Андрей Клавдиевич Углицких: Журнал литературной критики и словесности
|
Блоги писателя А.Углицких:
"Андрей Углицких в Живом Журнале"
"Андрей Углицких в Русском журнальном зале"
|
Наши друзья:
Алла Новикова-Строганова (Орел)
Алла Анатольевна - доктор филологических наук, профессор, живёт в г. Орле.
“НА
СТОРОНЕ ПРАВДЫ”:
Н.С. ЛЕСКОВ
о И.С. ТУРГЕНЕВЕ (к
195-летию И.С. Тургенева) Николай
Семёнович Лесков (1831 – 1895) отдавал дань
глубокого уважения «сильному и свежему»
таланту своего старшего литературного
собрата и
знаменитого земляка – писателя-орловца –
Ивана Сергеевича Тургенева (1818 – 1883). Имя
Тургенева не сходит со страниц
беллетристики и публицистики,
эпистолярного наследия и воспоминаний
Лескова на протяжении всего его
творческого пути – от начала до того
периода, который сын писателя Андрей
Николаевич Лесков назвал «путём к
маститости», «в зените чтимости и на закате
дней» [1].
Нередко в художественную ткань лесковского
текста органично вплетаются тургеневские
цитаты, созвучные настроению «позднего»
Лескова и идейно-художественному пафосу
его произведений: например, лирическая
медитация эпилога романа «Дворянское
гнездо» (1858): «Здравствуй, одинокая
старость! Догорай, бесполезная жизнь!»
[2]
(«Колыванский муж»
(1888); письма). А.Н.
Лесков свидетельствовал: «Первая книга
после Библии, которую дал мне отец читать,
была “Записки охотника” <…> Тургенева
отец считал выше Гончарова как поэта.
Каждое новое произведение Ивана Сергеевича
было событием в жизни нашего дома» [3]. Одну
из статей публицистического цикла
«Чудеса и знамения.
Наблюдения, опыты и заметки» (1878) [4]
в журнале «Церковно-общественный вестник»
Лесков посвятил
Тургеневу – именно в тот переломный период,
когда автор «Отцов и детей» объявил о своём
намерении прекратить литературную
деятельность. Лесков горячо
выступил в защиту «генерала от литературы»
Тургенева – «слишком крупного среди всех
наших величин» – от всякого рода «литературных
хамов» [5].
Вовсе
не случайно для отклика на взбудоражившее
общественность событие о намерении
Тургенева “положить перо” Лесков избирает
страницы «Церковно-общественного вестника»,
в котором он много и плодотворно
сотрудничал в 1870 – 1880-е
годы. Это издание привлекало писателя,
горячо убеждённого в том, что в Евангелии
сокрыт «глубочайший смысл жизни» (XI,
233), стремлением к
христианскому деланию, умением быть «умеренным
и беспристрастным», сохранить «в своём
скромном положении всю свободу отношений к
вопросам жизни нашего общества» (2). Редакция
журнала в бесподписной «Литературно-общественной
заметке (По поводу прекращения
литературной деятельности И.С. Тургенева)»
(1878) высказывалась в защиту «ветерана нашей
художественной литературы Ивана
Сергеевича Тургенева» [6]
незадолго до
появления статьи Лескова, который
продолжил поднятую тему «об этом же
высокопочтенном лице, о его положении, о его
обидах и о его грустных намерениях “положить
перо и более за него не браться”» (2). С лесковской
точки зрения, заявленное Тургеневым
намерение столь общечеловечески
значимо, что произнесённый им «обет
молчания» никак «нельзя пройти молчанием»:
«его <Тургенева – А.
