Алексей НАИМУШИН
(Глазов, Удмуртия)
РОЖДАЮЩИЙСЯ МИР
рассказ
Когда меня просят рассказать какую-нибудь сказку или интересную историю, я всегда вначале отговариваюсь, говорю, что я вообще не знаю сказок. Но потом мне говорят, что так не бывает, и добавляют, что в детстве мама мне рассказывала на ночь какие-нибудь сказки. Но я снова отвечаю, что уже стар и ничего не помню, что за последние несколько столетий все эти мамины сказки и басни уже давно стёрлись в моей памяти. Когда же моих слушателей не останавливает и эта отговорка, и они всё равно продолжают приставать ко мне, я начинаю рассказывать им эту красивую и немного печальную, полуфантастическую историю из моей юности, историю, которую мне уже не забыть никогда, потому что она всегда была и будет одним из самых захватывающих моментов моей довольно долгой и бурной жизни…
Давно это было. Так давно, что уже многие из тех, кто мог бы подтвердить правдивость моих слов, уже умерли или просто не помнят того, что было. Так что придётся вам верить мне на слово.
А дело было так. Когда я ещё пятнадцатилетним пацаном носился по дворам и подвалам маленького городка, где когда-то в старом полуразвалившемся сарае появился на свет, однажды в одну из комнат этого «сарая», почему-то называвшегося домом, заявился странный человек невысокого роста, гибкий и пластичный, как глина, с красивым лицом и маленькими, постоянно бегающими глазками. Что-то не совсем нормальное таилось в его узковатых темно-синих глазах и насторожило меня. Вскоре выяснилось, что этот странный человек является старым другом моего отца, и он пришёл ко мне, чтоб попросить меня поучаствовать в одном благородном деле. Выслушав его, я узнал, что он собирается создавать новый мир, и сразу согласился. И с этого дня моя детская жизнь неожиданно закончилась, и начались бурные, переполненные почти невероятными событиями дни.
Началась эта пора моей жизни уже на следующий день, как только я покинул родной дом, и был заброшен на другую планету, где ещё не было ни городов, ни деревень и где люди только начинали выходить из мира зверей и становиться создателями прекрасной культуры. Эта планета ещё ждала своего творца; она ждала тех, кто должен был построить на ней свой Лабиринт.
Надо сказать, что мы, создатели Лабиринтов, настроили этих странных и красивых сооружений уже очень много, и все культуры Вселенной начинались с того, что кто-то из нас строил на очередной планете свой Лабиринт, который становился стержнем, и уже вокруг этого нового стержня потом создавалась очередная цивилизация. Проще говоря, если б не было нас и не было наших Лабиринтов, то Вселенная никогда бы не знала, что такое разум, потому что мы, строители Лабиринтов, неразумны, мы лишь исполнители воли того, чьё имя не следует произносить всуе…
Прибыв на место назначения, я сразу создал себе помощников и дальше всё пошло как по маслу: мои помощники добыли огонь, создали из огня свет, а из света я стал строить прекрасные радужные кирпичи своего первого Лабиринта…
Всё было тихо и прекрасно в тот первый вечер, когда она пришла ко мне, и сказала такую простую и надоедливую фразу, что в первый миг я даже не понял, какое это могло иметь отношение к постройке моего первого Лабиринта. Меня заранее предупредили, сказали, что она придёт обязательно, что без неё у меня ничего не получиться, но всё равно её появление было для меня почти шоком; оно просто ошарашило меня своей фантастической яркостью и невообразимой, почти божественной, небесной, неземной и вселенской красотой…
У неё были длинные белокурые вьющиеся волосы, под которыми была скрыта маленькая, почти детская головка идеально круглой формы, на которой зелёными лампочками горели большие, как у кошки, изумрудные глаза. Все остальные черты лица просто тонули в мистическом пламени её взгляда, моментально пригвоздившего меня к стене той пещеры, где я жил и творил последние несколько дней.
