Блоги писателя А.Углицких:
"Андрей Углицких в Живом Журнале"
"Андрей Углицких в Русском журнальном зале"
Наши друзья:
Иван ТАРАН (Омск)
Постоянный автор "Журнала литературной критики и словесности":
"Увидеть мир каков он есть" (июль, 2011)
"Уберите этот торт" (июль, 2012)
"Плагиат или совпадения?" (декабрь, 2012)
Автор
благодарит за помощь в написании настоящей
статьи своих невидимых консультантов –
дУши:
Большой
Шар (душу живой девушки)
Артюра
Рембо
Рыжика
(ожившее представление о девушке в образе
котёнка)
Тень рыжего кота
Речь
пойдёт о подборке стихотворений,
присланной Николаем Владимировичем
Переясловым в редакцию литературного
журнала «Вольный лист». Некоторым из этих
переводов свойственна неожиданность
лирического сюжета. Рассмотрим сочинение
под названием «Женщины в мехах». Данный
текст можно представить состоящим из трёх
частей. В первой части говорится о половом
влечении мужчины:
Я
женщин люблю в одеянье собольем,
что
тесную дружбу ведут с алкоголем,
они
будоражат мне мысли и кровь,
толкая
искать в их объятьях любовь.
Их
груди – висят, как тяжёлые вёдра,
и
манят к себе их широкие бёдра.
От
них по утрам (так вокруг говорят)
исходит
пьянящий, как ром, аромат,
который
рисует в сознанье у всех
картины
бесстыдных, но сладких утех.
Их
губы – горят, точно раны в крови!
И
паром дымится их ложе любви…
Читатель
может подумать: далее произойдёт
углубление разработки этой темы. Но
неожиданно выясняется, что «женщины в мехах»
способны испытывать материнские чувства к
своим возлюбленным:
При
этом – им столько природа дала
тепла
материнского, что, как зола,
хранит
в себе жар от костра, что погас!..
И
это тепло – они тратят на нас.
Прижмут
нас к груди своей тёплой рукой
и
ласково шепчут: «Спи, маленький мой…».
Третья
часть – заключение:
Не
в силах картину такую забыть,
смогу
ли я их хоть когда разлюбить?
Признать
бы это сочинение удачным, но всё портят
банальные строчки.
Стихотворение
«Мандарины» привлекательно соединением
многих тем. Детство, семья, друзья,
Рождество и нищета… Центральная тема
первой половины перевода – детство: здесь
говорится о восприятии Рождества ребёнком.
Но во второй половине неожиданно возникает
образ тоталитарного государства,
неожиданно создаётся противопоставление
детства и тоталитаризма:
Когда-то
праздник Рождества пах мандаринами
и
день грядущий нёс всем радостей мешок,
нас
не пугая полицейскими мундирами,
а
обещая, что всё будет хорошо…
Давно
то было! В том году, в котором –
ещё
не стало сердце «пламенным мотором».
Текст
под названием «Прощание» интересен как
дерзкая попытка проникнуть в жизнь умерших:
«Сгинувшим – нужно, чтоб мы вспоминали о
них».
Несколько
слов о стихотворении «Запах неба». Имеет
смысл похвалить автора и переводчика за то,
что для выражения чувства они ищут символы.
Но текст отталкивает меня тематическим
однообразием: все образные мысли
используются для выражения любви. Да и
гораздо лучше, когда чувства работают на
высказывание мыслей. Итак, стихотворение:
Запах
неба, и ветра волнующий запах,
что
крадётся вдоль моря на согнутых лапах.
Море
– это безумство. Безумства сестра –
хрупкой
девушкой встала на кромке утёса.
Этот
образ – как искорка, что из костра
прямо
в глаз мне попала и вызвала слёзы.
Запах
неба, и дух человеческих стад,
за
которым не слышен мне твой аромат.
Заглушили
твой смех чёрной тучею грозы,
и
в гортани твоей задохнулись вопросы.
А
цветы, что улыбки младенца нежней,
озарили
собой в честь тебя всю окрестность.
Запах
неба, и запах струящихся дней.
Я
устал без любви. Я тоскую по ней.
Без
касаний к тебе сохнут пальцы, как лозы,
утешения
нет, впереди – неизвестность.
Всё
вокруг – лишь мираж или метаморфозы,
не
узнать даже с детства знакомую местность.