Н.-С.> решимость “положить перо” –
это не то что решимость какого-нибудь
министра выйти в отставку или певца не
участвовать в опере” (2). Лесков отводит
своему старшему
земляку первостепенное место
не только в отечественной словесности, но и
в общественной жизни России: «Иван
Сергеевич – лицо слишком крупное среди
всех наших величин. <…> На
художественных образах Ивана Сергеевича
совершался подъём нашего вкуса и чувства;
он силою своего вдохновения раздул в наших
сердцах божественную искру сострадания и
участия к “крепостному человеку” –
искру, обратившуюся в пламя» (2). «Божественная искра», зажжённая
Тургеневым, для Лескова-христианина не
просто словесно-поэтический образ. В тургеневских
типах, по верному лесковскому суждению,
выражена квинтэссенция социально-психологического
состояния современной эпохи: «О
Тургеневе говорили, что, прежде чем что-либо
задумать и писать, он приглядывался и
прислушивался к тому, что говорят и чем
сильнее занимаются в обществе. Оттого будто
бы, когда появлялось его произведение, где
описывался известный тип и характер, в
обществе чувствовали, что это что-то знакомое,
что об этом именно думали, говорили и
художник в своем произведении только
осветил и разъяснил то, что мелькало в умах,
но представлялось смутно и неясно» (XI,
146). Вывод Лескова
о громадной роли Тургенева в духовно-нравственной
жизни страны: «Он представитель и
выразитель умственного и нравственного
роста России», – заострён
против недостойных
выходок тех, кем «многократно, грубо и
недостойно оскорбляем наш благородный
писатель» (2). «Либералы» действовали «нахально
и безразборчиво»; консерваторы «язвили его
злоехидно» (2). Тех и других писатель
уподобляет, используя сравнение Виктора
Гюго, хищным волкам, «которые со злости
хватались зубами за свой собственный хвост»
(2). «Осмеять можно всё, –
замечает Лесков, – как
всё можно до известной степени опошлить. С
легкой руки Цельзия было много мастеров,
которые делали такие опыты даже над самым
учением христианским, но оно
от этого не утратило своего значения”
(3).
Независимый
в своей христианской позиции – вне партий и
так называемых «направлений» –
Лесков не желал с
«притворным благоговением нести мишурные
шнуры чьего бы то ни было направленского
штандарта» (XI,
234). «Не подчиняясь ни
партийным, ни каким другим давлениям» (XI, 222),
он плыл “против течений”, и в
данном случае также
выступил против «направленской лжи» (X,
243) и «узости». Лесков высоко ценит
в Тургеневе то, что писатель, верный правде
художественного факта –
«едва ли не самой важной правде», – не
потакал «вкусам и наклонностям того или
другого направления» – «направленской
фантасмагории»: «изображённые им
лица по преимуществу не отвечают
требованиям направленской прямолинейности,
которая желала бы видеть в Базарове или
рыцаря без пятна и упрёка, или негодяя,
тогда как он только то, что есть <…> Но
художник был ни на той, ни на другой стороне.
Он был просто на стороне правды” (3 – 4). Из-за
чего же Тургенев решился «положить перо»?
Лесков размышляет: «Из-за того, что с ним
грубо обошлись? Это едва ли достойно его
благородного характера
и крупного дарования <…> у нас грубо
обходятся со всеми, кроме тех, с кем не смеют
так обходиться. Но что же с этим делать?
Неужто сейчас и бежать, надув губу, как
барышня среднего круга, которая всем
обижается? Это не лучшая черта в характере
общественного человека” (4). Со
всей прямотой, свойственной его кипучей
натуре, Лесков упрекает Тургенева за «едва
ли зрело обдуманное и во всяком случае
недостойное его решение не брать пера в
руки». В то же время этот вынужденный “почтительный
укор” высоко ценимому писателю
продиктован “любовью и почтением” к нему.
