Борис Мирза (Москва)
ГЕРОЙ
рассказ
— Выпьем что ль, по традиции? — спросил меня сосед Женька с четвертого этажа.
Что это за традиция выпивать в будний день, когда вечер еще не наступил и вообще предвидится много дел? Я не знал. До этого случая мы с ним не разу не пили. Женька старше меня лет на десять, здоровенный усатый детина лет сорока, на носу его нелепые детские очки в роговой оправе. Мы гуляем во дворе со своими собаками. Еще раз убеждаюсь, что собаки похожи на своих хозяев не только внешне, но и характерами. У меня на поводке длинноносый, чуть трусливый колли по кличке Лорд, рядом с Женькой роется в снегу огромный добродушный дог — Малыш.
Женька требовательно глядит на меня. Я размышляю. В принципе, выпить можно, тем более что я не знаю, как отказаться. Если просто сказать: «Нет», — он, конечно, обидится. А придумать причину я не могу.
— А не рановато, Жень? — спрашиваю.
— Никогда не рано! — отвечает он и тянет меня к подъезду. Дог весело семенит рядом с хозяином, колли плетется сзади на поводке. — Пошли. У меня дома закуска есть, посидим, за жизнь поболтаем.
Этот аргумент решает дело, мы отводим собак и идем в магазин.
— У меня есть тридцатник, — говорю, — на водку хватит.
— Зачем водка? — Женька глядит на меня удивленно, будто я сморозил какую-то необычайную глупость. — Возьмем два портвейна.
Возражений Женька не принимает, и мы берем в магазине две бутылки с черной жидкостью внутри и экзотическим названием на этикетке.
— Портвейна никогда не пил, — говорю я по дороге домой. — Не знаю, как он вообще?
— Такой, знаешь, нормальный. Тем более под закуску. Стакан дал — и хорошее настроение обеспечено. А от водки я дурею. Ну ее, водку эту.
— Ладно, — соглашаюсь я, и мы заходим в подъезд.
В коридоре Женькиного дома темно.
— Тише надо… — громогласно заявляет Женька. И еще громче говорит в сторону закрытой двери в комнату: — У меня жена со смены пришла, хочет отдохнуть. Мы ей мешать не будем!
— Хорошо, — соглашаюсь я шепотом, и мы на цыпочках проходим на кухню.
Садимся за стол у окна. Женька явно хочет, чтобы мне было удобно. Но о чем со мной говорить, не знает. Я тоже молчу. Женька разливает портвейн в граненые стаканы. Наливает до краев. Я думаю о том, что неплохо было бы чего-нибудь пожевать, а то уж больно ядовитый цвет у этой вязкой жидкости. Чревато неприятностями. И будто угадав мои мысли, Женька хлопает себя по лбу.
-Ах, да, а закуска-то.
И достает из шкафчика блюдце, на котором лежит десятка два орехов фундук и сморщенная половинка яблока.
— Не пропадем! — говорит Женька.
Сладковатая жидкость чуть обжигает горло. Мы с удовольствием закуриваем. Сидим, сосредоточившись каждый на себе еще и потому, что говорить по-прежнему не о чем. Кухня постепенно заполняется голубоватым дымом.
— Сразу видно, ты парень хороший, — говорит Женька, наконец, найдя подходящую тему.
— Ну, да… — отвечаю. — Ты тоже.
-Да нет! — Женька, видимо, нашел предмет разговора и теперь чувствует себя уверенней. Или это действует портвейн. — Я про другое. Я про то, что вот нравятся мне такие простые русские ребята как ты.
Я уклончиво киваю, вспоминая свою еврейскую бабушку и вкус рубленой селедки. Сейчас она не помешала бы, в смысле, селедка, а то с орехов можно и на лифте домой не доехать. Ну а Женька, видимо, сел на своего «конька». Он разливает по второму стакану и говорит:
— Вот смотрю на тебя… И радуюсь… Сигареты куришь хорошие. — Он кивает на мою пачку «Ротманс». — В театре работаешь. Элита. Кем ты там, статистом?
— Монтировщиком.
— Ну, лиха беда начало! Я-то вон, который год кабель тягаю. Выпьем, за тебя.
Мы выпиваем. Второй стакан теплой волной разливается внутри и раскрашивает убогую Женькину кухню в яркие неправдоподобные цвета.
