Редакция ЖЛКиСа представляет вниманию своих читателей произведения своего постоянного автора, московского поэта, прозаика и драматурга Александра БАЛТИНА
Александр БАЛТИН (Москва)
БОЛГАРСКАЯ РАПСОДИЯ
1
Вообразите шум в Несебре – шум, крики, несущуюся, пёструю толпу. Невозможно. Город лелеет тишина, и он раскрывается нежно в её лёгких ладонях.
Улицы, где вытянув руки взрослый легко может коснуться противоположных стен. Никто не выходит из уютнейших домиков.
Группа потных праздных людей с фотоаппаратами; резкий цокот немецкой речи.
Крохотные фонтанчики, тугие струйки воды, отливающие синевой – жарко, всё время хочется пить.
И – море, море, всё время ощущаемое где-то рядом, синее, бездонное, с золотым богатством берегового песка.
2
Сквозь прозрачное кружево лет снова вижу – кривые улицы Пловдива; ощущаю – нечто турецкое витает в воздухе.
Тайная вязь ассоциаций не уступит сложности турецкого алфавита.
Массивный серый забор и широкие листья смоковницы, щедро возлежащие на его верхушке…
И ещё помню собор – громоздкий и тёмный, очевидно отличный от русских храмов, с кафедрой (или – ложная подсказка памяти?), с мрачными, тёмными, восточными ликами…
3
Центральная улица Софии (не помню, как она называется).
Белые столики уютного кафе, и мимо проезжающий жёлтый трамвай. Далёкая патина университетского купола. Ходили смотреть храм Александра Невского – массивный, весь облепленный пристройками, с плоскими куполами. Православный храм, отдающий мечетью.
Жили в Софии, у деда; он – русский, бежал в 17 году, будучи кадетом, но, что весьма странно для русского эмигранта, осел в Болгарии, женился, родил детей, и вот – старый, осанистый, благородный, знающий три языка – показывает нам Софию.
Пёстрые лоскутки детских моих воспоминаний…Храм св. Неделки – мрачный, чёрный, высокий. Строго глядящие лики.
Магазин Нумизмат. Окружили спекулянты, повлекли в какой-то двор, предложили сверкающие дорогие коммеморативы – символы болгарской истории, запечатлённые на аверсах и реверсах, вызывали детский восторг, но цены усмехались лукаво…
Дача под Софией, лесистая местность, ужин под платаном. Мазки импрессионистского полотна – белый с зеленью таратор, сочная баница, баранина, текущая сытным соком. И отсюда с дачи, нежным акварельным утром, поездка в Рилы – красная черепица среди зелени – перенасыщенной, текущей…
В Бургас уже ездили с мамой вдвоём. Лакуны в памяти очевидны, но Несебр и Созополь остались чудом, кристаллом земного волшебства. С высоты глядели на синее-синее море, синее и вместе прозрачное настолько, что видны были серые водоросли, струящиеся на камне. Поворот между домами, дикий виноград и плющ, выход на площадь, фонтанчики, из которых можно пить.
Игра красок. Сок и смак жизни. Отчего всё тускнеет?
КОНЦЕРТ В ДОМСКОМ СОБОРЕ
(стихотворение в прозе)
Темноватая Рига, мерцавшая узлами небольших площадей,
Чья мощёная поверхность вызывала средневековые ассоциации; Рига, стремящаяся вверх шпилями соборов, доступных птицам, но пугающих взгляд ребёнка; Рига, чудно закругляющаяся органным концертом в Домском.
Готический тяжёлый полумрак, картины в нишах, чьи религиозные сюжеты пугают ребёнка (всё-таки СССР – давящая корона атеизма), скамьи, уходящие в волны таинственной полутьмы. Высокий – его почти и не видно – наверно, великолепно украшенный орган. Рассаживаются слушатели.
Медленная густота созвучий! Одна, стержневая тема, вокруг которой властно, мерно, плавно разворачивается неспешное действо звуков. И – будто пропадают стены, и своды теряют каменную власть; и только – выше, выше – доплеснуть до самого неба…Текут, переливаются звуковолны.