Однако по праву тех, “кто любят и ценят”
Тургенева (Лесков, без сомнения, наделён
всей полнотой этого права),
он указывает на «недостаток мужества при
некотором излишнем самолюбии,
скрывающем от его <Тургенева – А. Н.-С.>
нынешней наблюдательности всегдашнюю,
неизменную любовь к нему истинно
образованных людей» (4). Не
без гордости говорит Лесков и о своём
родном городе, подарившем мировой культуре знаменитого
писателя-земляка: «в
Орле увидел свет Тургенев, пробуждавший в
своих соотечественниках чувства
человеколюбия и прославивший свою родину
доброю славою во всём образованном мире». В
то же время с болью он признаёт горькую
библейскую истину о судьбе пророка в своём
отечестве: в России писатель с мировым
именем должен разделить “долю пророка,
которому нет чести в отечестве своём” (5). Автор
“Чудес и знамений”
для сопоставления приводит факты о том, как
поляки готовились к общенациональному
празднованию юбилея их романиста
Крашевского, который, по мнению Лескова, «стоит
чего-нибудь только за неимением лучшего на
их полнейшем литературном безлюдье» и не
достиг, «чтобы понести портфель за нашим
европейски известным Тургеневым» (4) [7]. Писатель
считает, что из-за «подобных противных
пустяков» нельзя отворачиваться от русской жизни
«лучшим людям, чтобы не предать в ней всё
целиком людям худшим <выделено мной. – А.Н.-С.>
» (5). Лесков убеждён,
что в принятии ответственных решений
выдающимся русским художником слова должны
руководить не “обидчивость”, не
излишнее “самолюбие” и
не упадок мужества в окружении стана “злоехидных”
врагов-злопыхателей (к слову, собственную
прижизненную литературную судьбу Лесков не
раз обозначал поэтическими строками: “Здесь
человека берегут, Как на турецкой
перестрелке”), а только любовь
–
к Родине и её людям, кому
необходим честный и чистый голос великого
русского художника слова.
Лесков
напоминает о заветах евангельской любви и
прямо Тургеневу адресует слова, выделенные
в статье «Чудес и
знамений» курсивом: «любовь <…> никогда
не перестаёт», – стремясь побудить
писателя отказаться от решения перестать
творить: «“Любовь долго терпит,
милосердствует, не гордится, не
раздражается – всё покрывает, всему верит,
всего надеется, всё переносит и никогда не
перестаёт, хотя и языки умолкнут и знание
упразднится” (1 Коринф. 13: 4 –
8)» (5). Проводя
сопоставление писательских воззрений
своих крупнейших современников –
Достоевского, Тургенева, Л. Толстого, –
которых русская общественность одинаково
нарекла «великими учителями» (XI,
155), Лесков в
статье «О куфельном
мужике и проч.» (1886) определил
тургеневскую литературную позицию как
гуманистическую: «Достоевский был
православист, Тургенев – гуманист, Л.
Толстой – моралист и христианин-практик.
Которому же из этих направлений наших трёх
учителей мы более научаемся и которому
последуем?» (XI,
156). Собственные
мировоззренческие установки и идейно-художественные
искания Лескова – самобытнейшего писателя
русского – в этот контекст не укладываются.
Так, они не исчерпываются понятием «гуманизм»,
поскольку оно, по верному замечанию
Д.С. Лихачёва, не передаёт «всей гаммы
сочувствия и любви» [8],
которая свойственна творчеству Лескова.
Его художественный мир одухотворяется
идеей христианского подвижничества,
праведничества. Замечательные
образы праведников оживали и в
тургеневском творчестве (например, Лукерья –
героиня
рассказа «Живые мощи»
из цикла «Записки
охотника» (1847 – 1852) – напоминает
сострадательно-одухотворённые женские
лики русских икон). Не случайно, по
признанию Лескова в «Автобиографической
заметке» (1882 –1885
?), прочитав «Записки охотника», он «весь
задрожал от правды представлений и сразу
понял: что называется искусством» (XI,
12). Полузабытая
лесковская статья «Пустозвон Питча о Тургеневе» (1884) [9]
важна тем, что была направлена на защиту
Тургенева от неосновательных нападок
газеты А.С. Суворина «Новое время». Писатель
обратился с письмом к своему «коварному, но
милому благоприятелю»[10]
(как он называл Суворина) по поводу своей
полемики с редакцией «Нового времени» о
Тургеневе. Лесков указал, что не может
оставлять без внимания и не замечать
невежественных попыток превратного
толкования дорогого для него тургеневского
творчества: «есть вопросы, мне очень
дорогие и близкие. Когда о них пишут неверно,
я не утерплю и замечу <…> Тем, кого это
досадует, – лучше бы не сердиться, а
стараться быть сведущее»[11]. В
статье «Писательская
кабала» (1894) Лесков уже на закате дней с
характерных для него литературно-общественных
позиций продолжает отстаивать
тургеневское художественное наследие. Тема
этой поздней статьи перекликается с
дебютной публикацией Лескова, обозначенной
постановкой
духовной христианской темы. Первым
печатным лесковским произведением явилась
статья о распространении Евангелия на
русском языке <«О
продаже в Киеве Евангелия»> (1860).
