Алексей Ерофеев (Глазов, Удмуртия) «К вопросу о влиянии А.С. Пушкина на личность и поэтические искания В.Я. Брюсова»

Алексей ЕРОФЕЕВ (Глазов, Удмуртия)

К вопросу о влиянии А.С. Пушкина на личность и поэтические искания В.Я. Брюсова.

Начало XX века было эпохой потрясений и революций не только в общественной жизни, экономике, политике, но и в искусстве. Бурная эпоха требовала новых идей и новых мыслей и рождала новые течения направления и школы. И у истоков происходящих крупных переворотов в литературе стоял Валерий Брюсов. Он перенёс на русскую почву веяния французского символизма и стал не только основоположником символистского течения в русской литературе, но и первым, кто посмел посягнуть на уже утвердившиеся литературные каноны и выпустить сборники стихов, смысл, ритм, образы и идеи которых не укладывались в сложившиеся рамки и рождали в душах людей, читавших их, мысли о чём-то новом и неизведанном, прекрасном и одновременно недоступном, как Солнце, Луна и звёзды. И многим тогда казалось, что стихи Брюсова и его идейных союзников являются всего лишь русской модификацией французского модернизма, хотя, если подумать, то можно, предположить, что русский символизм, конечно, вырос не только благодаря западному влиянию, но и благодаря тому, что уже XIX веке, в романтических стихах и поэмах Жуковского, Пушкина и Лермонтова возникали образы, наполненные символическим содержанием, ставшие в следующем столетии основой новых изменений в искусстве. И поэты новой символистской волны, в том числе и Брюсов даже не пытались опровергать этот постулат, в частности, для Брюсова, по его словам «Пушкин был не только великий поэт: он был учитель поколений и в то же время должен был быть создателем новой литературы»(1, 204). Более того, Брюсов не «отымая значения у предшественников «великого русского гения», учитывая всё, что он взял не только у Батюшкова, Жуковского, Вяземского…» — признавал, «… что по всем направлениям Пушкину приходилось прокладывать дороги, как пионеру в девственном лесу… Пушкин преображал язык, пересоздавал стих, творил лирику (как её поняли романтики), в основании обновлял драму (идущую от Шекспира), вырабатывал прозу (не карамзинскую), впервые давал русскую повесть, русский роман, русскую новеллу, как мы их понимаем теперь…».(1, 204). К тому же Брюсов считал, что Пушкин был не только одним из крупнейших представителей русского романтизма и основателем русского реализма (что сейчас уже признаётся, как неоспоримый факт), но и символистом, и народником, и декадентом, и футуристом (1, 217), тем самым, указывая на то, что если б не было золотого века русской литературы, то не было бы и века серебряного…

К сожалению, современная литература (в отличие от литературы начала XX века), находясь в кризисном состоянии, не может похвастаться тем, что она наследует лучшие традиции русской литературы прошедших столетий. И для обновления современной литературы, большое значение имеет обращение к проблемам, связанным с литературой начала двадцатого столетия. И в этом случае вопрос о восприятии Пушкина поэтами «серебряного века» приобретает особую актуальность. Рассмотрим некоторые вопросы, связанные с влиянием Пушкина на личность и поэтическое творчество Брюсова.

Один из глубоких исследователей литературы, современник Брюсова и Блока В.М.Жирмунский указывал на то, что «Брюсов является хранителем поэтического наследия Пушкина, единственным поэтом классиком в современную эпоху, развивающуюся под знаком нового романтизма. Брюсов сам охотно выступал в этой роли, не только как знаток и ценитель Пушкина, но как его продолжатель и верный ученик»(6, 143). И, в самом деле, между Брюсовым и Пушкиным много сходного. Пушкин создавал новую литературу в начале девятнадцатого века, Брюсов – тоже стоял у истоков новой волны, только уже в веке двадцатом. Пушкин сам создавал и применял в своих произведениях новые приёмы работы над словом, ритмом и рифмой, и Брюсов вместе с Мережковским, Бальмонтом и Зинаидой Гиппиус стоял у истоков течения, которое тоже разрабатывало свои приёмы обработки литературного материала. Пушкина многие считали своим учителем, и Брюсов тоже имел своих последователей и учеников, и если у Пушкина многому научились Баратынский, Лермонтов, Тютчев, Некрасов, Фет и другие поэты девятнадцатого века, то уроки Брюсова были по-своему восприняты Блоком, Андреем Белым, Сологубом и другими младосимволистами, Гумилёвым и Ахматовой, Есениным, Хлебниковым и Северяниным, Цветаевой и Пастернаком. К тому же, по словам Жирмунского, «Среди поэтов неоромантической школы Брюсов занимает особое место вследствие присутствия в его искусстве глубокой рассудочной стихии. Рассудочная культура заставляет Брюсова мечтать о классической форме, по существу чуждой его романтическому искусству. Среди русских символистов он первый заговорил о Пушкине и посвятил себя исследованию Пушкина»(6, 198). А вот названия некоторых отдельных статей Брюсова, посвящённых творчеству Пушкина: «Гаврилиада», «Медный всадник» (об одноимённых поэмах Пушкина); «Стихотворная техника Пушкина»,     «Левизна Пушкина в рифмах» и «Пушкин – мастер» это ли не доказательство того, что Брюсов является одним из поклонников и наследников творчества Пушкина!

