Александр АБРАМОВ (Москва)
Об авторе: Абрамов Александр Анатольевич – доктор физико-математических наук, профессор Московского государственного института электронной техники. Родился в г. Брянске в 1941 г . Окончил физический факультет Воронежского госуниверситета. Стихи пишет с 1965 г . В последние годы написал несколько эссе о поэзии и поэтах. Статья о поэте Борисе Рыжем опубликована в английском альманахе «Альбион» №1 (2008). Статья «Кого можно называть русским национальным поэтом» опубликована в журнале «Аврора» №1 (2009). Есть публикация в журнале «Знамя» (Конференц зал, «non fiction», №1, 2003). Мемуары об отце (литературовед и поэт Анатолий Михайлович Абрамов) опубликованы в книге «Лирика и эпос одной судьбы», изданной в Воронеже. Стихи публиковались в журнале «Подъём», в антологиях «Дыхание земли» и «Земляки» и в коллективных сборниках.
Постоянный автор Журнала литературной критики и словесности:
«Строгинский калейдоскоп» (http://www.uglitskih.ru/critycs/abramov%2010.htm),
«Стихи и размышления о стихах» (http://www.uglitskih.ru/poetry/abramov%208.htm),
«О некоторых литературных шедеврах советской эпохи и не только о них» (http://www.uglitskih.ru/critycs/abramov%209.htm),
«Россия — родина поэтов» (http://www.uglitskih.ru/poetry/abramov%207.htm),
«О времени и о его героях (Георгий Иванов, Павел Шубин, Сергей Довлатов)»,
«Не вечен наш Ноев ковчег» и ряд др.
E-mail: abramov-miet@mail.ru
«Я ЛЮБИЛ СВОЕ ВРЕМЯ. Я ПЛАКАЛ СУХИМИ СЛЕЗАМИ…»
К юбилею Геннадия Русакова
Известному русскому поэту Геннадию Русакову 8 августа исполнилось 75 лет. За плечами у него около десятка поэтических книг и десятки журнальных публикаций. В связи с юбилеем Литературная газета (28.VII-3.IX. 2013) опубликовала большую подборку его стихов. Грустные стихи, впрочем, соответствующие как солидному возрасту юбиляра, так и нашей сегодняшней грустной российской действительности. Процитирую, например, это:
Что-то мне затосковалось.
Что-то мне хандрится малость.
Что-то всё-таки не так.
Не могу уйти от факта:
не хватает в строчке такта,
хоть на такт я был мастак.
Я умел и так и этак:
для старух, для малолеток.
А уж как для мужних жён!
Что-то вдруг со мною сталось:
доняла меня усталость,
и на всё я раздражён.
Три деревни плачут хором,
вечно мокро под забором.
Неудачный нынче год…
И в природе сырь и хмарость.
А ведь это просто старость.
И со временем пройдёт…
По биографии Геннадия Русакова можно изучать историю нашей страны. Война проехалась по его судьбе страшной колесницей. Отец погиб на фронте в 41-ом, мать умерла в 43-ем. Детский дом, побеги, беспризорные скитания…Наряду с этим, литинститут, институт иностранных языков, работа переводчиком в ООН, в США и т.д. Весомый жизненный багаж, почва, которые так необходимы поэту.
Богатая лексика русского языка существенная черта стихов Геннадия Русакова. Их также отличает пронзительная сердечность. В одном своём стихотворении он написал: «Я дорос до печалей моей непосильной страны…». На самом деле, он не просто дорос, но и постиг глубоко эти печали, чтобы написать о них проникновенную правду. Высокая требовательность к себе сочетается в его стихах с горячим сочувствием к другим людям, к следующим поколеньям поэтов: «Поэты нарабатывают боль…Недолгие попутчики, мальчишки!…И станет мир так страшно одинок, и день пропащ, и в слове горечь тленья… И если бы, и если бы я мог, я б вас укрыл от этого взросленья!» В то же время в откровенном интервью с Натальей Игруновой («Дружба народов», №8, 2008) Русаков говорит, что, может быть, только благодаря трагическому сиротскому детдомовскому детству, он состоялся как поэт, и, как это не страшно звучит, именно такого трагического детства не хватает его сыну, чтобы стать настоящим человеком. Можно сравнить судьбу Русакова с судьбой Николая Рубцова, оказавшегося сиротой при живом отце, и которого жизненные обстоятельства, в конце концов, сломали как человека, но зато сыграли не последнюю роль в том, чтобы его творчество вознеслось на потрясающую высоту. В аналогичных обстоятельствах Русакова спасло письмо к Сталину, после которого мальчика-сироту зачислили в Суворовское училище, и дальше его жизнь вошла в более или менее нормальную колею. Действительно, этот суровый факт, когда перенесённые страдания переплавляются в высокое искусство, характеризует жизнь и творчество очень многих великих художников (Вийон, Верлен, Байрон, Ван-Гог, Высоцкий…Перечисление можно продолжать и продолжать). Стихи Геннадия Русакова объёдиняет общая тревожная интонация, касается ли это его личной жизни, морально-этических, эстетических или каких-то ещё других проблем. Вот цитаты из его стихотворений: «И нет мне сна, и я встаю в ночи…»:
О, Господи, когда же я уйду
и отделюсь от этой смертной жали,
от этой злой, измученной земли
с таким кургузым и чухонским небом,
от всех моих, кто был и не пришли,
но ждут меня и встретят солью-хлебом?