Вступивший на литературное поприще молодой
автор, ратуя за распространение в русском
обществе духа христианства, высказал
озабоченность по поводу того, что Новый
Завет, тогда только появившийся на русском
языке, доступен не всем.
С
самого начала творческого пути писатель
определился в своих созидательных
установках. Первая его корреспонденция
явилась «духовным
компасом», указавшим автору
магистральное направление всего его
творчества: «случайно или умышленно, –
отмечал биограф П.В. Быков, – но Лесков
словно наметил в ней <заметке – А.Н.-С.>
программу <…> всей будущей своей
деятельности, которая была посвящена на
борьбу с неправдою, с невежеством, со всеми
тёмными сторонами жизни, на горячую
проповедь добра, любви к ближнему, всего
светлого, честного, прекрасного» [12]. Поднятая
в крохотной заметке
проблема оказалась столь животрепещущей,
что получила большой общественный резонанс
[13].
Написанное «на злобу дня» пережило
«сиюминутность» газетного
существования. Важность той давней
публикации отмечалась даже и тридцать лет
спустя. В 1890 году «Новое время» указало на
первую лесковскую «корреспонденцию из
Киева, в которой автор скорбел о том, что в
местных книжных магазинах Евангелие, тогда
только изданное на русском языке, продаётся
по ценам возвышенным, вследствие чего много
людей небогатых лишены возможности
приобрести книгу слова Божия» [14].
Лесков
отметил тогда как «новую» и «радостную»
возможность «удовлетворения насущной
потребности читать и понимать эту книгу»,
переведённую «на понятный нам язык» [15].
В то же время автор заметки с возмущением
пишет о книготорговцах, усмотревших в давно
ожидаемом «русском» Евангелии
всего лишь ходовой товар и сделавших
его предметом бессовестной наживы. В
дописательские годы сам Лесков занимался
делами коммерческой фирмы и хорошо знал
экономические законы. Однако в данном
случае автор «Корреспонденции
(Письма г. Лескова)» справедливо требует
отличать в книжной торговле «дело Божеское»
от спекулятивно-коммерческого: «как же
книгу, назначенную собственно для общего
употребления всех и каждого, сделать такою
недобросовестною спекуляциею?» [16].
Автор заметки особенно огорчён тем, что
переведённое на русский язык Евангелие,
ставшее доступным для понимания простых
людей, не попадёт
в руки паломников со всей Руси, которые
«всегда покупают в Киеве книги духовного
содержания»: неимущий
киевский «пешеход-богомолец»
«принуждён отказать себе в
приобретении Евангелия, недоступного
для него по цене» [17].
Итак,
«душеполезное чтение» и «цена», «христианская душа» и
«кошелёк» – эти
полярности, в которых мир духовный
противостоит миру вещественному, показывал
Лесков на протяжении всего творческого
пути – с момента своей первой статьи до «прощальной
повести» «Заячий
ремиз» (1894). Как
и в дебютной своей публикации, в которой
начинающий автор выступил против
беззастенчивых спекуляций с Евангелием,
Лесков в статье «Писательская кабала», написанной за
год до смерти, снова возвышает свой голос в
защиту духовности, поднимая важную
социально-нравственную проблему, которая
имеет также правовой, юридический аспект. Речь
идёт об авторском праве, а также о проблеме
книгоиздательства, о распространении и
доступности для самой широкой читательской
аудитории доброкачественной духовной пищи
из сокровищницы русской литературы – имя
Тургенева и его произведения поставлены
здесь на первое место. Поводом
для написания статьи послужило второе
издание в серии «Доступная
библиотека» И.И. Глазунова тургеневских
рассказов «Живые мощи»
и «Муму». «Г-н
И. Глазунов начал издавать «Доступную
библиотеку». <…> В чём же именно
заключается, по его мнению, эта “доступность”?