И все сбылось, как предсказывал тот самый странный друг моего отца, построившего на своем веку около 140 Лабиринтов. Без неё, без её мистически-пламенного взгляда мне бы вряд ли удалось управиться со всей сложной вселенской гаммой света и сложить её, эту гамму, в кирпичики и стенки своего творения…
Мы строили Лабиринт вдвоём — клетка за клеткой, кирпич за кирпичом — всё складывалось довольно неплохо и до гениальности, до божественности красиво. Она сверлила меня темно-зелёным пламенем своих глаз, и в моих руках сами собой рождались абстрактные фигуры из световых лучей, предоставленных мне моими жалкими слугами…
И лился по той планете яркий свет нашего Лабиринта, и менялись дикари; считая нас богами, они изображали нас на стенах своих домов-пещер рядом с первыми робкими рисунками животных. А ещё в рамках нашего Лабиринта рождались голубые источники, и дикари, что пили воду из этих источников, становились особыми людьми, чьи мысли, импульсы и действия создавали красоту на стенах пещер и хижин, двигая мышление дикарей по стезе прекрасного первобытного искусства…
Они рисовали пламя, и от этих изображений лился легкий, эфироподобный свет, завораживающий даже нас, тех, кто сотворил это пламя. И благодаря этому свету стены Лабиринта становились тонкими и прекрасными, покрывались изящными изразцами, изображавшими различных сказочных животных — драконов, химер, единорогов, русалок и других, не существовавших в природе этой планеты существ…
Так в недрах дикого мира, окружавшего нас, рождалась своя яркая самобытная культура, способная изменить этот мир до неузнаваемости и привести его в новое состояние, совершенно непохожее на то, что было в тот момент, когда началась постройка Лабиринта, и этот самый Лабиринт, который мы строили вдвоём, становился центром, стержнем чего-то нового, неизвестного и пока еще не имевшего названия…
И каждый миг я ткал из света кирпичи этого центра и стержня, кирпичи, как уже известно, превращались в стены, но теперь многое изменилось: теперь я прекрасно понимал, что мой Лабиринт, моё распрекрасное полубожественное творение нужно не только мне, моей зеленоглазой Венере и высшему сверхразуму, но ещё и тем, кто преображался под воздействием причудливого света нашего красивого произведения…
Тем временем я видел, как после каждой нашей ночи меняется моя Муза, и теперь прекрасно понимал, что ещё что-то рождалось в недрах её организма. И это неизвестное создание нужно было этому миру не меньше, чем мой Лабиринт…
Она менялась почти каждый день, с каждым мигом становясь всё красивее. Светлели, становились солнцеподобными её прекрасные локоны, ещё более ярко, чем раньше, полыхали изумрудные глаза, фигура становилась ещё великолепнее, всё более приближаясь к какому-то невообразимому идеалу…
И причиной этих невообразимых изменений было то, что медленно, но верно зарождалось и росло в ней после каждой нашей совместной ночи. Вот только что это было, и зачем оно нужно было, не знал пока ещё никто…
А время шло… Я, как вы уже знаете, строил свой первый Лабиринт, дикари медленно, но верно шли по пути культурного развития, и вот в тот день, когда я уже сплетал из света последний кирпичик своего творения, случилось событие, которое должно было сделать моё творение не только полезным и прекрасным, но и почти бессмертным…
Так вот, я сплетал свой последний кирпич, когда неожиданно услышал громкий крик, перекрывший все звуки, наполнявшие мою пещеру. Я бросил все дела и выскочил наружу. То, что я увидел, настолько поразило мое воображение, что я уже не мог подобрать слов, и застыл в изумлении, глядя на это фантастически прекрасное зрелище…
Моя Венера преображалась, из неё медленно выходило прекрасное творение, идеально похожее на тех дикарей, которые поклонялись нам, считая нас богами…
И счастье переполнило нас обоих. Кончился период адского труда; теперь мы уже сотворили не только Лабиринт, но и того, кто всегда будет управлять энергией нашего Лабиринта — гения, так мы его назвали в честь того, чьё имя лучше не упоминать всуе…
Вот и вся сказка. Коротенькая, немного туманная, частично философская, довольно красивая. А больше рассказывать нечего, больше я ничего не помню, ведь я уже слишком долго живу на свете, и память у меня не бесконечная: с годами многое забывается. Напоследок могу сказать только одно: не ищите Лабиринт; вы его уже не найдёте. Он отдал свою энергию и свой свет тем, кого можно считать потомками первого гения — людям искусства, культуры и науки, тем, кто до сих пор развивает человечество. Именно в их душах заключены частички моего первого прекрасного творения, моего первого светлого, разноцветного, блистающего радужными огнями и щедро раздающего эти огни во все стороны, заряжающего своей энергией всё человечество Лабиринта…
СТОЛКНОВЕНИЕ
(историческая новелла)
I
Иногда ему не спится по ночам. Ему снятся кровавые и беспощадные сражения, он просыпается от страха и уже больше не может заснуть. Лица друзей и врагов встают перед ним, как живые, заполняют собой его мысли, опять становятся частью его жизни и не дают ему спокойно спать. И всю ночь до него доносятся звуки дальних боёв: он слышит выстрелы и стоны раненых, торжествующие крики врагов и со страшным криком вскакивает с постели, снимает с гвоздя старое охотничье ружьё и выбегает на улицу. И только покинув подъезд своего старого дома, вдруг понимает, что всё давно уже прошло, что страшное кровопролитие закончилось вместе с его молодостью и уже никогда снова не начнётся, потому что и он, и его друзья слишком много сил отдали для того, чтоб прекратить эту адскую бойню и вернуть мир своей многострадальной земле. И ему кажется, что его дети никогда не узнают, что такое мировая война; ведь он сделал всё для того, чтоб они жили мирно, хорошо и спокойно. Он пролил часть своей крови для того, чтоб его потомкам никогда не пришлось воевать. И он надеется, что им никогда не придётся брать в руки оружие и идти в бой…