или ещё
гляжу в твоё лицо поверх моих столетий:
я в этом не жилец, но то веду в узде,
за подлости его по-прежнему в ответе.
………………………………………..…
Я пепел ворошу и сплю на пепелище,
обратно воротясь из поисков родства…
Но жалко, что меня уже никто не ищет.
Русаков никогда не был модным поэтом, который у всех на слуху. В разных длинных списках известных поэтов второй половины XX и начала XXI века: Соколов, Жигулин, Прасолов, Кузнецов, Евтушенко, Бродский, Вознесенский, Ахмадулина, Рубцов, Межиров, Горбовский, Лисянская, Кушнер, Гандлевский, Кибиров, Гандельсман, Кекова, Кублановский, Айги, Артемьев, Быков, Воденников, Сапгир, Искренко, Парщиков, Кабанов, Емелин, Амелин, Арабов, Ерёменко, Соснора, Цветков, Кенжеев, Николаева, Сопровский, Седокова, Кальпиди, Жданов, Пригов, Степанцов, Лосев, Криулин, Павлова и других часто забывают на одно из первых мест поставить имя Геннадия Русакова, как, впрочем, и имена Леонида Губанова, Бориса Рыжего, Николая Дмитриева и ещё кое-кого. Что, на наш взгляд, совершенно несправедливо. Вспомним, как критики и признанные поэты долго игнорировали в ряду замечательных русских поэтов Владимира Высоцкого. Русаков долго работал синхронным переводчиком за рубежом и практически не принадлежал к литературной тусовке. Его долго не принимали в Союз Писателей, не смотря даже на рекомендацию его многолетнего друга Арсения Тарковского. Когда возникал вопрос о приёме его туда, то он всегда оказывался за границей. Впрочем, его это сильно не тревожило. Он писал:
Я любил свое время. Я плакал сухими слезами,
за рукав его дергал… Мне стыдно за это нытье.
Время — женского рода и мыслит простыми азами:
слабый просит, а сильный придет и возьмет, как свое.
Век закончен. Мы были. Мятутся и ропщут народы.
Я в господней читальне на списанной полке забыт.
Ничего, обойдемся, у времени годы и моды…
Пусть оно отшикует, в глазах у него отрябит.
У них с его женой, тоже отличным поэтом, Людмилой Копыловой было полное взаимопонимание в вопросе стремиться ли или нет к мирской славе. Вот Русаков обращается к той, что безвременно ушла (Людмила Копылова умерла в 1990 году) :
Любимая, ты где? Наш воздух помнит нас.
Когда ко мне придёт спокойствие свободы,
я руку протяну — прижать тебя к плечу.
А после в первый раз за эти злые годы
на воздух обопрусь — и тоже улечу.
Только настоящий поэт может что-то делать, опираясь на воздух. Только настоящий поэт может так непринуждённо разговаривать с богом, как это делает Русаков в нескольких замечательных подборках стихов «Разговоры с богом», опубликованных в журнале «Знамя». Стихи Геннадия Русакова ставят много вопросов, не давая ответов на них. В этой связи мне вспоминается ситуация из жизни великого физика – Энрико Ферми. Он однажды послал статью в журнал в соавторстве с несколькими своими учениками. Статья была посвящена физике элементарных частиц. Ученики спросили Ферми, почему он посылает в печать явно незаконченную статью, в которой нет решения поставленных в ней задач. Ферми ответил: «Задачи решают студенты, а учёные ставят проблемы». Представляется, что давать готовые, жизненные рецепты – удел посредственных поэтов, к которым Геннадий Русаков, конечно, не принадлежит.
Эта вечная русская бесприютность, дополненная сиротским детством, заставляющая искать опору в причастности к клочку родной земли, рождает у Русакова такие пронзительные строки:
Я полжизни провел, колеся по немыслимым весям,
изучал языки, видел славных и власть предержащих,
и едва не ослеп от красот
бесконечных швейцарий. А только поди ж ты —
прикипел пуповиной
к бугру по размерам едва с полисадник
и люблю его неутоленной любовью
человека, лишенного в детстве родства.
…
По хребту моему самосвалы идут на Озёры,
и щебенкой карьера мне запорошило глаза.
