Абрамов Александр Анатольевич: Несколько слов о себе:
Профессор кафедры общей физики Московского государственного института электронной техники (МГИЭТ), доктор физико-математических наук. Родился в 1941 году в г. Брянске. Окончил Воронежский Госуниверситет. С 1963 г . по 1973 г . работал научным сотрудником в Подольском научно-исследовательском технологическом институте. С 1973 г . по настоящее время являюсь преподавателем МГИЭТ. Воспитывался в семье филологов. Мать преподавала русский язык и литературу в средней школе, а затем читала различные курсы по лингвистике в университете. Отец был литературоведом, поэтом, заведующим кафедрой советской литературы в Воронежском университете. В семье всё время звучали и обсуждались стихи. К отцу часто приходили различные воронежские литераторы, обычно поэты. Мой отец написал первые критические работы о многих известных впоследствии поэтах (Прасолов, Жигулин и др.). Так Анатолия Жигулина отец рекомендовал в члены Союза писателей СССР, когда Жигулин вернулся из ссылки. Я начал писать стихи поздно: в 1966 г ., через три года после окончания университета. Особенно увлечённо я занимался стихами в 1968- 1973 г .г. К сожалению, не смотря на ряд попыток и некоторых обещаний со стороны редакций журналов в 1970- 1973 г .г., мне так и не удалось напечататься. (Только в самые последние годы ряд моих стихотворений опубликованы в нескольких коллективных сборниках). В последующие годы мои интересы почти полностью сосредоточились на семье (у меня три сына) и на науке, где мои успехи несколько заметнее, чем в стихосложении (у меня 80 публикаций). Всё же литература меня волнует постоянно. Из последних моих горячих увлечений назову Сергея Довлатова и поэта Бориса Рыжего, стихи которого меня просто гипнотизируют. Я даже написал о Б.Рыжем эссе (опубликовано в одном из номеров «ЖЛКиСа»).
Александр Абрамов (Москва)
ПОЛЕМИЧЕСКИЕ ЗАМЕТКИ О СТАТУСЕ «РУССКИЙ НАЦИОНАЛЬНЫЙ ПОЭТ»
И.Б.
Было в Начале Слово,
Слово, что было от Бога.
Ваши слова не новы,
Пророки в учёных тогах.
Слово было предтечей,
Колоколом на Вече,
Знаменем Воскресенья
Всем нам, ждущим спасенья.
Люди «не верим» — кричали
И оказались в бездне.
Было Слово в Начале –
Век не спасся железный.
И даже нотою выше,
Иосиф, не перекричишь
Этого Слова свыше,
Эту Вселенскую Тишь!
Евгений Евтушенко в одном из интервью сказал «Бродский – великий маргинал, а маргинал не может быть национальным поэтом». Известно, что Иосиф Бродский неоднократно нелестно отзывался о Евгении Евтушенко. В свою очередь, в последних интервью Евгений Александрович также неоднократно отмечал невысокие моральные принципы Иосифа Александровича. Пикировки среди поэтов – обычная вещь. Как писал Александр Блок: «Там жили поэты, – и каждый встречал другого надменной улыбкой». Ещё один поэт утверждал: «У поэтов есть такой обычай – в круг сойдясь, оплёвывать друг друга». Так Есенин писал: «Мне мил стихов российских жар, есть Маяковский, есть и кроме, но он, их главный штабс-маляр, поёт о пробках в Моссельпроме». Маяковский ответил следующим: «Ну Есенин, мужиковствующих свора. Смех! Коровою в перчатках лаечных. Раз послушаешь… но это ведь из хора! Балалаечник!».