Кажется, органист выходил на поклон; но это обязательно-заурядное действие не нарушало гармонии, подаренной органом.
АНАПСКИЕ ОСКОЛКИ
1
Анапа детства, встающая перед глазами вновь и вновь.
Уже ночной отъезд с размещением в купе, с разбором постели, с покачивающейся в отполированных тьмою стёклах, пёстрой в огнях Москвой, отдавал счастьем.
В Анапе селились в частном доме, на участке была беседка, а сад и огород переливались, текли разнообразием цвета, восславляя могущество спектра. Этот утренний воздух! Прохлада, за которой чувствуется напор грядущей жары. Пляж утром пустынен, и крабы смело идут береговою кромкой, где колечки пены оставляют загадочные письмена. А потом – резкий, солёный раскол воды, букеты лучей, йодистый привкус моря, и – морские коньки, проплывающие стайками, вёрткие рыбы-иглы – вся эта манящая, непонятная подводная живность.
В полдень, спасаясь от жары, обедали в уютной столовой, и молочный суп играл нежным опаловым свеченьем.
Затем, уже вечером – масса вод, недостижимость горизонта, шёпоты волн.
Зачем нужна эта живопись детства?
Да и нужна ли?
2
-Ну и где ж они – твои летучие мыши?
Темнота анапской ночи – лёгкая. Не способная испугать. Деревья…а какие деревья? Откуда знать подросткам, не слишком усердно учившим биологию. Вдалеке – спокойное море, вздыхающее тишиной, соединённое с бесконечной аркой неба.
-Надо потрясти дерево.
Подростки трясут корявые стволы, ожидая, что мыши посыпятся, как груши. Ничего подобного.
Под ногами жёсткая, выгоревшая на полуденном солнце трава.
Мерцание звезд.
ОТ МОСКВЫ ДО КАЛУГИ
(стихотворение в прозе)
От Москвы до Калуги – целое ожерелье городок – Нара, Обнинск, Малоярославец.
Какие они?
Сколько ни ездил, никогда не приходило в голову – вдруг, резко поднявшись, выйти из вагона, наугад, без чёткой цели, прогуляться по незнакомым улочкам, зайти в храм, пообедать в кафе…
В определённом смысле сила воображения превосходит реальность, и уж во всяком случае компенсирует её недостатки.
Проезжая Нару, всегда любовался собором – желтоватым, крепким, старинным, надеюсь; и, не смотря на свою массивность – будто парящим над городом, осеняющим его зыбким, синеватым, духовным светом…
ВЫЗУ
(стихотворение в прозе)
Эстонское местечко Вызу – рыбацкая деревня, и аккуратные, бело-красные – мороженое с клубникой! – дачки.
Синий-синий залив, лесная стена с острыми вырезами верхушек на другой стороне; отраженья деревьев в воде напоминает летучих мышей, висящих вниз головами.
Мол, обородатевший зелёно-синими, мягкими водорослями.
Гуляя, набрёл на строгую чёную церковь; кладбище возле неё напоминало обширное, чрезвычайно аккуратное помещение для хранения бытовых принадлежностей.
Приземистые, широкоплечие памятники, линейно-ровные дорожки, а у входа – два чёрных ангела, вечно склонённых, вечно плачущих…
КАДРИОРГ
(стихотворения в прозе)
Красный гравий сухо хрустел под ногами, а рыжие беличьи хвосты мелькали среди обильной зелени. Вороний грай рвал воздух, как бумагу.
Чёрный, гладкий, мерцающий антрацитом пруд, и толстые ленивые карпы поднимаются прямо к поверхности из холодных, уютных, илистых глубин.
В павильоне была выставка венецианского художника 16 века. Маски карнавала мелькали пестро, не оживая, однако. Таинственно звучала музыка.
Потом путь лежал к чёрному ангелу над заливом – и высоко поднятый крест наслаивался на панораму далёкого порта, а залив синел…несколько сурово, впрочем.