II
Это случилось 23 июня 1941 года, на следующий день после начала Великой Отечественной войны…
В тот день из Лиепаи был отправлен порожний пассажирский поезд для эвакуации семей военнослужащих, проживающих на станции Вайнеде. Проехав по дороге около сорока километров, поезд вынужден был остановиться; гитлеровцы захватили состав и решили при его помощи провести военную операцию. Они погрузили в вагоны ударную воинскую часть. Солдаты и офицеры нацистской армии легли на пол, на скамейки и спрятали свои пистолеты и автоматы. После этого им было запрещено подниматься со своих лежачих мест и подходить к окнам. Эта операция получила название «Троянский конь»…
Солдат немецкой армии Ганс Бруствер совершенно случайно оказался в числе участников операции «Троянский конь»: он совсем не хотел воевать и к тому же долгое время не умел стрелять из автомата, потому что боялся убивать, страдал человеколюбием и до войны работал сельским врачом в одной из деревень неподалёку от Дрездена. И вот в один из дождливых весенних дней 1941 года его вызвали к больному, который жил на окраине посёлка и работал управляющим на ферме одного богатого землевладельца. Тот больной был бывший военный и участвовал ещё в первой мировой войне, на которой и получил тяжёлое ранение, чьи последствия и стали причиной тяжёлого хронического заболевания его измученного нервными потрясениями мозга…
Дойдя до окраины посёлка, Ганс ещё на улице услышал истошные завывания своего пациента. Тот орал от боли, поминал «Доннерветтера» и неприлично выражался; ругал русских казаков, которые во время первой мировой и продырявили ему голову. И когда Ганс вошёл в дом, припадок у больного как раз достиг своего апогея, после чего Фридрих Вильгельм фон Брандель (так звали больного) упал с кровати на пол и потерял сознание.
Увидев фон Бранделя лежащим на полу, врач стал сразу же приводить его в нормальное состояние. Но когда больной очнулся, его бред усилился и стал более осмысленным. Теперь он вовсю ругал французов, англичан и коммунистов и хвалил Великого фюрера немецкой нации Адольфа Гитлера. И остановить его было невозможно…
И под влиянием этих бесконечных ругательств и восхвалений Ганс Бруствер вдруг почувствовал коренной перелом в своих воззрениях на жизнь и окружающий мир и даже стал находить в сумасшедших нацистских идеях что-то рациональное. И он уже почти стал убеждённым сторонником германского фашизма, когда больной неожиданно вышел из своего бредового состояния и потребовал, чтоб ему налили шнапса. Ганс тут же выполнил просьбу своего пациента, а тот, выпив стакан спиртного, тут же заснул и успокоился, после чего врач покинул больного и вернулся домой…
Дома Ганс долго не мог понять, что же с ним произошло. До этого дня ему не было никакого дела до того, что творится в мире и в его стране; его волновали только собственные мелкие обывательские вопросы, и он совсем не интересовался политикой. А теперь с его психикой что-то произошло, и все эти неважные ранее проблемы вдруг стали для Ганса глобальными и нужными. Они вдруг стали неотъемлемой частью его каждодневной обыденной жизни и начали влиять на его мировосприятие, мировоззрение и миропонимание. Мало того, эти глобальные вопросы проникли не только в его сознание, но и стали влиять на все его поступки и действия, которые он совершил в дальнейшем…
III
На следующий день Ганс отправился в Дрезден за продуктами и лекарствами. И уже при въезде в город наш герой понял, что в Дрездене происходит что-то не совсем обычное. На окраинах города было тихо, людей почти не было, а те, кто остался, стремились оказаться ближе к центру, где неподалёку от ратуши происходил военный митинг и стихийная мобилизация всех, кто хотел отправиться на фронт. Возле ратуши собралась огромная толпа народу, а посреди площади стоял огромный бронеавтомобиль, с которого выступал какой-то старый генерал…
Этот пышно и торжественно разодетый старый прохиндей очень громко и сильно кричал, активно жестикулировал и при помощи своих истерических выкриков пытался призвать всех, кто собрался на площади, на вечную борьбу «за чистоту высшей арийской расы». Толпа восхищённо орала, подбадривая генерала, и тот в ответ на её бурную реакцию всё больше распалялся и всё громче выкрикивал нацистские лозунги. Время от времени от толпы откалывались отдельные группки людей, которые отходили от автомобиля и направлялись в сторону ратуши, чтоб записаться в какую-нибудь воинскую часть и отправиться в действующую армию, воевавшую в это время где-то на границе с Советским Союзом…
Подталкиваемый всё увеличивающимся людским потоком, Ганс тоже вскоре оказался на центральной площади города. И, оказавшись там, услышал во всех подробностях пламенную речь генерала, который говорил:
— Вы должны истребить во славу фюрера и слуг его всю славянскую нечисть! Для этого вы отправитесь на границу с Россией и освободите исконно арийские территории от проклятых коммунистов и их приспешников! И помните: вы должны сделать это не только для себя, но и для своих детей — вы должны сделать это для всей арийской расы! Потому что очищенные вами земли будут заселены чистыми арийцами и постепенно вся земля будет, таким образом, очищена от низших рас и заселена потомками великих Ариев!!!
