

 

Неброская внешность,

В нарядах её — простота.

 

Но нежность

Какая!

И женственная чистота.

 

***

Ты не верь, сынок мой маленький,

Если скажут: ты ничей.

Крохотуля, цветик аленький,

Боль моих без сна ночей.

 

Не утихнет в сердце жжение –

Ты и кровь моя, и плоть.

Между нами притяжение,

И его не побороть.

 

Притяженье неустанное,

Так река течет к реке.

И тоскую непрестанно я,

Как безрукий по руке,

 

С каждой прожитой неделею

Безысходней и нежней.

Только что же я поделаю:

Детям мать всегда нужней.

 

Но беда: не верю в это я…

Ах, ты боль моя и жаль,

Песня ты моя не спетая,

Неизбывная печаль.

 

СУРХАРБАН

Если кто-то начнёт нас расспрашивать:

Почему здесь собрался народ? —

По обычаю древнему нашему

Сурхарбан-состязанье идёт.

 

Когда Земля не разделялась

На множество земель и стран,

Когда все только начиналось,

Тогда возник наш Сурхарбан.

 

В дни изобилия природы,

Когда у всех был скот жирней,

Когда небес синели своды

Сияньем  долгих летних дней,

 

Вскипали три мужских забавы:

В стрельбе, и в скачках, и в борьбе

Буряты блеск высокой славы

Стяжали роду и себе.

 

Степь, оживляясь, расцветала

Небесной радугой шелков.

В цель стрелы метко посылала

Рука стоящих в ряд стрелков.

 

Борцы, сцепившись, в напряженье

Бугрились мышцами спины.

И, пробудив земли гуденье,

В галоп стелились скакуны.

 

Лучились светом лица женщин,

Сверкал огонь в глазах мужчин,

Сияла седина старейшин,

Пел улигер улигершин.

 

Крепчали дружеские узы

Под сенью праздничных знамён,

Вязались брачные союзы,

Вершилось в них родство племён.

 

Буряты сквозь веков потёмки

Свет Сурхарбана пронесли.

Мы, предков доблестных потомки,

Обычай чтя, сюда пришли.

 

Так пусть спортивные забавы

Вскипят, и в честной лишь борьбе

Спортсмены блеск высокой славы

Стяжают роду и себе.

 

Чтобы Земля не разделялась

На множество земель и стран,

Чтоб жизнь цвела и продолжалась,

Мы празднуем наш Сурхарбан.

 

В ДАЦАНЕ

Здесь время сверху вниз по стенам

Плывёт и замедляет бег,

Течёт почтение по венам,

Взгляд теплит Будда из-под век –

 

Глядит светло и благосклонно.

А перед ним дымки струят,

В ноздрях тоскуя благовонно,

Струят нирваны аромат.

 

Горят в чеканной тёмной бронзе,

Купаясь в масле, фитили.

Лама сидит в восточной позе,

Под ним пригрелся пуп Земли.

 

Лама рокочет по-тибетски

И потрясает бубенцом.

Всяк робок перед ним по-детски,

Всяк чувствует себя юнцом.

Всяк смертен здесь.

 

И всяк бессмертен,

Пока свой рокот льёт лама,

Пока он жезлы в пальцах вертит,

Пока в душе звучит:

Ом ма-

ни пад-

мэ хум –

Ом мани падмэ хум –

О, Будда, встающий из цветка лотоса.

 

***

В метро лабиринтов маршрутных

Нервический грохот составов

Не в силах в ушах заглушить

Плеск лёгкой байкальской волны.

 

На солнечный свет из подземки

Московской поднявшись, застыну

Среди толкотни суетливой,

Гляжу с ностальгией как в небе

Неспешно плывут облака.

 

Они над Бурятией плыли.

Поэзия © ЖУРНАЛ ЛИТЕРАТУРНОЙ КРИТИКИ И СЛОВЕСНОСТИ, №4 (апрель)  2005.