Андрей УГЛИЦКИХ (Москва)
НЕСОВЕРШЕНСТВО ПРИРОДЫ
Несовершенство природы… Глупо, глупо придуман человек! И это венец творенья! Человеческий детеныш, которого носят девять месяцев в животе, совершенно беспомощен после рождения. А вот олененок через две минуты после своего появления на свет, встает на шаткие ножки и сам, самостоятельно, находит материнский сосок. Через две! Минуты! Сам!!! А еще через полчаса уже следует за матерью. Ощенившаяся сука олицетворяет собой самое материнство: она не отходит от своего копошащегося и скулящего потомства, вылизывая и выкармливая щенков. Но – пройдет несколько недель и самая преданная и верная в мире собачья мать вдруг потеряет всякий интерес к своим отпрыскам, просто-напросто забудет о них навсегда, как забывают люди о случайном попутчике в метро.… А вот маленького человечка кормят каждые четыре часа, да не абы как, а самой, что ни на есть, термически, химически, механически щадящей пищей, а если уж очень повезет – то и материнским молоком, перепеленывают, делают прививки, водят в ясли, толкают в детский сад, пристраивают в школу, проталкивают в институт, задвигают на работу, прикупают кооперативную квартиру, за него пишут диссертации, несчастного сводят и разлучают, женят и разводят, чтобы снова женить, чтобы нянчить детей его, а потом, если все сбудется, — еще и внуков…
А имярек при этом все это воспринимает, как должное: ворчит на мать, не вовремя вскипятившую ему молоко, или не постиравшую белую сорочку к выпускному балу в школе, неделями не здоровается с отцом, так и не купившему ненаглядному отпрыску дешевенькую «Феррари» по случаю, просто так, или на очередной день рождения.
…Несовершенство человека, его постоянная зависимость от всего на свете с возрастом занимала его все больше и больше. Вдобавок ко всему он словно бы прозрел, разучился идеализировать окружающее, и с каждым годом различал в нем все больше и больше теневых сторон. Вот девушки, к примеру… Давно ли он готов был сломя голову нестись за каждой встреченной на улице юбкой, волновался при каждом свидании – придет или нет? А сейчас? А сейчас, видя из окна своей квартиры длинноногих студенток-медичек, ковыляющих на высоких каблуках к расположенной неподалеку станции метро «Фрунзенская», оценивал все иначе, словно бы сняли повязку с глаз его: дылдистые, сутулые, близорукие девицы-те почему-то вызывали в нем не волнение, а что-то очень похожее на жалость. С высоты своих сорока пяти, он уже сейчас, заранее, словно бы знал, что произойдет со всей этой красотой неземной далее: вскоре самые «счастливые» встретят на одной из дискотек не самых симпатичных, но, как им тогда вдруг покажется, самых распрекрасных и верных на свете молодых людей. И завьется в веревочку очередная любовь до гроба: будут клятвы, будут скандалы с родителями, тщетно убеждающими не делать глупостей, «подождать хотя бы до пятого курса», будут съемные квартиры с толстыми домохозяйками, похожими на Жоржа Помпиду, сующими везде свои вечно заложенные носы, будет орущий по ночам золотушный ребенок, ежедневные истерики, хроническое отсутствие денег, работа на полторы ставки, потом вынужденное возвращение к родителям после разрыва с изменником-супругом, варикозное расширение вен, подработка «на четвертушку» в соседней поликлинике, неудачная операция на щитовидке, еще одно замужество, но уже не по великой любви, а больше — по необходимости, второй ребенок, ранняя седина, ссоры с выросшей дочерью.… Тех же, кому повезет меньше – ожидает лет тридцать каторги на скорой, попреки в дочерней неблагодарности из уст параличной, висящей как камень на шее, матери, зависть к своим, омужненным уже и, потому, таким «счастливым», подругам, беспросветное ожидание любви, потом короткий, как дыхание, курортный роман с женатым метеорологом из Надыма, краткое письмо, написанное на коленке в вертолете, летящем над бескрайней тундрой…
Несовершенство природы, черт его возьми! Неужели же нет от него нигде спасения! Но ведь где-то же есть: лиловые пальмы, круасаны, шепот лазурного моря, счета в банках, зеленые грин-карты, удачно выбранное место за столиком ресторана в Центре Помпиду, холостой миллиардер, заехавший после крупной сделки отведать в одиночестве «Клико» и устриц и случайно бросивший взгляд поверх очков на искусительного вида незнакомку за третьим столом слева!?
А для чего же, скажите, жить, если жизнь столь несовершенна? Если в ней ничего нельзя изменить, поскольку все известно, еще до того, как появился ты на свете? Чем? Сначала надеждами, что все еще будет, что надо только подождать, малость потерпеть, потом – спасительными утешениями, что все могло оказаться еще и похуже того, чем оказалось на самом деле? Что бы передать, как эстафетную палочку ту же несостоятельность, несбыточность, утопичность своих мысленных построений еще и детям?
А может быть, все совсем наоборот, и совершенство жизни, как части природы, как раз и заключается в этом самом ее абсолютном, казалось бы, несовершенстве?
А вдруг!