И эта речь проникла в душу Ганса, добралась до самых дальних уголков его разума и полностью завладела им. В этот момент он вдруг и в самом деле почувствовал, что «должен во имя священной чистоты арийской расы пойти на войну и уничтожить всю славянскую нечисть!». И, в конце концов, Ганс Бруствер оказался среди тех, кто добровольно записался в действующую армию вермахта и был отправлен на Восточный фронт…
IV
И вот теперь Ганс лежал под скамейкой, спрятав под своим телом заряженный автомат…
И в это же время поезд подъезжал к станции Гавиезе. Квартира начальника станции располагалась на втором этаже вокзала, и из окна этой квартиры можно было подробно рассмотреть все вагоны приближавшегося состава…
Услышав сигналы приближающегося поезда, хозяин квартиры Иван Огонов подошёл к окну и присмотрелся к одному из вагонов железнодорожного состава. И вот в одном из вагонов, занятом ротой, в которой служил Ганс Бруствер, начальник вокзала увидел и скамейки, под которыми спрятались нацисты, и самих немцев. И тут же сообщил об этом по телефону начальнику отделения Дмитрию Михайловичу Васюткину.
С Васюткиным в одной комнате в это время находился военный комендант Рожков. И Дмитрий Михайлович, разъяснив ситуацию, спросил тогда его:
— Время хода поезда от Гавиезе до Лиепаи 25 минут. Что будем делать?
V
Рожков задумался. Потом раскрыл кисет с махоркой, свернул цигарку, закурил и сказал:
— А если послать навстречу нацистам паровоз?!
— Неплохая идея, — ответил Васюткин, — одна только загвоздка: кто поведёт этот паровоз?
— Я…
И Рожков побежал к паровозу восстановительного поезда, который находился в другом конце станции, сам взялся за лопату и начал забрасывать в топку уголь, чтоб поднять пар. Вскоре стрелка манометра подползла к красной черте. Рожков посмотрел на часы; до прихода, захваченного фашистами поезда оставалось всего десять минут. Медлить было нельзя. И тут дежурный по станции дал сигнал отправления…
В тот же миг Рожков открыл регулятор, и локомотив стал быстро набирать скорость. Когда миновали пассажирский перрон, военком спрыгнул с паровоза…
VI
Машинист паровоза, который вёл состав, захваченный фашистами, увидев мчавшийся навстречу на бешеной скорости поезд, начал подавать тревожные гудки. Но запущенный военкомом Рожковым локомотив не останавливался, а с каждой секундой всё больше приближался к «Троянскому коню» и, казалось, его уже ничто не могло его остановить…
VII
Примерно в это же время Ганс Бруствер неожиданно почувствовал, что с поездом происходит что-то неладное, поднялся с полу, вылез из-под скамейки, и, не обращая внимания на окрики командира роты, подошёл к окну. Потом он открыл окно и, высунув голову, начал всматриваться вдаль. Присмотревшись, Ганс увидел мчавшийся навстречу локомотив, тут же понял, что столкновения уже не избежать, и через окно выскочил из вагона…
VIII
Прошло несколько секунд. Ганс уже летел по направлению к земле, а поезда неслись навстречу друг другу. Потом произошёл сильный удар и раздался мощнейший грохот: локомотивы столкнулись. И ещё в полёте солдат Бруствер увидел развороченное полотно дороги, над которым бесформенной грудой возвышались столкнувшиеся паровозы и громоздились в беспорядке разбитые и разбросанные в разные стороны вагоны…