Каждой осенью горло мое распухает,
а душа, словно поздняя астра, распахнута в слякоть и стынь
и продута насквозь, но всегда нерушима.
А над тучами, там, где уже ничего не видать,
чередою проходят слепые планеты
в их гудящем волчковом вращенье,
и белесые солнца
оттуда срываются вниз…
В чем еще я ошибся, душа,
что мне снятся озерские блеклые липы,
или вросшие в небо колонны июльских дождей,
или ненависть жирных от вишен,
мародерством живущих грачей?
Кипень жизни и боль за земные проблемы наполняет стихи Русакова:
Потом цикады, лето выше глаз.
Внезапный Крым, созвездия в пригоршне.
Мир тем хорош, что переносит нас.
Угольями набит небесный таз.
Туда взглянул — и стало только горше…
И бесконечная любовь к жизни отличает стихи Геннадия Русакова:
я пьянею от смачности и громогласности мира,
от сиреневых утр и от бешеной скачки сезонов,
женской прелести, птичьего лёта, дождей,
и влюбляюсь в прохожих, которые не оглянутся,
чтоб ответить взаимностью; утром, когда я умру,
вместе с бедной душою
прыснут в небо четыреста радужных красок,
двести запахов мокрой травы и дороги,
сизый дым над Окой, приближение первого грома,
куча песен без слов (я всегда их мычу)
и восторженный вопль
так и не воплотившейся строчки.
Русаков — истинно русский поэт. Он сумел выразить в своём творчестве важные черты русского характера, русской истории. Читая его стихи, прикасаешься к тому, что мы называем «русский дух», находим важные слова о нашей судьбе. Почти во всех его стихах мы чувствуем сопричастность с нашей душой, с нашей жизнью, с нашей судьбой. Вот ещё в одном интервью Русаков пишет: «Похоже, наша история признает только единственный строительный материал — она строит на костях. Мы ведь еще не до конца осознали, захлебнувшись горечью, что нам повезло жить в один из самых трагических периодов российской истории, стать лицом к лицу с этой самой историей. Мы, вчерашние советские, попытались спрессовать время, сжать его в горсти, как гуттаперчу, — и поняли, что со временем такие эксперименты не проходят. Говорят — русское терпение… Куда там! Нам все нужно сразу и сейчас: социализм, коммунизм, капитализм. Впрочем, все эти мои разглагольствования — доморощенное философствование. Если я чем и интересен, то только одним — стихами. Убежден, в литераторе самое интересное — то, что он пишет. А кто он, что думает по тому или иному поводу — это, в общем-то, второстепенно».
Сложная траектория его жизненной судьбы не сделала его глухим пессимистом, таким, например, как Афанасий Фет. Он ценит то, что ему дала судьба:
Спасибо, Господи!
И что бы Ты не дал…
И как бы там ни шло, куда б ни выводило —
всё будет выше глаз, всё будет боль и ложь…
А нет мне ничего нужней того, что было.
На вопрос, что понимать под литературой, Русаков отвечал: « Во всяком случае, не зеркало, не хроникер. Литература не имеет права сетовать на время, оправдывая свою немощность его пороками. У нее иная шкала. Если, допустим, спросить у десятерых, что такое стихи, то каждый из них тоже ответит по-своему… Для меня поэзия в первую очередь — нежность и боль, возможность разговаривать с миром на языке сострадания и восторженного удивления. Проще — это смех и слезы, горчайшее счастье. Может быть, я такой ее себе напридумывал. Но, не исключаю, есть те, кто в данном случае со мной согласится».
В то же время последние перемены, происходящие с нашей многострадальной Россией, рождают у Русакова глубокую тревогу за судьбы страны:
Наследственность и нас, паскуда, подвела:
одно питье, битье, монголы и Советы.
Полтыщи войн и прочие дела:
Иван да Петр, да всякая падла…
Мы перемрем, как перемерли хетты.
Перегорел в спирту мой детородный сок
и женщину собой уже не обжигает.
Вчера ушла империя в песок,
хоть был культурный уровень высок
(что в производстве очень помогает).
Я зубы выщербил, грызя гранит наук,
а помнится одно — про смену караула:
мол, был народ, сажал фасоль и лук,
про звезды много всякого, как вдруг…
И хоть одна б душа о нем всплакнула!
По глупым черепкам неведомо когда
о нас отыщут след и нанесут на карту:
“Исчез народ — откуда и куда?
Оставил вон бутылки, города…
Наверное, еще одно Урарту”.
Позвольте от имени ЖЛКиС и от себя лично поздравить Геннадия Русакова с юбилеем и пожелать ему крепкого здоровья и новых замечательных поэтических строк.
Поэзия @ ЖУРНАЛ ЛИТЕРАТУРНОЙ КРИТИКИ И СЛОВЕСНОСТИ — №10. — Октябрь. — 2013