Редакция «ЖЛКиС» представляет новые рассказы нашего постоянного автора Алексея Полуботы «Когда деревья тоскуют» и «Облака»
Алексей ПОЛУБОТА (Москва)
НОВЫЕ РАССКАЗЫ
КОГДА ДЕРЕВЬЯ ТОСКУЮТ
Недалеко от моего дачного посёлка – деревенька: два десятка разбросанных возле тихой речки домов. Большинство домов жилые наполовину. Их купили дачники.
Дачники – люди современные. Любят они принарядить своё жилище помоднее. Кто-то спрячет потемневшие бревенчатые стены за пластиковой бездушной обёрткой, кто-то покроет крышу черепицей в голландском стиле, а кто-то и вовсе выстроит беседку с намёком на китайскую пагоду. Ну, что ж, домам дачников повезло всё-таки больше, чем тем, что стоят никому не нужные посреди деревни. И в дождь, и в солнце заглядывают они в глаза прохожих сиротливо треснувшими стёклами, как будто просят, чтобы кто-нибудь пожил в них. Впрочем, рассказать я хочу не об этом.
На самом краю деревни ещё пару лет назад стояла избушка. Именно избушка, а не изба или дача. Несмотря на почтенный возраст и слегка покосившиеся стены было в ней что-то сказочно опрятное. Наверно оттого, что ладно, с любовью подогнали когда-то строители отборные, одно к одному брёвнышки. Сквозь некрашеный штакетник выглядывал ухоженный огород с рядами весёлой, раскидистой картошки, с пёстрыми островками лёгких, словно бабочки, цветов. Не только двор, но и дорога рядом с избушкой, и спуск к реке – всё это радовало глаз мягкой зеленью заботливо выкошенной травы.
Жила в избушке ветхая, чуть не пополам согнутая старушка. Уж не знаю, как ей удавалось поддерживать такой порядок в своём хозяйстве. Может быть, приезжал кто из города, помогал. В любом случае жила она одна, и жила трудно.
Как-то, прогуливаясь, я увидел старушку с полной корзиной выстиранного белья в руках. Дорога до бельевой верёвки в полтора десятка шагов давалась ей с немалым трудом. Сделав два-три шага, старушка ставила корзину на землю и отдыхала.
Избушка кроме своей хозяйки примечательна была и тем, росла рядом с ней высокая, статная лиственница. Широко, привольно закидывала она изумрудные ветви в голубое небо. Глядя на неё, вспоминались звонкие просторы её далёкой родины – Сибири.
Особенно хороша была лиственница в лучах осеннего солнца. Издалека, с объятых золотистой тишиной увядания холмов был виден сноп нежно-оранжевого пожара, поднятый деревом к небесам.
К сожалению, года через два, после того, как я впервые оказался в тех местах, сказочной избушки не стало. Старушка, по всей видимости, умерла, а её жилище разобрали по брёвнышкам и продали. Однако ухоженный огород остался. И цветы всё так же порхали над овощными грядками. Но вот лиственница… Словно какой-то надлом произошёл в ней. Некогда пышные ветки чахли и умирали одна за другой. Глядя, как тоскливо чернеют они над обезглавленным двором, трудно было поверить, что всё это случайность, совпадение. Лишь на третий год после смерти старушки стала оживать лиственница. На могучем стволе проклюнулись свежие изумрудные побеги. Я уже, было, обрадовался за дерево. Всё-таки она искренней иных людей оплакала, переболела гибель близкого человека и заслужила право на продолжение жизни. Однако её новые хозяева рассуждали иначе. Они не стали дожидаться, чем окончится затяжная борьба лиственницы со смертью. В очередной раз, проходя по деревне, я заметил расчленённый на беспомощные обрубки ствол моей старой знакомой.
ОБЛАКО
Двое спускались к реке. С высоты крутого холма было видно, как скользко извивается она среди обрывистых берегов. Вода реки отливала серо-стальной чешуёй, и даже в её шелесте слышалось что-то змеиное. Николай, выросший в средней полосе, привык к мягкой, застенчиво-ясной природе. Здесь же, в предгорьях Кавказа, всюду, казалось ему, таится какая-то угроза. Особенно в предзакатное, как сейчас, время.
Двоюродный брат Виктор остановился возле зарослей конопли. Резкими, точными движениями он сорвал с себя белеющую в ранних сумерках рубаху.
«Подержи», – протянул Николаю. «В случае чего – свистни», — полез в тёмно-зелёную гущину.
Через минуту он уже катал комочки дури между ладоней. Братьям вздумалось покурить «травки» перед дискотекой. Николай собирался сделать это в первый и, возможно, последний раз в жизни. Хотелось испытать новые ощущения и при случае козырнуть своей осведомлённостью среди однокурсников. А для Виктора покуривать косячки было делом привычным. Особенно после войны.