Но в данном случае, вероятно, можно согласиться как с утверждением Евтушенко о том, что Бродский – маргинал, так и с утверждением о том, что Бродский не является национальным поэтом. Согласно википедии, слово «маргинал» имеет несколько значений. Одно из них звучит так: это человек, находящийся на границе различных социальных групп, систем, культур и испытывающий влияние их противоречащих друг другу норм, ценностей, и т.д. Другое – это особая категория лиц с низким уровнем интеллекта, склонная к разврату, сквернословию и вандализму. И, наконец, третье определение: маргиналы – это люди, отвергающие определённые ценности и традиции той культуры, в которой они живут, и утверждающие свою собственную систему норм и ценностей. Действительно, Бродский попадает под первое и третье из этих определений, и поэтому может быть назван маргиналом. Правда, по моему мнению, Бродский не является национальным поэтом не потому, что он – маргинал. Есть примеры поэтов, бывших не в ладу с традиционными нормами морали, которые, тем не менее, заслуживают звания национальных поэтов. Вспомним Франсуа Вийона, Сергея Есенина, Николая Рубцова. Представляется интересным попытаться ответить на вопрос: кого можно считать русским национальным поэтом?
Вообще говоря, когда начинаешь рассуждать о таких терминах как «талантливый», «великий», «гениальный», то ступаешь на зыбкую почву. В искусстве многое весьма условно, индивидуально, расплывчато, временно. Сколько людей – столько мнений. Сколько, казалось бы, бесспорных оценок с течением времени оказалось неверными, сколько имён, блиставших когда-то, сейчас практически забыты. К этому же ряду спорных терминов относится и категория «русский национальный поэт». Однако в природе человека есть неискоренимый интерес к классификации, к сравнениям. Не лишены этой слабости и поэты. Оценки разным поэтам даёт Маяковский в стихотворении «Юбилейное». Есенин в своём письме к Р.В.Иванову-Разумнику (1921г.) писал: «Пусть Блок по недоразумению русский, а Клюев поёт Россию по книжным летописям… Я не люблю их, главным образом, как мастеров в нашем языке. Блок – поэт бесформенный, Клюев тоже. У них нет почти никакой фигуральности нашего языка… Дорогой Разумник Васильевич, 500, 600 корней хозяйство очень бедное, а ответвления словесных образов дело довольно скучное, чтобы быть стихотворным мастером, их нужно знать дьявольски. Ни Блок, ни Клюев этого не знают, так же как и вся братия многочисленных поэтов». Далее в этом же письме Есенин говорит о Маяковском: «он (Замятин) … хвалит там Маяковского, лишённого всяческого чутья слова…». Впрочем в одном разговоре Есенин высказался так: вот Маяковский ляжет бревном в литературе, его конём не объедешь. В другом письме к Р.В.Иванову-Разумнику (1922г.) Есенин пишет: «Дошли до того, что Ходасевич стал первоклассным поэтом». В связи со сказанным выше оценки, которые делаются ниже, надо рассматривать в качестве сугубо личного мнения одного из горячих любителей поэзии.
Лев Толстой в своём предисловии к сочинениям Ги де Мопассана так определял свойство талантливости того или иного автора: «Автор обладал тем особенным, называемым талантом, даром, который состоит в способности усиленного, напряжённого внимания, смотря по вкусам автора, направляемого на тот или другой предмет, вследствие которого человек, одарённый этой способностью, видит в тех предметах, на которые он направляет своё внимание, нечто новое, – такое, чего не видят другие». Но кроме таланта для истинного художественного произведения необходимо, по мнению Толстого, ещё три условия: «1) правильное, т.е. нравственное, отношение автора к предмету, 2) ясность изложения или красота формы, что одно и то же, и 3) искренность, т.е. непритворное чувство любви или ненависти к тому, что изображает художник».