КАЛЯЗИНСКАЯ КОЛОКОЛЬНЯ
(стихотворение в прозе)
Калязинская колокольня – метафизический упрёк осуетившемуся человечеству; гневный суставчатый перст, упёршийся в небо.
Белый пароход, проплывающий мимо.
Кто-то (вероятно, ребёнок) глядя на затопленную колокольню, думает о рыбах, свободно плывущих, почти летящих меж водных, сквозных, синеющих пролётов…
Пена желто белеет, и мелькают в ней буроватые комья – неприятным цветом своим отвечая тёмным потёкам и трещинам на некогда кипенной колокольне…
ОТКРЫТКИ С ВИДАМИ ГОРОДОВ
(стихотворение в прозе)
Пёстрые открытки с видами разных городов.
Вода Венеции кажется зеленоватой и стекловидной, а мускулатура зданий, обнажённая облетающей штукатуркой, наводит на мысли о средневековье.
Овальная площадь Луки ласково мерцает тому, кто никогда не был в Тоскане.
Красный двухэтажный автобус на фоне зданий, плотно покрытых разнообразной рекламой.
Черепичное Велико-Тырново – будто театральная декорация для пышной постановки, которая никогда не состоится.
Белые валуны перед входом в Дублинский парк…
Весь мир в одном конверте.
МОСКОВСКИЕ ПОДРОБНОСТИ
(стихотворение в прозе)
Остались ли где-нибудь в Москве Поленовские дворики? Такие – с тёплым ощущением уюта (лоскутные пёстрые одеяла, блестящие шишечки кроватей, самовар, овально искажающий лица), с милыми галками, неровным (сдёрнули одеяло? )
рельефом и акварельным взмывом колокольни на заднем плане?
Переулочная Москва. Кручённые, кривоколенные, подобные стёртым лестницам или зигзагам фантазии переулки громоздятся. Теснятся, несут смиренно разнообразные дома, медовой сиренью вспыхивают по весне…
И – деловые шары над столицей, шары метафизического свойства; небоскрёбы, тускло ломающие солнечные лучи, кропотливая муравьиная суета…
Европа, соперничающая с Азией.
Ночная реклама, истекающая соком соблазна.
И – пушистый, чистый, новый бульварный снег, обещающий счастье.
КРОХОТНЫЙ ОДЕССКИЙ МЕМУАР
(стихотворение в прозе)
Петлистые, лениво-тигровые тени Дерибасовской.
Дюк – а будто бы Юлий Цезарь: лицо безвыразительно, слишком общо.
Потрясающая лестница, суставчатая мощь, и толстое, пышное море, надёжно хранящее тайны.
А в музее – стенды с монетами, под массивным стеклом – различные кругляши: блёсткие точки истории…
ВЛАДИВОСТОК ГЛАЗАМИ ЧУЖАКА
(стихотворение в прозе)
Трамвайчик, покачиваясь, обогнул бульвар, не замечая голых жёстких ветвей, игнорируя надсадный вороний грай.
Площадь адмирала Фокина поразила сквозным безлюдьем, одиночеством, недоброжелательностью метафизического взгляда в тебя, чужака.
Пристань низко пригибалась к воде, и некто с поэтической душой силился рассмотреть Японию, якобы мерцающую в перламутровой дымке.
Где-то сопки, густо поросшие всем, чем хочешь…
Бухта Золотой Рог…
ПЛАВАНИЕ
(стихотворение в прозе)
Плавание по Северным озёрам, по мощным рекам, чья масса вод и сама уже эпопея.
Отправление из Москвы,
И белый теплоход казался важным, как памятник самому себе, а бравурная музыка, сопровождавшая отплытие, звучала чрезмерно бодро.
Озёра, бескрайние, как моря; и розоватый закатный свет восточной тканью покрывающий их.
Тёмный тесноватый Углич – будто изъятый из прошлого, мало изменившийся, с ветхими, старыми домишками, где тёплый быт неизменен, как жизнь и смерть.