С другой стороны, тот же Жирмунский пишет о том, что в поэтическом искусстве существуют два поэтических стиля, которые могут быть условно обозначены как стиль классический и романтический. Для стиля классического характерна сознательность и разумность в выборе и употреблении слов – вещественно-логический принцип словосочетания. Поэт при этом владеет логической стихией речи: слова употребляются им с полнотой логического и вещественного смысла. Соединение слов всегда единственное, индивидуальное, неповторяемое в таком сочетании; связь между эпитетом и его предметом вносит существенно новую художественную черту в определение предмета. Элемент смысла, вещественного значения слов управляет сложением поэтического произведения. Внешние, наиболее заметные признаки такого стиля отмечались не раз: стремление слова стать точным понятием, метонимические обобщения и перифраза, обилие сентенций в эпиграмматически законченной форме, заострённых в форме логической антитезы, распределённой в ритмически параллельных стихах, связанных между собой парной рифмой…(6, 175-197).

В противоположность этому для романтического стиля характерно преобладание стихии эмоциональной и напевной, желание воздействовать на слушателя скорее звуком, чем смыслом слов, вызвать «настроение», т.е. смутные, неопределённые, лирические переживания, в эмоционально взволнованной душе воспринимающего. Логический или вещественный смысл слов может быть затемнён: слова лишь намекают на некоторое общее или неопределённое значение; целая группа слов имеет одинаковый смысл, определённый общей эмоциональной окраской всего выражения. Поэтому в выборе слов и их соединении нет той индивидуальности, неповторяемости, незаменимости каждого отдельного слова, которая отличает классический стиль. Основной художественный принцип – это повторение, — повторение отдельных звуков и слов или целых стихов, создающее впечатление эмоционального нагнетания лирического сгущения впечатления. Общая композиция художественного произведения всегда окрашена лирически и обнаруживает эмоциональное участие в изображаемом им повествовании и действии… (6, 144 – 174).

С этим, как утверждает Жирмунский, связано принципиально различное отношение поэтов классического и романтического стиля к своему искусству. Поэт-классик смотрит на искусство, как на строительство прекрасного; поэтическое произведение подчинено в своём строении априорным законам прекрасного; важно, чтобы построенное здание имело внутреннее равновесие, было закончено и подчинялось единственному художественному закону. Поэт-романтик хочет выразить в произведении своё переживание; он открывает душу и исповедуется; он ищет выразительных средств, которые могли бы передать его душевное настроение, как можно более непосредственно и живо; поэтическое произведение романтика представляет интерес в меру оригинальности, богатства, интересности личности его творца. Классический поэт мастер своего дела, профессионал, подчиняющийся условностям искусства и законам связывающего его материала (6, 199-200).

Итак, я счастлив был, итак я наслаждался,

Отрадой тихою, восторгом упивался…

И где веселья быстрый день?

Промчался лётом сновиденья,

Увяла прелесть наслажденья,

И снова вкруг меня угрюмой скуки тень…

(А.С. Пушкин) (4, Т. 1, 98)

 

Цветок засохший, душа моя!

Мы снова двое – ты и я.

Морская рыба на песке.

Рот открыт в предсмертной тоске.

Возможно биться, нельзя дышать…

Над тихим морем – благодать.

Над тихим морем – пустота:

Ни дыма, ни паруса, ни креста.

Солнечный луч отражает волна,

Солнечный луч не достигает дна.

Беспощаден и жгуч под солнцем песок.

Рыбе томиться недолгий срок.

Цветок засохший, душа моя!

Мы снова двое – ты и я.

      (В.Я. Брюсов) (3, 241).

И в связи с этим хочется отметить, что вышеприведённое стихотворение Пушкина действительно обладает внутренним равновесием, которое обеспечивается наличием строгой рифмовки и стройного ритма и при этом вполне отчётливо проступает основная тематика стихотворения, связанная с тем, что поэт сожалеет в нём о прошедших днях бурной и весёлой молодости и недавно наступившая зрелость кажется ему увядшей и скучной, причём состояние скуки в данном случае оказывается основным философским и психологическим мотивом стихотворения. Стихотворение же Брюсова основано на образном нагнетании состояния внутреннего одиночества сотворившего его поэта и на первый взгляд кажется читателю несопоставимым со стихотворением Пушкина. Но во втором четверостишии за счёт использования оригинальных символических образов происходит внутреннее нагнетание ощущения одиночества творца и постепенно проступает почти неуловимое ощущение печали и скуки, которое усиливается в финале произведения. Поэтому можно сказать, что данные стихотворения сходны между собой по тематике, но их авторы подводят читателя к соответствующим теме размышлениям и выводам различными средствами, которые в первом случае соответствуют поэтике классицизма, а во втором – поэтике романтизма. Таким образом, искусство Пушкина и поэтов его группы обладает всеми признаками стиля классического, а русские символисты, к которым принадлежит и Брюсов, являются типичными представителями романтической поэтики.

Таким образом, можно сделать вывод о том, что, как и Пушкин, Брюсов стоял у истоков новой литературы и, обладая мощной эрудицией и авторитетом, многому научил своих последователей и, более того, сам считал себя учеником и наследником Пушкина, которого он сам называл первым символистом, народником, декадентом и футуристом. Но при этом Брюсов не был строгим последователем Пушкина; его усложнённые образы, как и образы других символистов, принадлежали к волне неоромантизма, сложившейся не только под влиянием французского символизма, но и в контексте романтических тенденций «золотого века русской поэзии», выдающимся представителем которого был Александр Сергеевич Пушкин.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ:

  1. Брюсов В.Я. Ремесло поэта: Статьи о русской поэзии. М., «Современник», 1981.
  2. Брюсов В.Я. Избранное М., «Правда», 1984.
  3. Пушкин А. С. Сочинения в трёх томах. Т.1.М.,«Художественная литература», 1985. Т.3., 1987.
  4. Жирмунский В.М. Брюсов и наследие Пушкина// Жирмунский В.М. Теория литературы. Поэтика. Стилистика. Л., «Наука», Ленинградское отделение, 1977.