Дизраэли «Жены писателей» (пер. В.Соколова)

Из редакционной почты:

Уважаемая редакция!

Предлагаю вашему вниманию мой перевод эссе Дизраэли о женах литераторов. Это английский писатель нач. XIX в, отец того знаменитого Дизраэли. Хотя фигура и вполне самостоятельная.

С уважением
Владимир Д. Соколов

Дизраэли (Исаак Disraeli, 1766—1848)

ЖЕНЫ ПИСАТЕЛЕЙ

Перевод В. Соколова

Краткие сведения о переводчике:  Владимир Дмитриевич Соколов (1949) живет в Барнауле. Выпускник Алтайского политехнического института (1972) и Литературного института им. А.М.Горького (1980). Был редактором краевого книжного издательства, редактором книжного издательства и сайта Алтайского госуниверситета. Создал сайт по учебникам иностранного языка и параллельным текстам (lingvo.asu.ru).

Автор многочисленных публикаций в местной печати («Барнаул», «Алтай», «Свободный курс», «За науку» и др.), заметок, рецензий, и т. п. Широко представлен в интернет-издании «Ликбез» http://www.lik-bez.ru/aut hors/187
Контактный e-mail: sokolwlad@narod.ru

* * *

Как здорово, когда женский ум так счастливо сконструирован и воспитан, чтобы женщина могла стать соучастницей в литературных инспирациях своего мужа. В этом случае сообщение между полами получает дополнительное приятное наполнение. Великий Бодэ писал, к примеру, что для него благодаря такой связи литературная работа, тягостная для других, ему становится приятной.

 

Его жена, это он так пишет, предугадывала малейшие его желания. Часто она дажа помогала ему в нелегком книжном труде, разыскивала для него книги в библиотеке (их собственной, которая по количеству фолиантов не уступала современной общественной библиотеке какого-нибудь районного центра) таскала книги (?? кто не верит, что женщину можно использовать как тягловую силу, отсылаю к оригиналу) на его рабочий пюпитр, вклеивала вставки и переписывал цитаты. При этом любовь к мужу и полное одобрение его занятий соединялись в ней с любовью к литературе. Не только не отвлекая его от книг, она своей усидчивостью наоборот подавала ему пример, когда тот утомлялся. Всегда рядом с ним, всегда внимательная, да еще и с книжкой в руке, она считала себя одной из счастливейших женщин на свете.

 

И при этом она не пускала на самотек воспитание своих одиннадцати детей. А муж со своей стороны усердно помогал ей в этом. В одном из своих писем Бодэ писал, что он женат на двух женщинах. Одна из них она усердно одаривала его мальчиками и девочками. А другая — это сама философия — рожала книги. В первые годы брака, говаривал он, философия была менее плодотворна, ибо он произвела на свет больше детей, чем книг. В эти годы он работал более телом, чем духом, но с возрастом он надеется, книг будет издаваться больше, чем детей. «Душа должна со временем по мере телесного упадка, считал он, расцветать. Производительная сила не дается одновременно телу и уму».

 

Леди Эвелин подставила на фронтиспис мужниного перевода Лукреция вместо Клодии себя. Она чувствовала в своей груди тот же дух, который воодушевлял ее мужа. По ее словам, разумеется.

 

О бароне Галлере передают, что именно жена и семья вдохновляли его на многочисленные похождения в литературных зарослях. Они помогали ему в его занятиях: ну там делали выписки из разных источников, консультировали авторов, собирали растения и рисовали их и раскрашивали рисунки в его ботанических опусах под его неусыпным оком.

 

Совершенно идиллическую картину рисует в своих письмам к потомкам Плиний младший. Даже единодушные ироничные комментарии современников не в состоянии ее испортить. О своей жене Кальпурнии, молодой, много моложе его, и красивой женщине он говорит: «Ее привязанность ко мне родилась из ее привязанности к книгам, в т. ч. написанным мною. Она с удовольствием их читает и многие знает наизусть. Они постоянно в ее руках. Сколько милой озабоченности я наблюдаю в ней, когда мне предстоит запутанное судебное разбирательство (книги тогда выпускались и писались в форме свитков; под книгами нужно понимать не только литературные произведения, но и деловые бумаги, скажем речи в суде). И как она радуется, когда я успешно из него выбрался.