В Ленинград прибыли ночью – и терпкий белый световой раствор вливал в память величественные силуэты дворцов и улиц.
Утром подходили к Валааму, одетому ризой тумана; подходили под звучание симфонического Чайковского, и было жутковато-таинственно.
Кижи, тёмная вязь источенного искусно дерева, горницы. Светёлки, неоживающая старина.
И вновь великие реки, с лесистыми берегами, и памяти нет конца…
СОВЕТСКИЙ ЗАГОРСК
(стихотворение в прозе)
Пёстрые, разные, резкие мазки Загорска – Загорска, потому, что Советская империя ещё сильна, и другое названье не мыслится.
Ворота, пропускающие в монастырь; арка, условность фресок, их текучее многоцветье.
Служба в одной из церквей, всё мерцает, густо плывёт, басы тяжелы; поражает наличие стульев – откидных, как в кинотеатре по периметру стен. Калеки, старухи, всё жарко, страшно…
Потом ходили по территории монастыря, открытой для обозрения, и я, десятилетний, едва ли думал вере, едва ли нуждался в ней.
Или?..
УЛИЦА ГАЛУШКИНА
(стихотворение в прозе)
Улица Галушкина – от мелово-белой громады 25-этажки на курногах – бодро и весело катится вниз, выравнивается далее у небольшой площади, чтобы, без видимых изменений, перейти в другую – которая поведёт вас к зелёно-синим пределам лесопарка.
Ряд высоких общежитий, издали кажущихся плоскими, наводит на мысли о калечном быте, узких коридорах, пропахших едой, невозможности уюта; но кирпичные, основательные многоэтажки говорят об ином.
Роскошь тополиных дворов! котельные, покрытые незамысловатыми граффити, ракушки гаражей, неровный рельеф асфальта.
Стадион, вечером закипающий светом прожекторов, перетекание одного двора в другой; и ларьки, торгующие овощами или цветами, кажутся такими милыми!
Московские чудесные трамваи – с умными лицами больших ручных животных, позвякивая, катятся к цели, а вечерами из-под пантографов срываются целые гроздья зеленоватых звёзд.
Улица как улица. Что в ней особенного?
То, что родная мне – вот уже тридцать лет.
В ЛУЦКЕ
(стихотворение в прозе)
Двуглавый протестантский собор – высокий. Тёмный, строгий.
Белый, кипенно-чистый первый снег немного смягчает картину, пушисто, с нежностью трогая могучие плечи собора.
Улица, выводящая к нему, сплошь состоит из частных домиков – ветхих достаточно, с покосившимися заборами и небольшими участками.
Следы на снегу пишут затейливые тексты человеческих судеб…
ВОКРУГ КАЛУГИ
(стихотворение в прозе)
Города вокруг Калуги…Мёд сладко льющихся слов, приторная прелесть Медыни; ломкий, хрустко-резкий камыш Перемышля, и вдруг – какие-то Износки – измождение, усталость…Маленькие, однообразные города, пронизанные единым током густой. Тёплой жизни…
ОТКРЫТКА ИЗ ГОРОДА КАНЕВ
(стихотворение в прозе)
Канев. Никогда не бывал. Вот разглядываю открытку – гладко-лаково блестящую, присланную из редакции журнала, который напечатал мои стихи.
Парк, заснеженный, зачехлённый снегами уютно; и тяжёлые лапы елей темнотой ответствуют белому фонарному свету.
Памятник кому-то – чёрный взмыв постамента, фигура кажется заострённой – она дана на фоне белеющего дома и тех же елей; и снег, снег…
Рождественская открытка из незнакомого далёкого города волнует таинственно…
ЛЬВОВСКОЕ КЛАДБИЩЕ
(стихотворение в прозе)
Резной камень надгробий львовского кладбища. Снег на дорожках, снег на крыльях ангелов, снег на торцах плит; красивые, тянущиеся к небу обелиски напоминают застыший
крик; а город рядом полон своей, разнообразной, пёстрой, буйной жизнью.
