Андрей Клавдиевич Углицких: Журнал литературной критики и словесности
|
Блоги писателя А.Углицких:
"Андрей Углицких в Живом Журнале"
"Андрей Углицких в Русском журнальном зале"
|
Наши друзья: Иван ТАРАН (Омск)
Постоянный автор "Журнала литературной критики и словесности": "Увидеть мир каков он есть" (июль, 2011) "Уберите этот торт" (июль, 2012) "Плагиат или совпадения?" (декабрь, 2012)
Автор
благодарит за помощь в написании настоящей
статьи своих невидимых консультантов –
дУши: Большой
Шар (душу живой девушки) Артюра
Рембо Рыжика
(ожившее представление о девушке в образе
котёнка) Тень рыжего кота Речь
пойдёт о подборке стихотворений,
присланной Николаем Владимировичем
Переясловым в редакцию литературного
журнала «Вольный лист». Некоторым из этих
переводов свойственна неожиданность
лирического сюжета. Рассмотрим сочинение
под названием «Женщины в мехах». Данный
текст можно представить состоящим из трёх
частей. В первой части говорится о половом
влечении мужчины: Я
женщин люблю в одеянье собольем, что
тесную дружбу ведут с алкоголем, они
будоражат мне мысли и кровь, толкая
искать в их объятьях любовь. Их
груди – висят, как тяжёлые вёдра, и
манят к себе их широкие бёдра. От
них по утрам (так вокруг говорят) исходит
пьянящий, как ром, аромат, который
рисует в сознанье у всех картины
бесстыдных, но сладких утех. Их
губы – горят, точно раны в крови! И
паром дымится их ложе любви… Читатель
может подумать: далее произойдёт
углубление разработки этой темы. Но
неожиданно выясняется, что «женщины в мехах»
способны испытывать материнские чувства к
своим возлюбленным: При
этом – им столько природа дала тепла
материнского, что, как зола, хранит
в себе жар от костра, что погас!.. И
это тепло – они тратят на нас. Прижмут
нас к груди своей тёплой рукой и
ласково шепчут: «Спи, маленький мой…». Третья
часть – заключение: Не
в силах картину такую забыть, смогу
ли я их хоть когда разлюбить? Признать
бы это сочинение удачным, но всё портят
банальные строчки. Стихотворение
«Мандарины» привлекательно соединением
многих тем. Детство, семья, друзья,
Рождество и нищета… Центральная тема
первой половины перевода – детство: здесь
говорится о восприятии Рождества ребёнком.
Но во второй половине неожиданно возникает
образ тоталитарного государства,
неожиданно создаётся противопоставление
детства и тоталитаризма: Когда-то
праздник Рождества пах мандаринами и
день грядущий нёс всем радостей мешок, нас
не пугая полицейскими мундирами, а
обещая, что всё будет хорошо… Давно
то было! В том году, в котором – ещё
не стало сердце «пламенным мотором». Текст
под названием «Прощание» интересен как
дерзкая попытка проникнуть в жизнь умерших:
«Сгинувшим – нужно, чтоб мы вспоминали о
них». Несколько
слов о стихотворении «Запах неба». Имеет
смысл похвалить автора и переводчика за то,
что для выражения чувства они ищут символы.
Но текст отталкивает меня тематическим
однообразием: все образные мысли
используются для выражения любви. Да и
гораздо лучше, когда чувства работают на
высказывание мыслей. Итак, стихотворение: Запах
неба, и ветра волнующий запах, что
крадётся вдоль моря на согнутых лапах. Море
– это безумство. Безумства сестра – хрупкой
девушкой встала на кромке утёса. Этот
образ – как искорка, что из костра прямо
в глаз мне попала и вызвала слёзы. Запах
неба, и дух человеческих стад, за
которым не слышен мне твой аромат. Заглушили
твой смех чёрной тучею грозы, и
в гортани твоей задохнулись вопросы. А
цветы, что улыбки младенца нежней, озарили
собой в честь тебя всю окрестность. Запах
неба, и запах струящихся дней. Я
устал без любви. Я тоскую по ней. Без
касаний к тебе сохнут пальцы, как лозы, утешения
нет, впереди – неизвестность. Всё
вокруг – лишь мираж или метаморфозы, не
узнать даже с детства знакомую местность. Запах
неба, и запах любви, что остра, словно
запах бальзама иль запах смертей. Вот
опять я стою, очарован с утра солнца
бликом, как будто улыбкой твоей… Но
лишь вспомню тебя – следом, как
неизбежность, входит
в сердце мне боль, словно шпага быстра. Слабым
можно признать только произведение,
которое называется «За окном». В нём есть
подражание Бодлеру и декадентам. У Папи в
переводе Переяслова: Серый
дождь за оконным стеклом, словно
грифелем, струями чертит контур
хмурой темницы для черни… У
Бодлера. Перевод Иннокентия Анненского: И
целый мир для нас одна темница, Где
лишь мечта надломленным крылом О
грязный свод упрямо хочет биться, Как
нетопырь, в усердии слепом. Тюремщик
– дождь гигантского размера Задумал
нас решёткой окружить. […] Бодлер.