 

Когда я выступаю в суде, она поручает рабам, чтобы те слушали дело и рассказывали потом его подробности. Когда я читаю в кружке свои работы друзьям, она прячется за занавеской и с восторгом наслаждается наиболее удачными местами. Она приспосабливает мои стихи к лире и поет их, имея единственным инструктором по музыкальной части свою любовь. Ее страсть идет по нарастающей по мере увеличения наших совместных дней. Ибо не моя юность, не моя персона, которые портятся со временем, но моя репутация и слава является источниками ее привязанности». Хорошая картина, пусть и воображаемая, слишком хорошая, чтобы не быть воображаемой.

 

Чтобы несколько пригасить розовые тона, в которых до сих пор мы трактовали затронутую тему, я осмелюсь представить читателю Маргариту герцогиню Ньюкастл. Эта женщина была весьма плодовитым автором. Шутка ли сказать: ее продукция перешагнула за двенадцать томов в фолио.

 

И хотя многие остроумцы нелициприятно прохаживаютя по ее сочениям, уделяй она больше прилежания своим штудиям, она могла бы быть незаурядной писательницей. Connoisseur (название популярного в Англии XVIII века журнала) часто цитирует ее стихи, а многим из них при ее жизни подражал никто иной, как сам Мильтон.

 

Герцог, ее муж, тоже был весьма плодовитым автором: кому не известна его книга о верховой езде? Еще он сочинял комедии, весьма похваляемые современниками. Конечно, он был герцогом и этим многое сказано о качестве похвал и характере хвалителей. Но вот такой проницательный автор как Шэйдвелл пишет о нем: «герцог был нехилым остроумцем, точным наблюдателем человеческой природы и тонким ценителем тех хуморов (хумор примерно = наш характер), какие он знал». Герцогиня своей очаровательной ручкой написала его биографию, опубликованную еще при жизни мужа.

 

«Жизнь герцога Ньюкастла» была посвящена Карлу II и открывалась предисловием жены в форме письма к мужу. Нам это письмо интересно потому, что в нем ярко проявляется характер герцогини.

 

«Само собой, мой муж и повелитель, ты имел столь же многочисленных врагов, как и друзей. Чему я ни на грамм не удивляюсь, ибо даже я, слабая женщина, отнюдь не изъята из объятий клеветы и плевков, которые со всей сторон прилетают на мои бедные писания. Некоторые доходят до того, что сомневаются в моем авторстве. Особенно подсоседивая сюда хорошо известный тебе факт, что поначалу я выставляла их на поругание нашему критично настроенному веку, как будто бы они написаны не мною, а кем-то другим и лишь ходят под моим именем.

 

Так что одно из этих несчастных сочинений было снабжено предисловием вашего лордства, где вы уверяли честным лордским словом свет, что все, что написано и напечатано, под моим именем на самом деле принадлежит мне и никому иному. И я также дала знать, что единственным моим наставником было ваше лордство, когда вы говорили мне, чему и как научил вас ваш собственный опыт.

 

Ведь когда вы оженились на мне, я еще была молода и невинна и не очень-то разбиралась в жизни, а в литературе и подавно. Но наш господь бог (и слава ему на том), скомандовал свое служанке Природе снабдить меня поэтическим и философским гением с самого моего рождения. И я начала писать книги еще с 12-летнего возраста, которые я из-за отсутствия стиля еще ни разу не обнародовала и т. д. и т. д.»

 

Последняя часть биографии состоит из наблюдений и тех полезных навыков, которые герцогиня выудила из бесед со своим супругом. Эта часть мила и превосходна. И когда лорд Оксфорд в своем «Каталоге титулованных авторов» говорит, что эта «величественная поэтическая чета дает картину знатных дураков», он пишет несколько легкомысленно.

 

А теперь перейдем к другой стороне медали.