Русская поэзия богата поэтическими талантами. В принципе, любого настоящего поэта, пишущего на русском языке, вне зависимости от его национальной принадлежности можно назвать русским поэтом. У очень многих поэтов можно найти одно или несколько замечательных стихотворений, однако, это ещё не даёт права назвать их национальными поэтами. Ясно, что национальным поэтом можно считать только очень крупного поэта. Но также ясно, что далеко не всякого крупного поэта можно назвать национальным. Есть поэты, которые, экспериментируя с русским языком, с техникой стихосложения, сумели внести значительный вклад в русскую поэзию и поэтому признавались другими великими поэтами в качестве мэтров. Достаточно привести имя одного такого поэта – Велемира Хлебникова. Понятно, что признание одними собратьями по перу также недостаточно для причисления Хлебникова и других подобных ему поэтов к рангу национальных
Если говорить о всенародной известности, то даже Петра Павловича Ершова за его поэму «Конёк-горбунок», Самуила Яковлевича Маршака и Корнея Ивановича Чуковского за их детские стихи можно назвать русскими национальными поэтами. Да, вроде, масштаб не тот.
Есть ещё одна сторона рассматриваемой проблемы. Существуют очень крупные, даже гениальные поэты, масштаб которых превышает уровень национальных поэтов. Их творчество настолько вненационально, надмирно; они выражают настолько всеобщие чувства, описывают свойства характера, присущие абсолютно всем людям, что этих поэтов надо считать достоянием всех национальностей и народов и, по-видимому, их нельзя считать строго национальными. Таким поэтом является, например, Шекспир. Ясно, что англичане могут называть Шекспира своим национальным поэтом. Однако, Шекспир всё-таки достояние всего мира. На мой взгляд, гениальная любовная лирика Маяковского также стоят в ряду таких вненациональных явлений. В то же время Роберт Бернс настолько проникнут духом своего шотландского народа, что без сомнения может быть назван национальным поэтом.
Наш великий Пушкин – явление всё-таки в значительной степени национальное. Его стихи и поэмы настолько слиты с русским языком, с нашим бытом, нашим характером, нашей историей, что переводы Пушкина на иностранные языки в большинстве своём неудачны. Чтобы растолковать иностранцам смысл поэмы «Евгений Онегин», Владимир Набоков написал трактат, объёмом превышающий 1000 стр. Нечто подобное происходит со знаменитой повестью Венедикта Ерофеева «Москва – Петушки». Предельно понятное русскому человеку коротенькое сочинение Ерофеева один немец объясняет для иностранцев в своих примечаниях к тексту повести, которые занимают также объём более 1000 стр.
Если говорить о виртуозной стихотворной технике и глубине содержания их творчества, то к категории русских национальных поэтов можно было бы отнести Афанасия Фета, Евгения Баратынского, Иннокентия Анненского, Николая Гумилёва, Георгия Иванова, Марину Цветаеву, Николая Заболоцкого, Арсения Тарковского и некоторых других. Однако, творчеству этих поэтов присуща известная камерность, некоторая тематическая узость, элитарность, что, опять же, по моему мнению, не позволяет назвать этих поэтов русскими национальными. Иван Бунин, если его рассматривать по совокупности и как прозаика, и как поэта, бесспорно великий русский писатель. В своих мемуарах Бунин оставил просто убийственные характеристики Есенина, Маяковского, Пастернака. Резко отрицательно оценил поэму Блока «Двенадцать». Во многом эти оценки связаны с тем, что эти поэты признали советскую власть. Неудачные стихотворения можно найти практически у всех поэтов. Однако если брать только поэтическое творчество самого Бунина, то, по-видимому, его, как поэта, тоже следует поставить в приведенный выше список замечательных русских поэтов, которые тем не менее не являются подлинно народными. Всё-таки, чтобы считать кого-то русским национальным поэтом, надо, чтобы его творчество было признано пусть и не всеми поголовно (что вообще нереально), но хотя бы мыслящим большинством русского народа, а не только не только интеллектуальной элитой.
