Аркадий Кутилов (1940-1985). «Москва придумает меня…»

Аркадий КУТИЛОВ (1940-1985) 

«МОСКВА ПРИДУМАЕТ МЕНЯ»

* * *

Не пойму я тебя, иноверца,

наши взгляды давно разошлись.

Расстоянье от сердца до сердца –

может, час, может, целая жизнь…

 

Через чащу добра и порока,

сквозь уступки, пинки и тычки…

…А прямая до сердца дорога –

не длиннее вот этой строки.

 

Ты

Кем-то в жизнь ты неласково брошена…

Безотцовщиной звали в селе…

Откопал я тебя, как картошину,

в чуть прохладной сибирской земле.

 

Я впустил тебя в душу погреться,

но любовь залетела вослед…

 

И теперь на тебя насмотреться

не смогу и за тысячу лет.

 

В семье

В семье

значение всех событий

приобретает особый стиль:

погиб «Титаник»;

родился Витя;

зелёный чайник снесли в утиль…

 

Война в Камбодже;

сосед буянит;

украли сумочку у жены…

 

«Титаник» жалко,

и жалко чайник…

 

В семье

масштабы

упрощены.

 

Война

Есть я, есть ты в зелёном кимоно,

и телевизор смотрит диким глазом…

Я не люблю военное кино:

там всё не так, как в дедовых рассказах.

 

Я скромный зритель, тютя и губан.

Не для меня твоей причёски грива.

Тебе нужней экранный горлопан,

который «умер» точно и красиво.

 

Он после съёмок бросится в такси,

ты в мыслях сядешь рядом на сиденье…

И вот тогда – о господи, спаси! –

мне так нужны войны цветные тени!..

 

И я взовьюсь, как утка на лету –

трофей твоей добычливой охоты.

Вот пусть тогда распорют темноту

брюхатые десантом самолёты!

 

Пусть бомбы сядут к праздничным столам,

пусть взрыв-букет цветёт в руках у смерти.

Лежит кругом людей кровавый хлам,

и хлопья пепла носятся, как черти!..

 

…Я не люблю военное кино!

Люблю тебя в зелёном кимоно!

Ревную дико, тупо, ослеплённо!

Люблю тебя в проклятии зелёном!..

 

…Зачем ты смотришь в чёрное окно?!

 

* * *

Ты брошена, разбита, искорёжена,

над письмами закончился твой пост.

Душа твоя в конвертики уложена

и злобой перетянута внахлёст.

 

Ты волосы болванишь чуть не наголо, –

смотрите, мол, а мне на вас плевать!

Ты стала узколицая и наглая,

слова твои – всё «мать» да «перемать»…

 

Ты брошена, судьба – сплошные дыры,

и голос недоверием изрыт.

Старушка из семнадцатой квартиры –

«Хороших не бросают!» – говорит.

 

Ребёнка незаконного, внебрачного

таскаешь контрабандой под плащом…

А пошлина давно уже уплачена

бессонницей, слезами и дождём.

 

Ты брошена, ты, значит, нехорошая.

Ты брошена, как камушек со скал.

Ты брошена и сплетней припорошена…

А я как раз такую и искал.

 

МОЙ ДЕНЬ

В этот день я не знаю ни границ, ни оков,

даже Смерти кричу: «Эй, мадам, будь здорова!..»

В этот день мне плевать на когорту врагов –

от швейцара Никиты до министра Петрова.

 

Не медведь, не змея, не енот, не лиса, –

я такой Человек, что найдёте ли кроме-то!

Режу правду в глаза, крою матом туза,

не пугаюсь часов и коварных барометров.

 

В этот день я бросаю любые дела.

Пусть отделы зарплат от убытков повесятся!

 

…Это день 32 числа

любого текущего месяца. 

 

ВКЛАДЫШ К МОЕЙ ТРУДОВОЙ КНИЖКЕ

Вот я умру, и вдруг оно заплачет,

шальное племя пьяниц и бродяг…

…Я был попом, – а это что-то значит!

Я был комсоргом, – тоже не пустяк!

 

Я был мастак с багром носиться в дыме.

Я с топором вгрызался в синий бор.

Я был рыбак, и где-то на Витиме

мой царь-таймень не пойман до сих пор.

 

Я был художник фирмы «Тети-мети».

Я под Смоленском пас чужих коров.

Я был корреспондентом в райгазете

и свёл в могилу двух редакторов.

 

Учил детей и им читал по книжке,

как стать вождём, диктатором Земли…

И через год чудесные мальчишки

мою квартиру весело сожгли!

 

Я был завклубом в маленьком посёлке.

Поставил драму «Адский карнавал»…

И мой герой, со сцены, из двустволки,

убил парторга. В зале. Наповал.

 

Бродягой был и укрывался небом.

Банкротом был – не смог себя убить…

Я был… был… был… И кем я только не был!

Самим собой?.. А как им надо быть?..

 

Любовь и долг

Звучи, мой стих, во храме и в овине!
Про верность долгу слушайте рассказ.
Он токарь был, она была графиня,
и вот судьба свела их глаз на глаз…

 

Шальная ночь гудела соловьями,
и месяц млел от призрачной тоски.

«Мне хорошо, – она сказала, – с вами!»
Он промолчал, лишь стиснул кулаки.

 

Она цвела заманчиво-жестоко,

её желал и мёртвый, и живой.

Но он был токарь, первоклассный токарь,

и секретарь ячейки цеховой!

 

Вуаль графиня скинула не глядя,
но он угрюм, как танковый завод.
Графиня рвёт с себя тугое платье,
но он угрюм… Графиня дальше рвёт.

 

Графиня бьётся, стонет, свирепеет
в почти предсмертной чувственной тоске.
Он членский взнос (четырнадцать копеек)
в кармане сжал до хруста в кулаке.

 

Графинин вид чертей ввергает в трепет!
Бог очумел от шёлковой возни!..
Сам Луначарский, вдруг явившись в небе,
ему вскричал: «Возьми её, возьми!»

 

Но он её окинул гордым глазом

и – «Нет! – сказал. – Хоть жгите на огне!»

Она лежала в стадии экстаза,

а он стоял немного в стороне.

 

Не сдался он, так чист и неповинен!
Бушуй, наш враг, от ярости бушуй!

 

Он токарь был,

она была графиня…
Он – просто токарь,

а она – буржуй!

 

* * *

Назло несчастьям и насилью,

чтоб зло исчахло наяву,

Земля придумала Россию,

а та – придумала Москву.

 

И вечно жить тебе, столица!

И, грешным делом, я хочу

стихом за звёзды уцепиться,

чтоб хлопнуть вечность по плечу.

 

Живу тревожным ожиданьем,

бессонно ямбами звеня…

Мой триумфальный день настанет:

Москва

придумает

меня!

 

 Поэзия @ ЛИТЕРАТУРНОЙ КРИТИКИ И СЛОВЕСНОСТИ. —  №4. — апрель. —  2013.