–задаётся вопросом Лесков. –
Как обладатель прав на издание
сочинений И.С. Тургенева, г. Глазунов в 1884
году надоумился выпускать дешёвыми
брошюрками (по 4, 5, 6 коп.) его рассказы из «Записок
охотника». Изданные хотя и неопрятно, плохо
отпечатанные, непрочно сброшюрованные, с
плохим портретом Тургенева на каждой
обложке, брошюрки эти, однако, бойко пошли
по школам и в среде неимущих читателей
благодаря, конечно, высоким достоинствам
своего содержания и невысокой цене. Но г.
Глазунову захотелось сделать их “доступными”:
он печатает их так же неопрятно, как и
раньше, снимает с обложки портрет автора и
заменяет его скверным, глупым до смешного
рисунком микроскопического размера, на
титул ставит аляповатую рамку, перед
титулом – рисунок, не подходящий к тексту и
намазанный каким-то малярных дел мастером,
и для большей “доступности” назначает за
всю эту безвкусицу цену гораздо выше
прежней…» [18].
Писателя возмущает аляповатость издания
произведений Тургенева, когда форма не
отвечает внутреннему эстетическому
содержанию гармоничного тургеневского
творчества, – а также спекулятивная цена,
назначаемая за вульгарно изданную книгу
великого писателя и делающая таким образом
чтение его произведений недоступным
для народа. Поднимая
юридические вопросы об авторском праве,
создатель статьи «Писательская кабала» горячо
протестует против закона о сохранении прав
литературной собственности за издателем в
течение 50 лет после кончины писателя. Такое
монопольное владение крупных
книгоиздателей – «торгашей», «людей наживы
и спекуляции» – на литературные права
умерших и живущих писателей не может не
препятствовать, по справедливому мнению
Лескова, распространению творческого
наследия великих художников слова для
самых широких слоев читателей: «желая
набрать по нескольку лишних грошей с каждой
брошюрки, г.
Глазунов тормозит распространение
сочинений одного из наших крупнейших
писателей. И может тормозить его ещё 39 лет,
пока, по существующему закону о
литературной собственности,
не истечёт 50 лет со времени кончины
писателя» [19].
Статья
Лескова, хорошо знавшего книжное дело в
России, подводит невесёлые итоги: «В том-то
вся беда и заключается, что почти всё
издательское дело находится в руках людей
наживы и спекуляции. <…> всё это <…>
спекулянты, аферисты, ни о каком духовном
росте не помышляющие, не имеющие ничего
общего с литературой, ворвавшиеся в неё с
улицы. И те и другие губят писателя. А умрёт
он – начинают жать соки из его сочинений,
кабалить и тормозить их и уверяют, будто
создают “доступные библиотеки”» [20]. Таким
образом, и на склоне лет Лесков горячо
защищает дорогое для него имя Тургенева от
бессовестных спекуляций, ратует за
необходимость истинной, а не показной
доступности для демократического русского
читателя тургеневского
творчества. Речь идёт об
особом духовно-аналитическом
подходе Лескова к оцениваемым
событиям общественной и литературной жизни,
что позволяет писателю совместить дольнее
и горнее, “мимотекущий лик земной” и
вековечный, непреходящий.