 

Многие печали могут испортить брачную жизнь литературного человека. Хотя женщины, объединив свои судьбы с учеными людьми, и подталкиваемые к союзу скорее тщеславием, чем природной симпатией, тоже могут жаловаться на небрежение со стороны мужей. Неустанные шароханья их по библиотекам предают нежные половины в лапы одиночеству. Леди имеют все основания быть ревнивыми не к любовницами мужа, а скорее к его книгам. И скорее всего потому, что Гловер слишком увлекся своими «Леонидами», его жена отомстила за это гомерическое невнимание к себе бегством с любовником.

 

Многоумному Дасьеру «посчастливилось» иметь женой женщину, равную ему ученостью, но превосходившую вкусом. И когда она вписала в альбом немецкому путешественнику стишок из Софокла, как извинение за отсутствие ее среди ученых друзей мужа, что «молчание украшение женщины», это было проявлением скромности. А вот ученому Паскье Гименей определил в супруги женщину совсем иного характера. В одной из своих эпиграмм он говорит, что чтобы унять крики своей половины, он и сам должен быть крикуном.

 

«Что за злосчастный и насмешливый жребий. Я человек, который проповедует всеобщий мир, чтобы иметь его подобие в семье, должен постоянно воевать».

 

Сэр Томас Мор был женат на женщине мрачного характера и самых отвратительных манер. Чтобы хоть как-то рассеять присущую неразлучную с ней хмурость, он рекомендовал ей каждый день играть на лютне, скрипке или еще чем-нибудь. Но поскольку та не имела слуха, это вносило в ее отношения с мужем не больше гармонии, чем ее общение с музыкальными инструментами.

 

Еще один тип, представляют любящие женщины, отличавшиеся завидной энергией, как в выдумывании замыслов, так и их преторении в жизнь. Их любовь к мужьм поглощала все их существо. Только об этом они думали, говорили. Только этим они и жили. Однако ручная кукушка, всегда повторяющая одну и ту же ноту, в домашнем обиходе существо довольно сомнительной ценности.
amazingly alert — удивительно живой
spirited reply — бойкий ответ

 

Супружница С. Кларка, великого компилятора, опубликовавшегося в 1680, и чье имя является анаграммой слова «пенкосниматель» (suck all cream), была описана им самим, как самая тонкая из его компиляций. «Она никогда не поднималась из-за стола не поблагодарив его, не поднимала тост за его здоровье без поклона, а его слово было ей законом».

 

Я был здорово ошарашен, просматривая в архивах старинную корреспонденцию, когда наткнулся на датированное 1590 г письмо епископа Личфилда и Ковентри к графу Шьюсбери по поводу его раздельного проживания с супругой. Один из аргументов преподобного в пользу восстановления союза был один весьма курьезным. Этот аргумент наглядно обнажает те грубые и циничные чувства, которые прекрасный пол возбуждал даже среди высших классов тогдашнего общества. Язык доброго пастора, смею надеяться, далек как от языка правды, так и религии:

 

«Многие говорят в оправдание твоего лордства, что графиня острее всякой пилы. И поэтому живи она с тобой, твои дни будут сочтены много скорее, чем это угодно нашему господу богу. Но если бы сварливость могла быть оправдательной причиной для разрыва между женой и мужем, я думаю, весьма мало английских мужей могли бы выдержать длительное сожительство со своими половинами. Поэтому представь себе, что на свете есть всего лишь одна сварливица и она принадлежит каждому мужчине, так что избавляясь от сварливой женщины, ты избавляешься от своей собственной жены».

 

Странно, что добрый епископ не нашел другого более подходящего утешительного аргумента. Ему достаточно было указать на фамилию графа (Shrewsbury), чтобы тот понял, что его жена просто обязана быть сварливой (shrewe). Шутка вполне в духе того времени.

 

Весельчак Марвилл говорит, что большинство леди, выходящих за литературных деятелей, настолько фикстулят способностями и заслугами своих мужей, что становятся непереносимыми.