Около года назад Виктор вернулся из Чечни, где дослуживал «срочную». Он не торопился устраивать свою жизнь, бесцельно болтался по родной станице, пугая собутыльников беспричинными вспышками ярости. Характер у него и прежде был взрывной, а теперь и вовсе стал, говоря современным языком, безбашенным.
Николай в отличие от большинства сверстников не был равнодушен к той кровавой нелепице, которая творилась в мятежной республике. Он с болезненным напряжением смотрел репортажи первой чеченской компании и всё никак не мог понять, что же там происходит. Почему армия, мощью которой он гордился с детства, никак не может уничтожить, растереть в пыль кучки оголтелых головорезов?!
Он надеялся, что Виктор ответит на многие его вопросы. По дороге в станицу он представлял их встречу и заранее испытывал какое-то стыдливо-уважительное чувство. Ещё бы, пока он под опёкой родителей учился в институте, Виктор с оружием в руках делал трудную и опасную мужскую работу.
Николай ждал от Виктора рассказов о тяжёлых горных переходах, о яростных, как горные реки, схватках. Ему хотелось из первых уст услышать, что чувствует человек, увидев, как рассекая мглу, тянутся к нему огненные щупальца трассирующих пуль.
Однако брат рассказывал что-то совсем несуразное. О том, как, «обкурившись», ночью стреляли в собственные БТРы, а наутро докладывали начальству о нападении боевиков; как расстреливали в домах чеченцев импортную дорогую утварь во время зачисток; как он избил какого-то офицера, и лишь случайность спасла его от трибунала.
Особенно муторной занозой сидел в памяти рассказ о пьяной сходке с одним важным «чехом». Комбат, которому было известно, что бандиты готовят нападение, пугал главаря боевиков выдуманным оружием «Рысь». Якобы оно недавно поступило на вооружение в его батальон, и обладает страшной убойной силой. Вся эта отвратная сценка была разыграна для того, чтобы отвести удар чеченцев на соседнюю воинскую часть.
От таких откровений брата становилось куда страшней, чем от репортажей, где насмехались над собственной армией и с хорошо оплаченной симпатией отзывались о бородатых «борцах за свободу». Казалось, русские люди утратили какой-то жизненно важный стержень, если даже в условиях ежедневной, ежеминутной опасности не могли сплотиться, изгнать из себя губительный вирус саморазрушения.
Николай посмотрел на пунцовую полоску, которая всё ярче и тревожнее разгоралась над могуче-покатыми вершинами предгорий. Там начинался Кавказ. На мгновение Николаю показалось, что закат – зарево пожара, который занялся в далёкой горной республике и вот-вот со страшной силой перекинется на соседние края, а там и на всю Россию.
Он поскорей перевёл взгляд на ещё светлую часть неба. Там по слегка потемневшей лазури плыло нежно-жемчужное, даже неправдоподобное в своей пенистой воздушности облако.
«Смотри на тропинку» – предостерёг из зарослей Виктор. В чуткой вечерней тишине ему послышались голоса. Действительно, по тропинке кто-то шёл. Братья присели, дожидаясь, пока пройдут двое пожилых станичников.
Когда пару минут спустя Николай снова посмотрел на облако, он не узнал его. От былой безмятежности не осталось и следа. Косые лучи заката подсвечивали всклокоченный комочек пара, от чего он наливался беспощадно розовым, немигающим, как в неоновых витринах, светом. Ещё через минуту (закаты здесь были стремительные, не чета среднерусским) облако истекало зловеще-алой, тягучей кровью. Теперь оно пульсировало, как какой-то бесформенный, вырванный из тела, но ещё живой орган.
Зрелище это было невыносимым. Почему-то в нём почудились Николаю окровавленные простыни заложников Будённовска, и кадры расстрела, поставленного на колени, русского офицера, и те, рождавшие в нём ужас и бессильную ненависть газетные статьи, где в подробностях рассказывалось об изощрённых зверствах боевиков.
«Давай», – Виктор взял из рук Николая рубаху. В кармане у него лежал спичечный коробок, полный вредоносных шариков анаши. Братья заторопились вверх по тропинке.
На вершине холма Николай обернулся посмотреть на облако и снова не узнал его. Собственно, облака уже не было. Вместо него в багрово-чёрном, на глазах гаснущем небе, плыл клочок золы. Как будто зловещая сила, вселившаяся в небесную жемчужину, уничтожила, испепелила её, но и сама сошла на нет. «Вот также, не выдержав бесчеловечных испытаний времени, сгорают сердца многих русских людей», — подумал Николай.
«Гляделки сломаешь, — подтолкнул его Виктор, — дискотека началась уже».
Час спустя они заливались идиотским смехом, глядя, как дёргаются в фиолетовом дискотечном дыму разгорячённые тела.