ВЕЛИКОУСТЮЖСКОЕ
Сказочный, зимний Великий Устюг – белое в белом, кристаллы кристаллов, хрустали льда на ветвях, и, как венец света – белый-белый храм во имя святого Прокопия.
Белая тайна духа.
МИАСС
Маленький городок Урала, прочно хранящий уют и тепло в пряничных своих домишках.
Пепельные горы, чьи вершинные вырезы причудливы, как звёздные узоры в хорошую ночь.
Салатовые, малахитовые, карминные закаты, богатство оттенков, сказочность их переливов, и – жизнь внизу – ради хлеба, не ради сказки, увы…
ЗВОНЫ ЗВЕНИГОРОДА
(стихотворение в прозе)
Звенигород, звоны снега, густо плывущий в воздухе колокольный звон (или – он только кажется? Ибо союзен с именем года…)
В ранних зимних сумерках дома таинственны, как детские фантазии; а жёлтое масло окошек богато, как подлинное золото.
Снежная синь дорог, и прозрачный небесный воздух.
Звоны Звенигорода.
Чёрные руки деревьев, протянутые к небу.
ПРОТВИНО
(стихотворение в прозе)
Изрезанный сумерками тихий, маленький город. Взблески витрин, и асфальт в проплешинах снега.
Протвино. Или же это село?
Блочные, балконные, однообразные коробки, кое-где зажелтевшие уже огни; и речка Протва, незамёрзшая ныне, тёплой зимой, давшая названье городу…
Или селу?..
Так и представляются – избы, гремят противни, и в чревах печей вызревают золотистые, сытные, сочные пироги…
И тем не менее – город, город…
ПО ПОВОДУ НИЦЦЫ
(стихотворение в прозе)
Город гор – серые, поросшие зеленью, пепельно-серьёзные громоздятся они, будто защищая праздничные, жёлтые, красные, сугло-терракотовые дома, чей уют не вызывает сомнений.
Город вилл. Город сдержанной роскоши и водных бликов.
Тугое натяженье воды ласкает борта яхт, подчёркивая зыбкость, когда не иллюзорность всякой яви…
КАДР: РОВИНЬ
(Стихотворение в прозе)
Когда глядеть от бухты, радостно лучащейся синевой – весь город детскими кубиками пёстрых домов тянется вверх к могучему кафедральному собору, в полумраке которого скрыт незримый, мистический лес; а город – туристический, праздничный, в изломах переулках, с витыми решётками балконов, где пёстрые цветы глядятся суммами детских мечтаний…
РОМОДАНОВО
(стихотворение в прозе)
Дачная страна – густо-зелёная, с кривоватыми штакетинами заборов, с узкими проходами между участками, домики на которых в чём-то похожи друг на друга, и вместе с этим весьма индивидуальны. Купы яблонь едва ли страдают от вторжения груш, а малинники порою служат разделительной чертой, своеобразной беззаборной границей. Шатры крыжовника и смородины; парники, огромные как киты; и флюгера, вырезанные из жести, укреплённые кое-где на крышах, дробно отвечают ветру – если вдруг налетит.
Марево, зной зрелого августа, шашлычный дым, гитарные переборы, обрывки фраз. На том участке установлен бильярд, и сосед, заглянувший в гости, щёлкает шарами, играя с хозяином. Лаёт лохматый пёс; из подпола остаётся пыльная ёмкость. Сочный, избыточный мир; густота эмоций, и летняя, приятная истома…
В старой даче склад ненужных вещей – ходики давно не работают, на полках книги вперемешку с какими-то коробками; и полумрак таинственен, как детские грёзы.
А зимой тут одиноко – сине-чёрно-белая гамма, дома заколочены и оттого кажутся они грустными. Всё ждёт весны.
Жёсткие надписи ветвей на бумаге неба.
Александр Балтин – член Союза писателей Москвы, автор 15-ти поэтических книг, многочисленных публикаций в периодике (в 52 изданиях), лауреат международных поэтических конкурсов, стихи переведены на итальянский язык.