«Я, КАК ВОЛК, ПОЯВИЛСЯ В АПРЕЛЕ…»
К 70-летию Алексея Леонидовича Решетова (1937-2002)
ДВОРИК ПОСЛЕ ВОЙНЫ
Мирный дворик. Горький запах щепок
Голуби воркуют без конца.
В ожерелье сереньких прищепок
Женщина спускается с крыльца.
Пронеслось на крыльях
веретешко —
То есть непоседа-стрекоза.
Золотая заспанная кошка
Трет зеленоватые глаза.
У калитки вся в цвету калина,
А под ней — не молод и не стар —
Сапогом, прошедшим до Берлина,
Дядька раздувает самовар.
***
Кофточка застенчивого цвета,
Под косынкой золотая рожь.
Женщина, тиха, как бабье лето,
Протянула запотевший ковш.
Ничего она мне не сказала,
Просто поспешила напоить.
Петь устала, говорить устала,
Только нежной не устала быть.
***
Любимая, стой, не клянись, все равно
Кого-то из нас утомит постоянство.
Но я тебя брошу, как птицу, в пространство,
А ты меня бросишь, как камень, на дно.
***
Мы в детстве были много откровенней.
— Что у тебя на завтрак? — Ничего.
— А у меня хлеб с маслом и вареньем.
Возьми немного хлеба моего…
Года прошли, и мы иными стали,
Теперь никто не спросит никого:
— Что у тебя на сердце? Уж не тьма ли?
Возьми немного света моего.
***
Когда отца в тридцать седьмом
Оклеветали и забрали,
Все наши книги под окном
Свалили, место подобрали.
И рыжий дворник подпитой,
При всех арестах понятой,
Сонеты Данте и Петрарки
Рвал на вонючие цигарки.
Осколок солнца догорал,
Из труб печных летела сажа,
И снова Пушкин умирал,
И Натали шептала — Саша…
***
До чего же печальна картина
«Возвращение блудного сына»,
Он гордыню свою превозмог,
Он теперь даже глаз не подымет,
Он питался дождем и полынью,
Он вернулся на отчий порог.
Но какие-то дальние зовы
Появляются в небе суровом
И зовут день и ночь без конца.
Вот и к свадьбе уже все готово,
Вот и жить бы, как люди, толково,
А на мальчике нету лица!
До чего же все это знакомо —
И удары весеннего грома,
И земли остывающий пласт…
И на камне сыром аксиома:
Вы в гостях еще, мы уже дома,
Не судите, помилуйте нас.
***
Я летал в небесах, я не чуял земли.
Руки странную легкость и мощь обрели.
Стал неистовым дух, стал пронзительным взгляд,
Я летел и не чаял вернуться назад.
Даже сердце огнем полыхало иным.
Только бедный язык оставался земным.
Никакие пути, никакие века
Не отнимут у нас своего языка.
***
Дайте луковку и хлеба,
Дайте капельку вина,
Я полжизни дома не был,
А ведь жизнь у нас одна…
Что же, снежные вершины
Нам дороже и милей,
Чем отцовские седины,
Чем морщины матерей?
Что же, дальняя дорога,
Шум лесов и рокот рек
Нам понятнее намного,
Чем родительская речь?
Что же, даже на погосте,
Где родимые лежат,
Как непрошеные гости,
Мы торопимся назад?
***
Доживаю последние годы,
Может, даже последние дни.
Подступают летейские воды,
Но меня не пугают они.
Как положено, жил я на свете,
Не кривил православной душой.
Я не знаю, как там меня встретят,
Но проводят меня хорошо.
***
…Поэзия! Странная штука:
Кому-то шутя, с кондачка,
Кому-то с немыслимой мукой
Дается любая строка.
И все же фальшивое — гаснет,
А то, что на совесть — горит.
И все же со временем ясно:
Поэт ли с тобой говорит.
ПИСАРЬ
Фиолетовым школьным пером
Он строчит и строчит похоронки
И не вырубить их топором
И у вдов не глаза, а воронки.
Тяжело сообщать о беде,
Словно сам ты повинен в несчастье
Лучше вымокнуть в талой воде,
Или пальцы оставить в санчасти.
Поскорей бы вернуться домой
В золотые родимые дали
В скромном звании «крысы штабной»
При контузии и при медали.
БЕРЕЗЫ
Как стойко держались березы
В суровые дни, в январе,
А нынче весенние слезы
Бегут и бегут по коре
И женщины так же: в груди
Тревоги и горести прячут,
А если и плачут, то плачут,
Когда уже все позади.