У Евгения Евтушенко есть много прекрасных стихотворений. Например, я с юности очень люблю стихотворения: «Бывало, спит у ног собака…», «Со мною вот что происходит…», «Не надо», «Я разлюбил тебя…», «Качался старый дом…», «Зависть», «Людей неинтересных в мире нет…», «Монолог Тиля Уленшпигеля», «Когда я думаю о Блоке…», «Идут белые снеги». Значительно больше у Евтушенко стихотворений заданных, декларативных, поверхностных, которые к поэзии имеют весьма отдалённое отношение. Но даже самые сильные стихотворения Евтушенко всё-таки нельзя поставить в ряд с лучшими стихами тех, кого можно без сомнения назвать русскими национальными поэтами. Такими стихотворениями, например, как: «Незнакомка», «Стихи о России» Александра Блока, «Не бродить, не мять в кустах багряных…», «Не жалею, не зову, не плачу…», «Отговорила роща золотая…» Сергея Есенина, «Я убит подо Ржевом» Александра Твардовского. Волшебства не хватает. Ещё более уверенно можно так отозваться о поэмах Евтушенко, в которых поэзия вообще практически отсутствует. Поэтому, в принципе, очень крупный поэт – Евгений Евтушенко, на мой взгляд, не дотягивает до уровня русского национального поэта.
По рассматриваемой здесь проблеме интересно высказывался Георгий Иванов. В статье «Творчество и ремесло», анализируя вышедшие почти одновременно книги Валерия Брюсова «Семь цветов радуги» и третий том сочинений Александра Блока, Иванов пишет: «есть в нашей литературе две поэтические родословные. Первая определяется именами Державина, Пушкина, Тютчева, вторая – Тредиаковского, Бенедиктова. И вот потомок первой дарит нам «Розу и крест», создаёт такие стихи, как «На Куликовом поле», «Шаги командора», «Итальянские»…Потомок второй совершает безвкусную реставрацию «Египетских ночей». Что же, Божие – Богу, кесарево – кесарю».
Трудно сказать лучше Георгия Иванова о различии этих двух поэтических потоков. В статье ««Стихи о России» Александра Блока» он пишет: «Просветлённая грусть Блока нисколько не «нытьё» и не истерия наших дней. Мы знаем, что всё значительное в лирической поэзии пронизано лучами вековой грусти, грусти-тревоги или грусти-покоя – всё равно. «Весёленьких» великих лирических произведений не бывало. Лучшие из них – «талантливы», «милы», лучшие – плоды остроумия, находчивости, беллетристической изобретательности. И разве может быть иначе, если самое имя этой божественной грусти – лиризм. Тайна лиризма постигается только избранными. Знает её и Блок.
Мастерство Блока – не сухое мастерство ремесленника, до тонкости изучившего своё дело. Поэт пришёл к совершенству не путём механической работы, не путём долбления экзерсисов…Блок постиг тайну гармонического творчества силой своего творческого прозрения, той таинственной и чудесной силой, о которой в старину говорили: «Божья милость».
Теперь возьмём достаточно типичное для Иосифа Бродского стихотворение «Aere perennius»:
Приключилась на твердую вещь напасть
будто лишних дней циферблата пасть
отрыгнула назад, до бровей сыта
крупным будущим, чтобы считать до ста.
И вокруг твердой вещи чужие ей
стали кодлом, базаря «Ржавей живей»
и «Даешь песок, чтобы в гроб хромать,
если ты из кости или камня, мать».
Отвечала вещь, на слова скупа:
«Не замай меня, лишних дней толпа!
Гнуть свинцовый дрын или кровли жесть —
не рукой под черную юбку лезть.
А тот камень-кость, гвоздь моей красы —
он скучает по вам с мезозоя, псы.
От него в веках борозда длинней,
чем у вас с вечной жизнью, с кадилом в ней».