Перевод Вяч. Иванова: Как
прутья частые одной темничной клетки, Дождь
плотный сторожит невольников тоски. […] У
Бодлера. Перевод В. Васильева: Когда
с утра висит, как над душой преступной, Решётка
из дождей, густа и тяжела. […] Бодлер.
Перевод А. Гелескула: Когда
в конце концов упорное ненастье Дождём
зарешетит огромную тюрьму. […] Тоскливое
настроение, мотив колокольного звона – это
тоже, вероятно, взято из процитированного
выше стихотворения «Сплин». А как вам
декадентский «труп увядшей желтеющей розы»
(«За окном»)? Так могли бы написать Шарль Кро,
Альбер Самен. Двустрок Шарля Кро (перевод М.
Яснова): Я
веки-вечные живу как на погосте: Гнильём
увядших роз мои покрыты кости. Альбер
Самен изобразил душу, «что розою
заласканной издряхла» (перевод Романа
Дубровкина). Вернёмся
к «контуру хмурой темницы». Контур – это
внешнее очертание чего-либо. Чтобы дождь
начертил контур темницы, нужно, чтобы струи
были направлены перпендикулярно друг другу…
Да и какой может быть темница, если не
хмурой? Впрочем,
стихотворение «За окном» не лишено
достоинств. Оно побуждает задуматься о
значении символа излома: На
стекле, как на небе вечернем, ты
выводишь мизинцем излом, чтоб
его не прочли даже черти, что
жируют в аду за углом. Дождь
блестит над землёй – как корона. Вновь
разлукою веет с перрона, что
накаркала злая ворона, всем
крича, что прощаться резон! Излом
– это всё, что останется от любви, его и
черти не прочтут. Он скоро исчезнет на
стекле. Тексты
Папи в переводах Переяслова, как видите, не
бездарны. Жаль, что переводы выполнены не
настолько технично, насколько бы хотелось.
Встречается режущая слух авторская глухота
(точнее, соавторская). «Чтоб его не прочли
даже черти»; «поцелуями буду студить твоё
тело всю ночь»; «пусть дыханье твоё
пролетит над Землёй ураганом»; «и потерянно
замерли храмы, дворцы, города». Ещё один
минус – натягивание слов на ритм: Говорят,
мы опять возвратимся, как предки, в пещеры, позабыв
про компьютеры и про кондиционеры, электричество,
нефть, производство бетона и стали… Или: Когда-то
праздник Рождества пах мандаринами и,
убежав с утра с друзьями за крыльцо, мы
шли гулять, чтобы, застыв перед витринами и
к их стеклу прижав голодное лицо, смотреть
полдня, не отводя глазёнок от
блюда, где дымился поросёнок. Какие
сделать выводы? Немаловажными
составляющими дара художника слова
являются эстетические взгляды и владение
техникой стихосложения. С эстетикой, что
скрыто содержится в подборке Папи/Переяслова,
я согласен, когда вижу неожиданные повороты
мысли, соединение многих тем, символы, когда
вижу поэта как первооткрывателя. Но
банальность, несамобытность, тематическое
однообразие вызывают у меня протест. Да и
техника стихосложения не всегда на высоте.
Литературная
критика
и публицистика @ Журнал литературной
критики и словесности, №3. - март. - 2013
Послать рукопись, сообщение, комментарий
|
©2002. Designed by KlavdiiОбратная связь: klavdii@yandex.ru
|