Запах
неба, и запах любви, что остра,
словно
запах бальзама иль запах смертей.
Вот
опять я стою, очарован с утра
солнца
бликом, как будто улыбкой твоей…
Но
лишь вспомню тебя – следом, как
неизбежность,
входит
в сердце мне боль, словно шпага быстра.
Слабым
можно признать только произведение,
которое называется «За окном». В нём есть
подражание Бодлеру и декадентам. У Папи в
переводе Переяслова:
Серый
дождь за оконным стеклом,
словно
грифелем, струями чертит
контур
хмурой темницы для черни…
У
Бодлера. Перевод Иннокентия Анненского:
И
целый мир для нас одна темница,
Где
лишь мечта надломленным крылом
О
грязный свод упрямо хочет биться,
Как
нетопырь, в усердии слепом.
Тюремщик
– дождь гигантского размера
Задумал
нас решёткой окружить.
[…]
Бодлер.
Перевод Вяч. Иванова:
Как
прутья частые одной темничной клетки,
Дождь
плотный сторожит невольников тоски.
[…]
У
Бодлера. Перевод В. Васильева:
Когда
с утра висит, как над душой преступной,
Решётка
из дождей, густа и тяжела.
[…]
Бодлер.
Перевод А. Гелескула:
Когда
в конце концов упорное ненастье
Дождём
зарешетит огромную тюрьму.
[…]
Тоскливое
настроение, мотив колокольного звона – это
тоже, вероятно, взято из процитированного
выше стихотворения «Сплин». А как вам
декадентский «труп увядшей желтеющей розы»
(«За окном»)? Так могли бы написать Шарль Кро,
Альбер Самен. Двустрок Шарля Кро (перевод М.
Яснова):
Я
веки-вечные живу как на погосте:
Гнильём
увядших роз мои покрыты кости.
Альбер
Самен изобразил душу, «что розою
заласканной издряхла» (перевод Романа
Дубровкина).
Вернёмся
к «контуру хмурой темницы». Контур – это
внешнее очертание чего-либо. Чтобы дождь
начертил контур темницы, нужно, чтобы струи
были направлены перпендикулярно друг другу…
Да и какой может быть темница, если не
хмурой?
Впрочем,
стихотворение «За окном» не лишено
достоинств. Оно побуждает задуматься о
значении символа излома:
На
стекле, как на небе вечернем,
ты
выводишь мизинцем излом,
чтоб
его не прочли даже черти,
что
жируют в аду за углом.
Дождь
блестит над землёй – как корона.
Вновь
разлукою веет с перрона,
что
накаркала злая ворона,
всем
крича, что прощаться резон!
Излом
– это всё, что останется от любви, его и
черти не прочтут. Он скоро исчезнет на
стекле.
Тексты
Папи в переводах Переяслова, как видите, не
бездарны. Жаль, что переводы выполнены не
настолько технично, насколько бы хотелось.
Встречается режущая слух авторская глухота
(точнее, соавторская). «Чтоб его не прочли
даже черти»; «поцелуями буду студить твоё
тело всю ночь»; «пусть дыханье твоё
пролетит над Землёй ураганом»; «и потерянно
замерли храмы, дворцы, города». Ещё один
минус – натягивание слов на ритм:
Говорят,
мы опять возвратимся, как предки, в пещеры,
позабыв
про компьютеры и про кондиционеры,
электричество,
нефть, производство бетона и стали…
Или:
Когда-то
праздник Рождества пах мандаринами
и,
убежав с утра с друзьями за крыльцо,
мы
шли гулять, чтобы, застыв перед витринами
и
к их стеклу прижав голодное лицо,
смотреть
полдня, не отводя глазёнок
от
блюда, где дымился поросёнок.
Какие
сделать выводы? Немаловажными
составляющими дара художника слова
являются эстетические взгляды и владение
техникой стихосложения. С эстетикой, что
скрыто содержится в подборке Папи/Переяслова,
я согласен, когда вижу неожиданные повороты
мысли, соединение многих тем, символы, когда
вижу поэта как первооткрывателя. Но
банальность, несамобытность, тематическое
однообразие вызывают у меня протест. Да и
техника стихосложения не всегда на высоте.
Литературная
критика
и публицистика @ Журнал литературной
критики и словесности, №3. - март. - 2013
Послать рукопись, сообщение, комментарий