— И батя твой — мужик. Всегда четвертак даст до зарплаты. И не спросит потом. Но я всегда отдаю! — Женька явно гордится своей состоятельностью.
Опять выпили, опять молчим.
— Слушай! — вдруг мне приходит мысль о том, как соскочить с опасной национальной темы. — Ты расскажи, как тебя чуть не зарезали.
— Тоже мне чуть… Резанули почем зря. Я ж чуть не крякнул. А так… все быстро произошло…
И тут Женька рассказывает историю, которой вполне мог бы гордится любой мужик, да что там, я бы с удовольствием хвастался ею повсюду, если бы такое произошло со мной. Но случилось это с Женькой — моим соседом с четвертого этажа.
А история такая. Начинается вполне в былинном духе.
Пошел однажды летом Женька за водкой. Благо тогда ее еще не запретили продавать в ларьках. То есть идти было недалеко, перебежать через дорогу и все. Ну и видимо, Женька так торопился, что очки нацепить забыл. Не беда. Идет он. У ларьков наблюдается всегдашняя активность местных алкоголиков. Кому-то не хватает денег, кому-то собеседников. Женька пробирается сквозь них, слепо щурясь, пытаясь издалека разглядеть нужный продукт. Алканы расступаются перед ним. Пойди-ка попробуй, встань на пути у такого богатыря.
И вот он стоит у маленького решетчатого окошечка. Просовывает туда аккуратно сложенные рубли. Кто-то невидимый дает ему взамен пузырь. Женька раскручивает бутылку, взяв ее за горлышко. Так по местному преданию, можно выяснить настоящая эта водка или фуфло.
И тут откуда-то со стороны автобусной остановки раздается женский крик.
— Ууубиииваююют! — кричит какая-то баба, и ее голос полностью накрывает шум вечерней улицы. — Гоос-па-ди, уби-вааа-ют!
Улица на секунду замирает и, когда крик обрывается, Женька слышит только шарканье ног, глухие удары кулаков о чье-то тело и еще один резкий и неприятный звук. Так рвется одежда, когда ты неожиданно цепляешься ею за ручку двери.
Женька видит вдалеке только контуры автобусной остановки и другую, совсем смазанную, картинку. Толпа подростков бьет человека лежащего на животе, лицом уткнувшегося в асфальт.
Женька аккуратно ставит бутылку на землю и быстрым шагом идет к месту происшествия.
Видит он действительно плохо, но действует уверенно. Два кулака-кувалды летают из стороны в сторону. Женька даже старается сдерживать их, чтобы не убить. Подростки разлетаются в разные стороны, один из них сшибает головой урну. Они пытаются подняться, кто-то предпринимает попытку напасть на Женьку и, прежде чем снова повалиться на асфальт, успевает больно ударить его в живот.
Именно в этот момент появляется милиция. И первым делом они выкручивают Женьке руки. Но толпа любопытствующих быстро разъясняет им, что «усатый тут ни при чем, совсем наоборот». Менты принимаются вылавливать и затаскивать в автобус избитых хулиганов.
Кто-то из той же толпы, наконец, догадался, перевернуть избитого мужика, которого защитил Женька, лицом вверх. На рубашке у этого парня несколько бурых пятен.
— Зарезаали! — кричит все та же тетка.
А Женька, понимая, что дело пахнет жареным, что его обязательно привлекут в качестве свидетеля, и угробят ему вечер, смешивается с толпой. Он идет на то место, где оставил свою бутылку.
Бутылка, естественно, исчезла. Но Женька не из тех, кто отступает перед трудностями. Он бежит за ларьки и каким-то только ему известным способом вычисляет алканов, стыривших его пузырь. Когда он подходит к ним, бутылка еще цела, хотя и вскрыта. Видя Женьку, мужики сразу протягивают ему водку.
— Вот, сохранить хотели. А то возьмет кто… — говорит один.
— Всего сотку-то и выпили… — вторит ему другой и отдает Женьке бутылку.
— Вот я вам! — говорит Женька и замахивается на мужиков рукой. Те растворяются в пространстве.
Женька идет домой, крепко сжимая в кулаке бутылку. Эпизод с зарезанным парнем, почти вылетел у него из головы. Теперь ему надо составить план: как выпить водки так, чтобы не орала жена. Во дворе он пить не любит.