Смысл этого стихотворения сводится к диалогу поэта с презренной толпой, не оценившей по достоинству твёрдую вещь – его творчество. Анализу этого стихотворения посвящены статьи Анатолия Наймана и Николая Славянского в «Новом мире» (№9, 1997г.). Оба уважаемых литератора считают это стихотворение очень значительным для творчества Бродского. Они нашли в этом стихотворении массу материала для демонстрации рафинированного литературоведческого анализа, ставя это стихотворение в ряд с одой Горация, «Памятником» Пушкина, стихотворениями на ту же тему Ломоносова, Державина, Брюсова, Ахматовой. Если первый автор (А.Н.) ещё сомневается в том, удалось ли ему до конца понять смысл некоторых инвектив, намёков и образов, использованных в этом стихотворении (как пишет этот автор «Содержание следующих трёх строчек можно передать – с удручающими потерями и сомнениями, много превосходящими догадки»), то второй автор (Н.С.) явно гордится тем, что образы и метафоры этого стихотворения для него прозрачны. Гордость эта понятна. Стихи Бродского, как правило, содержат такое количество шарад, головоломок, разгадать которые могут весьма немногие. Бродский принадлежит к тем немногочисленным поэтам, которые демонстративно пишут только для избранных. Отметим, что в стихах предшественников Бродского на рассматриваемую тему присутствуют величавость, торжественность. Бродский уже используемой лексикой (замай, отрыгнула, кодло, базаря, в гроб хромать) сводит диалог с толпой к достаточно агрессивной разборке.
Критики увидели в твёрдой вещи, которая в то же время есть «камень-кость, гвоздь моей красы», ассоциацию с плугом, который в общечеловеческой мифологии – фаллос, один из символов плодородия. Кодло с кадилом – это христиане, окружающие и, по-видимому, травящие поэта, которых поэт презирает. Как пишет Николай Славянский: «Всех непричастных к его поэзии Бродский посылает на xxx». Известно, что, по крайней мере, в СССР Бродского травили не христиане, а мелкотравчатые коммунистические бюрократы. Мне представляется, что при всех лингвистических и смысловых изысках Бродского в этом стихотворении действительно много мастерства, много злости, но мало того самого Божьего вдохновенья, о котором писал Георгий Иванов. И которым буквально дышат стихи Пушкина на ту же тему «Так пускай толпа его бранит и плюет на алтарь, где твой огонь горит, и в детской резвости колеблет твой треножник» и стихи Анны Ахматовой, которые Анатолий Найман и Николай Славянский тоже трактуют в связи с анализом стихотворения Бродского:
Ржавеет золото и истлевает сталь,
Крошится мрамор – к смерти всё готово.
Всего прочнее на земле печаль
И долговечней – царственное слово.
Сравним также нравственную позицию Пушкина и Бродского в приведенных стихотворениях. Пушкина тоже травило его окружение и, в конечном счёте, даже довело его до смерти. Однако, Пушкин в словах «в детской резвости колеблет твой треножник» демонстрирует смирение и прощение неразумных – тех людей, которые его не понимают и плюют на дорогое ему творчество. Позиция Бродского в аналогичной ситуации агрессивно злая.
«Сделанностью» грешат многие стихотворения Бродского, блистающие остроумием, колоссальной эрудицией, великолепной техникой стихосложения. Да и не только Бродского. Деланьем стихов отличались Маяковский, Асеев, Пастернак, Вознесенский и другие поэты, притом, что в ряде стихотворений этих поэтов и, конечно, Иосифа Бродского, присутствует и волшебство настоящей поэзии. Много «сделанных» стихотворений и у Блока. В этой связи Маяковский по воспоминаниям Льва Никулина говорил: «У меня из десяти стихов – пять хороших, три средних и два плохих. У Блока из десяти стихотворений – восемь плохих и два хороших, но таких хороших мне, пожалуй, не написать». Маяковский даже написал статью «Как делать стихи». Возможно, «делать» стихи и можно, а вот поэзию надо творить. И это дело, для которого «Божье вдохновенье» необходимо. У Бродского колоссальная эрудиция во многих стихотворениях просто придавливает поэзию, чего никогда не бывало у Пушкина и только в небольшом количестве стихотворений наблюдается у Мандельштама и Ахматовой.