 

Жена автора Барклая, но не де Толли, а автора «Аргениса», смотрела на себя как на жену полубога. Что и блестяще подтвердила после его смерти достойным деянием. Кардинал Барберини поставил на могиле своего учителя памятник. Эта могила находилась как раз рядом с могилой Барклая. Миссис Барклай была так этим раздражена, что не остановилась перед тем, чтобы разрушить памятник своему муже, и поместить бюст оттуда в своем доме. Свой поступок она объяснила тем, что прах такого великого гения, каким был ее муж, не может покоиться рядом с прахом какого-то учителишки.

 

Жена Салмазия была настоящей мегерой; королева Христина говорила даже, что она больше восхищалась терпением ученого, чем его эрудицией. Миссис Салмазий рассматривала себя как королеву науки, поскольку ее муж был признан королем критиков. Она говорила, что ее муж самый ученый среди аристократов, и самый аристократичный среди ученых. Эта леди всегда присутствовала на научных конференциях, в которых ее муж принимал участие. Она говорила громко и выносила суждения величественным поистине королевским тоном. Салмазий был великолепным собеседником, мягким и внимательным, но в своих писаниях являл прямо противоположную картину. Ибо гордая Ксантиппа считала, что тот роняет свое достоинство, если по-учительски не отчитывает других ученых.

 

Жена французского ученого и математика Рохо, когда ее муж давал лекции по философии Декарта, обычно садилась у дверей аудитории и не пускала туда никого, кто, по ее мнению, не был одет прилично или от него нехорошо пахло. Она была убеждена, что для того, чтобы слушать лекции ее мужа, следовало одеваться прилично. Напрасно он сам пытался убедить ее, что фортуна не всегда дает философам хороших одежд.

 

Жены Альберта Дюрера и Берхема были подруги еще те. Жена Дюрера принуждала мужа к ежедневному тяжелому труду лишь для возможности обеспечить ей удовлетворение ее низменных страстей. В отчаянии Дюрер сбежал от этой Тисифоны. Она уговорила его вернуться. А вскоре после этого артист пал жертвой ее приступа ярости. Жена Берхема не позволяла мужу ни на миг отвлечься от его занятий. Она придумывала довольно курьезные способности, чтобы выявить его леность. Художник работал в комнате, расположенной выше ее собственной. Она прикрепляла к потолку длинную веревку и время от времени дергала ее. Берхем должен был топать в ответ, тем самым показывая, что он трудится, а не предается дреме.

 

Элиан ненавидел супружеские узы. Sigonius, замечательный и широко известный ученый, никогда не женился, приводя интересную причину: «Минерва и Венера не могут жить вместе».

 

Многие авторы рассматривали супружество как совершенно неподходящее состояние для философов и людей ученого звания. Был даже составлен небольшой трактат, призванный исследовать данный предмет «О женатых литераторах или следует ли быть холостым или нужно вступать в брак».

 

Автор превозносит достоинства многих женщин. В частности, Гонзагши, жены урбинского герцога Montefeltro, женщины столь редких достоинств, что П. Бембо говорил, что только глупый человек предпочел бы беседе с ней пустые писательские сходки и философские диспуты.

 

Женщины, возможно, будет удивлены самой постановкой вопроса «стоит ли жениться» и подумают, что это какой-то обязательный бзык ученых людей провозглашать свою непричастность к проблемам взаимоотношения полов. Однако весьма сомнительно, чтобы найдя в людях науки некоторый недостаток любезностей, большинство леди не предпочтет им кавалеров и мужчин светских воспитанных. Однако пусть будут и такие как миссис Гонзага, они найдут достаточно достойный объектов для конвертации своего шарма.

 

Чувства сэра Т. Брауна о следствиях брака, высказанные им во второй части «Религии Медичи» весьма курьезны. Когда он писал эту работу, он говорил: «Я не был женат ни разу, и тем одобряю решительность тех, кто удержался от двукратной женитьбы». Женщину он называл «ребром и костылем мужчины». И добавлял: «Как хорошо было бы размножаться подобно деревьям, без этого соединения, или существовала какая-нибудь возможность сотворить этот мир без этого обычного и вульгарного пути». Он имел в виду соитие полов, которую он обозначил, как «глупейшее дело, которое умный человек совершает в своей жизни. Нет ничего более такого, чего бы более отторгало он по холодному размышлению, когда он вспоминает, атаке какой странной и недостойной глупости он был подвержен».