И только подходя к нашему подъезду, он обнаруживает, что его треники и рубашка мокрые. Женька проводит рукой по животу и, поднеся ладонь близко глазам, рассматривает следы темно- красной жидкости на ней.
Тот гад, что все-таки смог ударить Женьку по животу, бил не кулаком, а ножом.
«Успел так чиркануть, — думает Женька, — как это я не заметил?» Не заметить было трудно. Как сообщили потом врачи, нож проткнул Женьку сантиметра на четыре, в области аппендикса.
Но Женька не из тех людей, кто может легко менять свои планы. Поэтому, придя домой, он тихонько наливает водки все в тот же граненый стакан и разом выпивает. После этого, конечно, появляется жена и начинает на Женьку кричать. Он спокойно выслушивает ее попреки, потом тихо говорит:
— Люська, вызывай скорую.
Вот тут-то жена и обнаруживает кровь жирными кляксами, растекшуюся по желтому линолеуму. Матерясь с испугу, она бежит в коридор к телефону, звонить «ноль три».
Мы сидим на кухне. Перед нами на столе почти допитая вторая бутылка портвейна. Орехи и яблоко съедены. Пепельница пола бычков. Мой «Ротманс» и его «Ява».
— Ты знаешь, Жень, ты — герой! — говорю я, пьяно глядя на то, как течет вода из не закрытого до конца крана.
— Да, ладно. Заштопали и все. Врач сказал — жить буду. Я инвалидность было хотел, да не вышло. А знаешь, кстати, чудак, тот которого пацаны замочить хотели, рядом со мной в реанимации лежал. Тоже очухался потом, благодарить приходил. Бутылку коньяка притащил, зовут его как-то… то ли Фагид, то ли Фарид. Не запомнил.
— Восточный что ль? — спросил я осторожно.
— Угу. Айзер, наверное… Ну, я ж без очков был, не видел, кого выручать бегу…
Женька выпил и сморщился. А я задал вопрос очень важный для меня в тот момент, казалось, самый главный:
— А если б знал ты, что он айзер, не пошел бы спасать?
Женька всерьез задумался. Видно вспоминал что-то.
-Не… все равно ввязался бы. Хрен ли они, пятеро на одного?! — он замолчал, а потом добавил: — Может, у него жена русская… Может, дети есть…
Пора было уходить. Но Женьке явно не хотелось меня отпускать. Вдруг лицо его прояснилось и он, открыв ящик стола, стал рыться в нем, искать что-то.
— Слушай, у меня нож такой есть. Просто офигеть, какой! Ртутный. Сейчас покажу, найду только. Он всегда втыкается, если его кинуть. На заказ делали. Я за него денег заплатил кучу.
Женька, наконец, достал свой ножик. С виду совсем обычный, с деревянной ручкой обмотанной изолентой.
— Вот. Внутри у него ртуть, в ручке. Она там болтается и он во все врезается как в масло. Смотри.
И Женька кинул нож в окно. Я не успел его остановить. Видимо он хотел попасть в деревянную раму, но промахнулся. Крупные осколки разбитого стекла упали на пол. На пороге кухни появилась Люська — Женькина жена. Она устало и укоризненно глядела на меня.
— Это не он Люсь… — сказал ей Женька. — Это я… случайно… завтра вставлю… ты спи мы тихо…
Люська безнадежно покачала головой и ушла спать. А Женька поднял с полу нож и принялся его внимательно разглядывать:
— Надули, — сказал он и выкинул ножик в мусорное ведро.
Утром мы снова встретились, гуляя с собаками.
— Что головка бо-бо? — спросил Женька и подмигнул мне заговорщицки, так будто вчера мы с ним совершили подвиг.
Борис Георгиевич Мирза родился 27 февраля 1971 года в Москве. Окончил режиссерский факультет ВГИКа (мастерская Г. И. Полоки). Снял художественные фильмы: «Мертвое тело» (1996), «Курорт особого назначения» (четыре серии). В перерывах между работой над игровыми картинами сделал несколько документальных фильмов. Как писатель дебютировал в журнале «НАША УЛИЦА» рассказом «Аристотель» (№ 3-2004)