Траектория поэтического развития у Пастернака и Ахматовой имела тенденцию от сложности к простоте. В результате Ахматова написала гениальный «Реквием», а Пастернак – свои замечательные «Стихи из романа» и стихотворения из сборника «Когда разгуляется», характеризуемые высокой простотой. У Бродского эта траектория направлена скорее от простого к всё более и более сложному. В его ранних стихах больше мелодичности и ясности. В более поздних стихотворениях Бродского присутствует большое число сложных метафор, отсылок к греческой и римской мифологии, к произведениям мировой культуры, трудно понимаемых намёков. Интересно, что Бродский больше ценил именно эти свои поздние стихотворения. В этой связи интересны стихи, помещённые в известной антологии Евтушенко. Там, есть подборка стихотворений, подготовленная самим Бродским, и подборка, сделанная Евтушенко. В этой второй подборке как раз доминируют более ранние стихи Бродского.
Мировое искусство находится сейчас в состоянии, которое иногда называют эпохой «заката культуры», характеризуемой общемировой тенденцией, которая началась с французского декаданса (в поэзии это творчество Шарля Бодлера, Стефана Малларме, Поля Верлена). В мировой живописи эта тенденция развивалась от творчества импрессионистов, пост импрессионистов к абстракционистам (можно вспомнить как имена таких зарубежных художников, как Пабло Пикассо, Фернана Леже, Сальвадора Дали; так и нашего Казимира Малевича). Аналогичные явления происходят и в музыке. Распад мелодики, распад сознания, творчество пограничных состояний. Об этой тенденции писали ещё Лев Толстой (в своей замечательной статье «Что такое искусство?) и Иван Бунин (в «Автобиографических заметках» и в целом ряде публицистических статей). Надо сказать, что Иосиф Бродский вполне вписывается в эту тенденцию. Приведём в этой связи следующую мысль Льва Толстого:
«Когда художник всенародный – такой, какими бывали художники греческие или еврейские пророки – сочинял своё произведение, то он, естественно, стремился сказать то, что имел сказать, так чтобы произведение его было понятно всеми людьми. Когда же художник сочинял для маленького кружка людей, находящихся в исключительных условиях,…то он, естественно, старался только о том, чтобы подействовать на этих знакомых ему…людей. И этот более лёгкий способ вызывания чувства невольно увлекал художника к тому, чтобы выражаться неясными для всех и понятными только для посвящённых намёками… В последнее время не только туманность, загадочность, темнота и недоступность для масс поставлены в достоинство и условие поэтичности предметов искусства, но и неточность, неопределённость и некрасноречивость». Кажется, что это сказано прямо про Бродского.
В России многие считают, что Бродский получил Нобелевскую премию только за то, что он пострадал от коммунистов и был выслан на Запад. Полагаю, что если эта причина и могла иметь место, то всё-таки она была не на первом месте. Бродский – мыслитель, и он сумел сказать миру много важного для этого сегодняшнего мира. Некоторые его стихотворения (например, «Выступление в Сорбонне») представляют собой просто последовательность мудрых мыслей, причём очень мудрых. В некоторых стихах Бродского звучат пророчества, очень интересные и глубокие. Правда, поэзии в пушкинско-блоковском смысле в этих стихах практически нет.
Бродский оказал и продолжает оказывать значительное влияние на современную поэзию, в том числе, и на русскую поэзию. Представляется даже, что это влияние более значительное, чем влияние Цветаевой и Пастернака. Насколько это влияние нужно и полезно для русской поэзии – это вопрос. С учётом всех этих обстоятельств Нобелевская премия Бродскому – очень даже логичная вещь. В то же время, творчество Бродского всё-таки представляет собою достаточно чужеродное явление для подавляющего большинства русских людей, будучи знакомо по существу только единицам. Именно эта, ярко выраженная элитарность его поэзии, в первую очередь не позволяет назвать Иосифа Бродского русским национальным поэтом. Впрочем, следует с горечью признать, что в нашей сегодняшней действительности подлинный интерес к настоящему искусству (к тем же Пушкину, Блоку и даже к Есенину) становится уделом сверхтонкого слоя интеллектуальной элиты.