 

Позднее он, правда, дал задний ход и говорил, что он прекрасный пол ему вовсе не отвратен, и он, естественно, любит все прекрасное: «Я могу целый день проторчать перед прекрасной картиной, хотя бы это была только лошадь». Позднее он очень интересно рассуждал о музыке, которая есть в прекрасном: «а молчащая нота, когда по ней ударяет Купидон много сладкозвучнее, чем ее издает любой музыкальный инструмент». Таковы был его чувства в юности, и когда он учился в Лейдене, голландская философия первой подсушила его страсти. А потому, возможно, все же страсть подожгла его философию — ибо он женился и имел сыновей и дочерей!

 

Доктор Cocchi, современный нашему XVIII веку писатель, но циничный не менее старика Диогена, не испугался составить трактат по предмету данной статьи, которая ужаснула бы любого бакалавра искусств. Он вывалил на страницы все химеры по поводу браков литературный людей. Он, кажется, нарисовал отвратительный портрет с образцов, найденным им у себя на родине. Британская стыдливая красавица выглядит крайне привлекательно в сопоставлении с флорентийской.
This music conjures up a picture of flowing water. — Слушая эту музыку, воображаешь струящиеся потоки воды

 

Я не решаюсь на воспроизведение цинизма, возмутительными образцами которого он испоганил страницы своего труда. А когда наконец доктор находит такую женщину, какими должна быть любая женщина, он разворачивает новый список несчастий, которые поджидают ее мужа. Он пугает одним из возможных последствий брака — потомством. Он настаивает, что отец не получает ничего в старости от забот своих нежных чад: он утверждает, что слуги и даже посторонние более горазды по этой части. Чем больше у человека детей, тем меньше он может слуг! Содержание детей весьма плачевно сказывается на его достатке.
Poverty begets hunger, and hunger begets crime. — Бедность влечёт за собой голод, а голод толкает на преступление
menial = зд: слуга

 

Другой опасный момент в браке — это родственники, с которыми тебе вольно-невольно придется иметь дело из-за жены. Завистливые, постоянно накручиваемые оскорбления тещи, семейные скандалы, бедность родственников или их высокомерие, все выбивает из колеи умного человека, если он попался в западню брака. Но если мудрец все же решится жениться, ему следует подумать о разумности увеличения богатства через это, помня о «добавочных расходах». Доктору Коши кажется, будто человек живет только для себя, у него нет сердца, которое должно чувствовать, головы для соображения, ни рук, которыми бы он мог записать хоть одну приятную мысль или создать хоть один красивый образ.
He’s always trying to impress on me this thought. — Он всегда старается внушить мне эту мысль

 

Бойль в своей статье «Raphelengius» дает прекрасный образец логической тонкости в размышлениях о последствиях брака. Этот ученый муж вообразил себе, как он умирал от горя, потерявши жену, и провел три года в невыразимом отчаянии. Что поэтому мы должны думать о несчастном браке, когда счастливый приносит столько горя? Бойль улыбается, что в подобном случае несчастливый брак был бы благодетельным для пережившего супруга. Итак, перед нами дилемма. В одном случае муж боится, что жена умрет, в другом — боится, что она не умрет. Если вы ее любите, вы всегда будете бояться потерять ее. Наш воображаемый холостяк как будто вшивает себе в одежду гребень, об острый конец, ни один, так другой, он постоянно напарывается.
gore = «вставлять, вшивать клин (в одежду) »

Дж. Петивье, знаменитый ботаник, тогда холостяк, подписался в альбоме друга под одной из своих заметок:

«Таверна Goat, Стрэнд, Лондон, 27 ноября 1697, 34-й год моей свободы.»

Проза @ ЖУРНАЛ ЛИТЕРАТУРНОЙ КРИТИКИ И СЛОВЕСНОСТИ. — №3.- март.- 2013 г.