[1] Лесков А.Н. Жизнь Николая Лескова по его личным, семейным и несемейным записям и памятям: В 2 т. – М.: Худож. лит., 1984. – Т. 2. – С. 169, 359. [2] Лесков Н.С. Собр. соч.: В 11 т. – М.: ГИХЛ, 1956 – 1958. – Т. 11. – С. 421. Далее ссылки на это издание приводятся в тексте с указанием тома и страницы. [3] Вестник литературы. – 1920. – № 7. – С. 6. [4]
Церковно-общественный
вестник. – 1878. –
№ № 19, 24, 25, 28, 33, 34. [5] Лесков Н.С. Чудеса и знамения. Наблюдения, опыты и заметки // Церковно-общественный вестник. – 1878. – № 34. – 19 марта. – С. 2. Далее ссылки на это издание приводятся в тексте с указанием страниц. [6] См.: Б.п. Литературно-общественная заметка (По поводу прекращения литературной деятельности И.С. Тургенева) // Церковно-общественный вестник. – 1878. – № 27. – 3 марта. – С. 3 – 4. [7]
См. также: Б.п. Успех Крашевского //
Церковно-общественный вестник. – 1878. – №
40. – 2 апреля. – С. 5. Подшивка “Церковно-общественного вестника” за 1878 год с многочисленными пометами сына Н.С. Лескова хранится в личной библиотеке Андрея Лескова в Орловском гос. литературном музее И.С. Тургенева. А.Н. Лесков называет указанную бесподписную заметку “лесковской”. По тематике публикация непосредственно связана с фрагментом статьи Н.С. Лескова “Чудеса и знамения” о Тургеневе (см.: Церковно-общественный вестник. – 1878. – № 34. – 19 марта. – С. 4). [8] Лихачёв Д.С. Слово о Лескове // Литературное наследство. – Т. 101: В 2 кн. – Неизданный Лесков. – М.: Наследие, 1997. – Кн. 1. – С. 16. [9]
См.: Новости и Биржевая газета. 1884. 23
августа. № 232. [10]
См.: Лесков А.Н. Жизнь Николая Лескова по
его личным, семейным и несемейным записям
и памятям: В 2 т. – М.: Худож. лит., 1984. – Т. 2.
– С. 444. [11]
Из литературного наследия Н.С. Лескова.
Публикация J.-C.
Marcadé // Revue
des études
slaves. Tome
cinquante-huitième.
Fascicule 3. Nikolaj
Semenovič Leskov.
1831 – 1895. – Paris,
1986. –
P. 438. [12] Быков П.В. Н.С. Лесков. Воспоминания // Всемирная иллюстрация. – 1890. – № 20 (112). – С. 333. [13] Заметка была опубликована без подписи в газете «Указатель экономический» (1860. – № 181. – Вып. 25. – С. 437); в очередном номере «Указателя экономического» (1860. – № 186. – Вып. 30. – С. 508) появилась новая анонимная заметка на ту же тему; с подписью: Николай Лесков – напечатана «Корреспонденция (Письмо г. Лескова)» // Санкт-Петербургские ведомости. – 1860. – № 135. – 21 июня. – С. 699 – 700. Эта же работа была перепечатана под заглавием «Нечто о продаже Евангелия, киевском книгопродавце Литове и других» // Книжный вестник. – 1860. – №№ 11 – 12. – С. 105 – 106. [14] Б.п. // Новое время. – 1890. – № 5139. – 21 июня. – С. 3. [15] Лесков Н.С. Корреспонденция (Письмо г. Лескова) //Лесков Н.С. Полн. собр. соч.: В 30 т. – М.: ТЕРРА, 1996. – Т. 1. – С. 149. [16] Там же. – С. 150. [17] Лесков Н.С. <О продаже в Киеве Евангелия> //Лесков Н.С. Полн. собр. соч.: В 30 т. – М.: ТЕРРА, 1996. – Т. 1. – С. 147. [18]
Лесков Н.С. Писательская кабала //Литературное
наследство. – Т.
101: В 2 кн. – Неизданный
Лесков. – М.:
ИМЛИ РАН, Наследие, 2000. – Кн.
2. – С. 259. [19]
Там же. – С. 260. [20] Там же. – С. 261.
Литературная критика и публицистика @ ЖУРНАЛ ЛИТЕРАТУРНОЙ КРИТИКИ И СЛОВЕСНОСТИ, №8 (август) 2013 года
Послать рукопись, сообщение, комментарий
|
©2002. Designed by KlavdiiОбратная связь: klavdii@yandex.ru
|