Назым Хикмет однажды хвалил стихи Евгения Винокурова за то, что они легко переводятся на иностранные языки. Это сомнительная похвала. Относительно легко переводить «сделанные» стихотворения. Такие стихи, как большинство стихотворений Сергея Есенина, адекватно перевести на другие языки практически невозможно. Хорошие переводы больших поэтов получаются тогда, когда тоже очень большой поэт напишет новое стихотворение по мотивам первоисточника. Примерами могут служить переводы Лермонтова, Пушкина, Маршака. Трудно представить хороший перевод на иностранный язык такого, например, стихотворения Николая Рубцова:
А между прочим, осень на дворе.
Ну что ж, я вижу это не впервые.
Скулит собака в мокрой конуре,
Залечивая раны боевые.
Бегут машины, мчатся напрямик
И вдруг с ухаба шлепаются в лужу.
Когда, буксуя, воет грузовик,
Мне этот вой выматывает душу.
Кругом шумит холодная вода,
И все кругом расплывчато и мглисто.
Незримый ветер, словно в невода,
Со всех сторон затягивает листья…
Раздался стук. Я выдернул засов.
Я рад обняться с верными друзьями.
Повеселились несколько часов,
Повеселились с грустными глазами…
Когда в сенях опять простились мы,
Я первый раз так явственно услышал,
Как о суровой близости зимы
Тяжелый ливень жаловался крышам.
Прошла пора, когда в зеленый луг
Я отворял узорное оконце —
И все лучи, как сотни добрых рук,
Мне по утрам протягивало солнце…
Этот небольшой шедевр настолько тесно соединён именно с русским языком, что при переводе его на какой-то другой язык потребуется поиск каких-то совершенно иных, присущих именно тому языку, на который осуществляется перевод, особенностей. Причём такой поиск может совершить только поэт, дарование которого должно не уступать таланту Николая Рубцова. Представляется также, что волшебника русской речи – Афанасия Фета – также трудно перевести на иностранные языки.
Итак, чтобы поэт мог называться русским национальным поэтом, надо чтобы его творчество принадлежало большой поэзии, чтобы оно было достаточно общепризнанно. Но и это ещё не всё. Надо, чтобы этот поэт выразил в своём творчестве какие-то важные черты русского характера, русской истории, чтобы каждый читатель почувствовал в стихах этого поэта «русский дух», чтобы этот поэт нашёл какие-то важные слова о нашей судьбе, в каком-то смысле был пророком для России. Всё это есть в стихах Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Тютчева. Казалось бы, Николай Рубцов написал за свою жизнь относительно мало. Но этого оказалось достаточно, чтобы его можно было считать большим русским национальным поэтом. Почти во всех его стихах мы чувствуем сопричастность с нашей душой, с нашей жизнью, с нашей судьбой. Все признаки творчества русского национального поэта мы найдём в его знаменитом стихотворении:
Взбегу на холм
и упаду
в траву,
И древностью повеет вдруг из дола.
И вдруг картины грозного раздора
Я в этот миг увижу наяву.
Пустынный свет на звездных берегах
И вереницы птиц твоих, Россия,
Затмит на миг
В крови и жемчугах
Тупой башмак скуластого Батыя!..
Россия, Русь — куда я ни взгляну…
За все твои страдания и битвы —
Люблю твою, Россия, старину,
Твои огни, погосты и молитвы,
Люблю твои избушки и цветы,
И небеса, горящие от зноя,
И шепот ив у омутной воды,
Люблю навек, до вечного покоя…
Россия, Русь! Храни себя, храни!
Смотри опять в леса твои и долы
Со всех сторон нагрянули они,
Иных времен татары и монголы.
Они несут на флагах чёрный крест,
Они крестами небо закрестили,
И не леса мне видятся окрест,
А лес крестов
в окрестностях
России…
Кресты, кресты…
Я больше не могу!
Я резко отниму от глаз ладони
И вдруг увижу: смирно на лугу
Траву жуют стреноженные кони.
Заржут они — и где-то у осин
Подхватит это медленное ржанье,
И надо мной —
бессмертных звёзд Руси,
Высоких звезд покойное мерцанье…
Такие стихи пишутся кровью, и именно поэтому они так трогают сердце русского человека.
Последняя глава известных мемуаров Георгия Иванова «Петербургские зимы» посвящена Сергею Есенину. Иванов считает, что «без сомнения, Есенин очень талантливый поэт. Но так же несомненно, что дарование его нельзя назвать первоклассным. Он не только не Пушкин, но и не Некрасов или Фет. К тому же ряд обстоятельств – от слишком лёгкой и быстрой славы, до недостатка культуры – помешали дарованию Есенина гармонически развиться… Но как-то, само собой, случилось так, что по отношению к Есенину формальная оценка кажется ненужным делом…Химический состав весеннего воздуха можно тоже исследовать…но насколько естественней просто вдохнуть его полной грудью…
Важно другое. Например, такой удивительный, но неопровержимый факт: на любви к Есенину сходятся и шестнадцатилетняя «невеста Есенина», комсомолка, и пятидесятилетний, сохранивший стопроцентную непримиримость, «белогвардеец»… Из могилы Есенин делает то, что не удалось за тридцать лет никому из живых: объединяет русских людей звуком русской песни, где сознание общей вины и общего братства сливаются в общую надежду на объединение». Хорошо также написал о Есенине Горький. После прослушивания в исполнении Есенина сначала монолога Хлопуши из поэмы «Пугачёв», а потом стихотворения «Песнь о собаке», Горький напишет в своих воспоминаниях: «невольно подумалось, что Сергей Есенин не столько человек, сколько орган, созданный природой исключительно для поэзии, для выражения неисчерпаемой «печали полей», любви ко всему живому в мире и милосердия…». Благодаря такому сплаву волшебного поэтического дара, всенародного признания и востребованности русскими людьми его поэзии, Сергей Есенин и заслуживает статуса русского национального поэта.
Трудно в настоящее время назвать Анну Ахматову, Осипа Мандельштама, Бориса Пастернака и ещё некоторых других поэтов русскими национальными поэтами. Всё-таки кроме их фамилий, которые знают все, подавляющее большинство русских людей практически не знакомо с их творчеством. Но, как сказал Вадим Кожинов, подлинная поэзия бессмертна. Она может ждать народного признания очень долго. В любом случае, русская поэзия может гордиться как этими, упомянутыми выше именами, так и именами Батюшкова, Бальмонта, Мартынова, Луговского, Исаковского, Дудина, Орлова, Майорова, Фёдорова, Ахмадулиной, Рождественского, Жигулина, Прасолова, Соколова, Высоцкого, Кузнецова и ещё многими другими. То есть всех тех, стихи которых оказались нужными русским людям в какой-то момент русской истории, заставили чаще биться их сердца. Мне представляется, что только из-за такого богатства значительными поэтическими именами, в России многие русские поэты не считаются великими. Если бы такие поэты были бы у других народов, у которых больших поэтов существенно меньше, чем в России, их имена назывались бы великими. Лично мне, когда я перечитываю такие стихи Владимира Соколова как: «На влажные планки ограды», «Снег в сентябре», «Пейзаж с дорогой», кажется, что эти стихи про меня, что они выражают мои чувства лучше, чем я сам мог бы это сделать. И пусть Владимира Соколова, никогда не поставят в ряд с Пушкиным, с Блоком, с Есениным, его поэзия необходима мне, нужна многим другим русским людям и, в конечном счёте, нужна России.